Вара отвлеклась от адвоката.

— Ты лгал, — заявила она Синтеру.

— О чем ты говоришь? — проверещал он.

— Я сама заполучу Селдона, — процедила Вара сквозь зубы. — Оставайся здесь, и мы уйдем вместе.

— Нет! — взвизгнул Синтер. — Ты несешь чепуху! Мы должны…

На миг Варе стало дурно. У нее потемнело в глазах, голова закружилась, но через мгновение все стало на свои места. Синтер вцепился в крышку стола. Он опустил голову. Его колени подгибались. Он снова посмотрел на Вару широко открытыми глазами. Его советники упали на колени, вытянули руки «по швам», сжали кулаки. Через несколько мгновений они опустились на четвереньки и стали расползаться в разные стороны. Один из них ушиб голову о ножку стола.

Сердце Фарада билось все медленнее. А Вара сама не осознавала, она ли делает все это или кто-то другой… Она не верила, что настолько сильна, она прежде никогда не делала ничего подобного, но сейчас это не имело для нее никакого значения.

Она отвернулась от человека, за которого когда-то была готова выйти замуж, о котором грезила в самых сокровенных мечтаниях, и сказала:

— Вот теперь я уж точно чудовище.

Это слово прозвучало так сладко, так свободно, так… окончательно. Она вышла из кабинета изящной и легкой походкой, пересекла приемную, обошла валявшегося на полу майора, который все еще тяжело, с присвистом дышал, но вдруг остановилась — только на миг — и брезгливо скривилась.

Фарад умирал. Она чувствовала пустоту и безмолвие в его груди. Вара прижала пальцы к щеке.

Все. Он был мертв.

Она подняла с пола хлыст-парализатор и стремительно выбежала из приемной.

Пришлось подписывать бесчисленные документы, получать всевозможные свидетельства об освобождении в самых разных кабинетах Комитета Общественного Спасения, которые затем следовало еще и заверять в десятках юридических бюро. Словом, выход на свободу занял у Гэри гораздо больше времени, чем в свое время попадание в тюрьму. Гааль Дорник все эти юридические процедуры проходил в других конторах, а Бун отбыл несколько часов назад, чтобы уладить какие-то формальности.

Гэри сидел в полном одиночестве в Зале Освобождения, поглядывал на древние сводчатые потолки и световые окна, забранные разноцветными витражами. Ему было велено сидеть здесь до тех пор, пока не вернется надзиратель и не подпишет какие-то последние бумаги.

Свои чувства Гэри и сам оценить не смог бы. Безусловно, он еще не до конца поверил в то, что все уже позади. Он миновал чрево имперского судилища в целости и сохранности. Это чудовище не сумело его переварить. Тот момент, ради которого он сознательно и бессознательно трудился всю жизнь, миновал.

Теперь предстояло сделать несколько видеозаписей. Еще следовало оповестить Ванду и Стеттина о последнем и, как подозревал Гэри, неожиданном для них назначении. Психологи и менталики Второй Академии должны остаться на Тренторе, а сам Гэри займется приготовлениями к передаче своих полномочий Гаалю и другим сотрудникам, которых ждал отъезд на Терминус.

Долгие сумерки Империи все более сгущались. Гэри знал, что скоро умрет и не увидит полного мрака, да ему этого и не хотелось. Он видел свет, лившийся с куполов сквозь сводчатые витражи, и думал о том, как бы все выглядело, если бы этот зал с потолками высотой в пятьдесят метров озаряло настоящее, живое солнце — например, солнце Геликона.

«Неподвижность. Завершение так близко, а у меня нет чувства удовлетворенности. Где же моя награда за все труды? Что с того, что я спас человечество, уберег от тысячелетий хаоса. Чего я добился для себя? Да… Мысли, недостойные пророка и героя. У меня есть внучка, но она не плоть от плоти моей. Связь поколений прервана на биологическом уровне, хотя и сохранена на философском. У меня появилось несколько новых друзей, но старые ушли, или мертвы, или встреча с ними невозможна».

