Наконец настал день, когда в голубоватой дали проглянули вершины башен Эрла, сияющие в солнечном свете над горбатыми спинами холмов, и Нив сразу свернул к ним и повел свой отряд напрямик через поля — словно завоеватель, заметивший вдали запертые ворота еще не захваченного им города, — так как прежде маршрут их странствий отнюдь не вел прямо к долине. Каковы были планы Нива, Алверик не знал, да и не пытался узнать, целиком отдавшись безразличию и апатии; и Зенд тоже не имел о намерениях вожака никакого представления, так как Нив как-то сказал, что его план должен оставаться в секрете. Да что было говорить об этих двоих, когда сам Нив не знал своих замыслов: все, что приходило ему в голову, не задерживалось там надолго и исчезало так же быстро, как и появлялось. Как мог Нив сказать, о чем он думал вчера и какие строил планы, если вчера он был в одном настроении, а сегодня — в другом?

Шагая через поля, которые мы хорошо знаем, они встретили пастуха, мирно стоящего среди щиплющих траву овец. Он, опираясь на свою палку с крюком на конце, наблюдал за путниками с таким видом, словно у него всего-то и было забот, что провожать взглядом всех, кто проходит мимо, а когда ничего интересного не попадается, глядеть и глядеть на гряду далеких холмов, пока все его воспоминания не окажутся до краев полны их могучими, покрытыми травой склонами. Этот бородатый человек стоял и молча смотрел, как они проходят мимо, когда одна из безумных мыслей Нива вдруг совершила дикий скачок, и он окликнул пастуха по имени. А пастух отозвался, так как это был не кто иной, как Вэнд!

Они разговорились, и Нив беседовал с Вэндом вежливо и обходительно, как всегда вел себя с нормальными людьми, ловко подражая их манерам и копируя речь на тот случай, если Алверику взбредет в голову просить о помощи. Но Алверик больше не стремился освободиться, а просто молча стоял. Он вроде бы даже прислушивался, о чем говорят другие, однако мысли его были далеко в прошлом, и голоса Вэнда и Нива казались ему шумом.

Вэнд, разумеется, спросил, нашли ли они Страну Эльфов, но голос его звучал так, словно он спрашивал у детей, побывал ли их игрушечный кораблик на Счастливых островах, ведь на протяжении уже многих лет Вэнд имел дело только с овцами и досконально изучил все, что им нужно, а также узнал их цену и то, чем они так полезны людям. И незаметно эти знания завладели его воображением целиком и полностью, превратившись со временем в глухую стену, дальше которой Вэнд не заглядывал да и не мог заглянуть. Когда-то, когда Вэнд был молод, он тоже искал Страну Эльфов, но теперь — нет, теперь он стал старше и мудрее, а такие предприятия только для молодых.

— Но мы видели ее границу, — вставил Зенд. — Границу, сделанную из сумерек.

— Наверное, это был просто вечерний туман, — предположил Вэнд.

— Но я стоял, — не сдавался Зенд, — на самом краю зачарованной земли!

Вэнд только улыбнулся и, качая головой, оперся на свою палку с крюком. Каждое движение его бороды, казалось, отметало все небылицы, которые Зенд рассказывал о сумеречной границе и Стране Эльфов, и губы смеялись над ними, а мудрые глаза смотрели с бесконечным терпением и серьезностью человека, твердо знающего, что за пределами знакомых нам полей ничего волшебного нет и быть не может.

— Нет, — молвил он, — то была вовсе не Страна Эльфов.

Нив сразу согласился с Вэндом, так как внимательно следил за его настроением, изучая привычки и обычаи здравомыслящих людей. После этого они еще немного поболтали о волшебной стране, но каждый говорил легко, словно человек, рассказывающий о сновидении, которое явилось к нему перед самым рассветом и ушло незадолго до пробуждения. Алверик с отчаянием понял, что его Лиразель живет теперь не только за границей полей, которые мы знаем, но и за пределами человеческой веры, и от этого она разом показалась ему еще более далекой.

Алверик с особенной остротой ощутил свое одиночество.

— Я тоже когда-то искал ее, — сказал Вэнд. — Но нет, Страны Эльфов не существует.

— Не существует, — кивнул Нив, и только Зенд удивился.

— Нет, — повторил Вэнд и, подняв глаза, посмотрел на своих овец.

Сразу за отарой он увидел сияющую линию или черту, придвигавшуюся все ближе и ближе к овцам.