Он думал о том, как всего несколько недель назад стоял на высокой башне, вспоминал о тоске, что охватила его тогда. «Я не смогу покинуть Трентор. Чен не позволит мне. Я все еще опасен для него, и потому лучше держать меня, как джинна, в запечатанной бутылке. Но если бы можно было улететь, куда бы мне хотелось отправиться, где бы хотелось мне провести остаток дней?» На Геликоне… Там, под солнцем, на свежем воздухе, вдали от этих гнетущих, скованных куполами городов, подальше от металлической кожуры Трентора. Чтобы видеть ночное небо — настоящее, а не искусственное, и не бояться его необъятности, видеть тысячи звезд на нем — крошечную частицу Империи, ради которой он трудился и которую всегда так старался понять. Чтобы стоять под открытым небом, под дождем, под ветром, на холоде — и не бояться их, чтобы встретиться со старыми друзьями и родными… Такие навязчивые мысли часто наполняли одинокие ночи Гэри. Он вздохнул и расправил плечи, прислушиваясь к шагам, приближавшимся к северным дверям.

Вошли трое охранников и надзиратель и маршевым шагом подошли к Гэри.

— Беспорядки в здании нового комитета, около Дворца и неподалеку отсюда, — сообщил надзиратель. — Нам приказано запереть двери зала и ждать, пока не выяснится, что происходит.

— А что за беспорядки? — спросил Гэри.

— Я не в курсе, — признался надзиратель. — Но волноваться не о чем. Мы тут в полной безопасности. Нам дано распоряжение защищать вас во что бы то ни стало…

Послышался шум со стороны восточного входа. Гэри обернулся, увидел в дверях женщину и ахнул. При таком освещении, издалека… ее фигура… ее осанка… Но нет, об этом можно было только мечтать…

Дорс Венабили сохранила собственный список кодов и схему планировки дворцовых помещений. Как ни странно, многие из старых кодов действовали по сей день. Наверняка те коды, с помощью которых людей выпускали из Дворца, менялись чаще, чем те, благодаря которым во Дворец можно было попасть. Когда Гэри несколько десятков лет назад арестовали и отдали под суд за оскорбление личности, Дорс составила план проникновения в здание Имперского Суда и освобождения Гэри. Работа, проделанная в те давние годы, очень помогла ей теперь.

Быть может, ей помогла и Жанна… Но на самом деле то, как она в конце концов попала сюда, никакого значения не имело. Понадобилось — так она бы прошла сквозь стены.

Итак, Дорс первой вошла в Зал Освобождения. Она увидела Гэри и троих мужчин, стоявших почти посередине зала, озаренных рассеянным светом, лившимся с витражного потолка. Она мгновение помедлила. Эти мужчины Гэри ничем не грозили. Наоборот, судя по всему, они находились здесь для того, чтобы защищать его.

Гэри обернулся и посмотрел на нее. Губы его разжались, и Дорс услышала эхо его восклицания, пронесшееся под сводами зала. Трое мужчин, стоявших рядом с Гэри, тоже оглянулись, и старший из них, высоченный и плечистый малый в форме имперского тюремного надзирателя, крикнул:

— Кто вы такая? И что вам здесь понадобилось?

В это мгновение послышался свист и полыхнула вспышка. Дорс хорошо знала этот звук — его мог издать только хлыст-парализатор, сработавший в нескольких десятках метров. Трое охранников, окружавших Гэри, дернулись, пару секунд пошатались и рухнули на пол, как подкошенные.

Гэри стоял на месте — цел и невредим.

Дорс со всех ног бросилась к маленькой хмурой женщине, застывшей в проеме восточного входа. Женщина все еще сжимала в руке хлыст-парализатор, но, похоже, никого, кроме Гэри, просто не замечала. За четыре секунды Дорс преодолела огромное расстояние. Теперь ее отделяло от женщины всего несколько метров. Вара Лизо дико, визгливо завопила, все свои силы направив на внушение. Казалось, зал наполнился злыми и мерзкими голосами. Гэри зажал уши ладонями и зажмурился, а валявшиеся на полу охранники снова задергались, однако главный ментальный удар был направлен на Дорс.

Такого потрясения Дорс никогда не доводилось испытывать. Она и не подозревала, что люди способны излучать такую мощную энергию, подобную разряду бластера. Во время обучения на Эосе она познала тактичную манеру внушения, присущую Дэниелу, но такое…