Путники тоже увидели ее — сверкающую, как серебро, чуть голубоватую, словно сталь, искрящуюся и сверкающую отблесками странных огней. Перед этой чертой, словно легкий бриз, предвещающий грозу, летели негромкие звуки древних песен. Пока люди в немом изумлении смотрели на эту странную линию, она захватила дальнюю из овец Вэнда и в одно мгновение превратила ее кудрявую шерсть в чистое золото, о котором рассказывается в старинной легенде. В следующий миг овца исчезла. Только тогда потрясенный пастух увидел, что сияющая линия чуть выше стены тумана, что, бывает, поднимается в сумерки от маленького ленивого ручья, но продолжал смотреть на нее как завороженный, не двигаясь с места и ни о чем не думая. Только Нив сумел быстро оторвать взгляд от этого чуда и, коротко кивнув Зенду, схватил за руку Алверика и заторопился дальше к Эрлу. А сверкающая линия, которая, казалось, замедляла ход каждый раз, когда натыкалась на малейшие неровности почвы, двигалась не так скоро, однако она ни разу не остановилась, когда они отдыхали, и не снизила скорости, когда путешественники выбились из сил, а продолжала уверенно двигаться через холмы и живые изгороди Земли. Даже закат солнца не изменил ее облика и не заставил остановиться.

Пока Алверик, подгоняемый двумя безумцами, спешил домой, к землям, которыми он когда-то владел, голоса эльфийских рогов звучали в Эрле днями напролет. Пока только Орион мог их слышать, но они заставляли вибрировать воздух, наполняя его своей удивительной, золотом звенящей музыкой, и каждый день был напоен всеми красками волшебства. Все жители долины чувствовали это, а многие девушки спозаранку высовывались из окон, чтобы поглядеть, что же так заколдовало раннее утро. Однако по мере того, как день склонялся к вечеру, очарование неслышной музыки становилось все менее заметным, зато отягощавшее умы жителей Эрла предощущение неминуемого погружения в доселе неизведанные глубины чуда становилось сильнее.

Каждый вечер на протяжении всей жизни Орион слышал трубный зов эльфийских рогов, и если вечер доносил до него их голоса, он знал, что с ним все в порядке. Теперь же они начинали раздаваться в его ушах с самого утра и звучали на протяжении почти всего дня, словно фанфары перед торжественным маршем, однако когда Орион выглядывал из своих окон, то не видел ничего; и все же серебряные трубы продолжали звенеть, возвещая неизвестно что и уводя его мысли все дальше от вещей земных, что являются предметом заботы обычных людей — от всего, что способно отбрасывать тень. В такие дни Орион часто вовсе не разговаривал с людьми. Он отправлялся бродить вместе с троллями и другими эльфийскими существами, что последовали за ними через границу. Жители Эрла и отдаленных ферм, что попадались ему навстречу, замечали в глазах молодого лорда выражение, ясно указывавшее на то, что мысли его блуждают в краях и землях, которых обычные люди побаивались. И действительно, мысли Ориона витали вдалеке от полей Земли, стремясь оказаться там, где была его мать.

А ее мысли, в свою очередь, были с Орионом, изливая на него всю нежность, которую скопила Лиразель за годы, что стремительно пронеслись над нашими так и не понятыми ею полями. Орион каким-то образом чувствовал, что теперь мать стала ближе к нему.

Каждое утро блуждающие огоньки беспокойно метались над крышами и сточными канавами, и тролли неистово скакали по чердакам, так как эльфийские рога, неслышные даже для них, напитывали воздух волшебством, которое будоражило их кровь. Но ближе к вечеру и они начинали ощущать неизбежность каких-то великих перемен и невольно затихали, впадая в мрачную задумчивость. Нечто, витающее в воздухе, заставляло их тосковать о своем далеком зачарованном доме, как будто их лиц вдруг касалось легкое дуновение ветерка, принесшегося прямо с волшебных эльфийских озер. Тогда тролли начинали носиться взад и вперед по улицам Эрла в надежде отыскать какое-то магическое средство, которое могло бы облегчить одиночество, испытываемое ими в окружении земных вещей. Но увы, они не находили здесь ничего, что напоминало бы зачарованные лилии, величественно дремавшие над поверхностью воды в заводях эльфийских озер. А жители Эрла, замечая повсюду в своих садах этих посланцев далекой и странной земли, потихоньку печалились, мечтая об обычных земных деньках, которыми они наслаждались до того, как магия вторглась в долину. И многие, видя на улицах это беспорядочное движение, спешили в часовню Служителя, ища среди его священных предметов убежища и спасения от нечестивых тварей, заполонивших сады и улицы их родного Эрла, и от магии, которой дышал густой вечерний воздух. И, охраняя их, Служитель принимался произносить свои проклятья, которые хоть немного, но отгоняли прочь невесомые болотные огоньки, бесцельно толкавшиеся в воздухе, и даже внушали некоторое почтение оказавшимся поблизости троллям. Однако для того, чтобы избавиться от этого непривычного состояния, троллям достаточно было просто отбежать подальше, чтобы там продолжать дурачиться и прыгать как ни в чем не бывало.