Теперь пришла очередь Амайе расплыться в улыбке. Она отогнула край футона и показала небольшую коробочку с пятью отступающими в стороны антеннами. Коробочка приветственно подмигивала красным диодом.

– Дорогой мой господин Хидики, ты всё предусмотрел, всё разузнал, но… Я не люблю посторонних шумов и сотовых телефонов. Поэтому всё то время, пока ты находишься здесь, никто не слышит наш настоящий разговор. Как только ты вошел, включилась запись нашего разговора, когда мы встретились в первый раз.

Хидики невольно побледнел. Амайя заметила это и быстро проделала несколько мудр. От неё к Хидики протянулась черная тень. Он вздрогнул. Зеленый огонь на ладони молодого человека потух.

– Я сделала это на непредвиденный случай. Сейчас твоя Кацуми со слугами слышат наш обычный разговор из прошлого. Похоже, что непредвиденный случай сыграл свою роль. Моя глушилка гасит любой сигнал и передает совсем другое… А твоё оммёдо… Что же, ты явно не знаешь технику любовной тени. Когда я тебя коснулась, вынимая конверт, то оставила на тебе свою тень. Она-то и связывает тебя по рукам и ногам. Ты в полном моём подчинении. Эх, а ведь ты и в самом деле подумал, что победил?

Хидики сглотнул. Он видел, как Амайя Нисикава встала и сбросила с себя кимоно. Обнаженное тело было столь великолепно, что Хидики невольно почувствовал опять давление в паху.

Амайя взглянула на глушилку. Кивнула своим мыслям и произнесла:

– Что же, ты всё предусмотрел. Но вот того, что сейчас произойдет, ты явно не планировал. Записи осталось на двадцать минут, но мне этого должно хватить. Ложись на спину, мой хороший умненький мальчик… Добрая тётя всё сделает сама.

Когда Кацуми со слугами спустя полчаса ворвались в комнату, то обнаружили там только лежащего Хидики Акияма. Молодой человек был словно выпит до суха, как бумажная коробочка с соком. Его недавно черные волосы поседели, кожа покрылась морщинами, а сам он выглядел лет на сто. Он лежал на футоне, накрытый одеялом. Его одежда, порванная в лоскуты, лежала рядом.

– Хидики! – воскликнула Кацуми, бросаясь к нему.

Она подняла седую голову, вглядываясь в морщинистое лицо, которое недавно было молодым и здоровым.

– Кацуми… – прошелестел его голос. – Ты… Ты была права… Прости… Скажи Изаму…

Сил больше не осталось. Последний выдох выбросил белесый фильтр из ноздри умирающего. Кругляшок покатился по полу и остановился на фотографии прекрасного лотоса.

После ужина, который был довольно скудным, нас отправили в казарму. Казармой я это помещение назвал потому, что другим словом вряд ли можно назвать этот зал. Большое помещение с колоннами, между которыми были разложены свернутые футоны.

Внутри плотных, всего десять сантиметров в высоту, матрасов находились свернутое одеяло и валик под голову. В одном углу стоял кулер с водой, в другом за шторкой расположились туалеты наподобие вокзальных. Чтобы подростки не страдали от жажды и не шлялись по ночам в поисках туалета.

Мы с Киоси пытались навести хоть какие-то контакты с остальными детьми, но на нас просто смотрели, как на дурачков и отходили. Причину этому удалось выяснить позднее, когда мы начали раскладывать футоны. Мы с Киоси легли рядом, чтобы могли пошептаться перед сном.

Девочек и мальчиков не разделяли по половому признаку – все лежали в общей комнате. Когда же я пробурчал Киоси, что если он будет храпеть во сне, то получит, меня дернул за рукав невысокий мальчишка:

– У нас не разговаривают друг с другом.

– Почему это? – не понял я.

– Чтобы не привыкать. Если убьют одного из нас во время работы, то другие не должны скорбеть и тратить время на эмоции, а продолжать делать свою работу, – пояснил с серьезным видом мальчишка. – Только так мы можем помочь нашей Родине.

Блин, он от горшка два вершка, а говорит такие вещи! Это как же ему надо промыть мозги, чтобы... Я осекся в мыслях. А ведь промывка мозгов совершается очень быстро. У детей такое происходит ещё быстрее.

Мои мысли подтвердил господин Хасимото, который пришел под вечер и начал вещать:

– Мои дорогие друзья, в этот день мы научились немного привлекать противника на свою сторону. Мы сделали очень много, но этого всё равно недостаточно. Для того, чтобы наш народ мог жить в мире с остальным миром, нам нужно убрать с лица Земли тех, кто мешает и кто не дает этого сделать. Убрать тот непокорный народ, который своим существованием отравляет жизнь на нашей планете... Вы знаете, кто это?

Все дети в один голос заорали:

– Русские!

– Да, это единственный в мире народ, который зовется прилагательным! – возвестил Хасимото. – Все остальные народы называются существительными, а этот...

– Господин Хасимото, вы не совсем правы! – вырвалось у меня.

Вмиг в зале воцарилась тишина. Все взоры устремились на меня. После того, что мы с Киоси устроили в компьютерном классе, на нас и так косо поглядывали, а теперь и вовсе уставились во все глаза. Ещё бы – я посмел противоречить учителю!

И не кому-нибудь, а наставнику! Тому, кто отвечает за нас и кто должен привести нас к счастливой и долгой жизни. Всё это я прочитал в глазах ребят из группы. Ни одного сочувствующего взгляда, кроме глаз Киоси. А друг подобрался, чуя назревающую драку.

– И в чем же я не прав, по вашему мнению, госпожа Минамото?

– В том, что "русский" – это прилагательное, – с доверчиво распахнутыми глазами ответил я. – На самом деле это слово омоним. Оно может быть как прилагательным, так и существительным.

– Что? – поднял бровь Хасимото.

Он явно не ожидал таких глубоких познаний от маленькой девочки. Всё-таки приятно быть вундеркиндом.

– На самом деле таких слов много, – пожал я плечами. – Например, учёный, рабочий, нищий, животное. Эти слова могут быть как существительными, так и прилагательными.

– Кхм, – кашлянул Хасимото. – Отчасти вы правы, госпожа Минамото, однако, вы не учитываете того факта, что русские сами себя так позиционируют. И вряд ли они с вами согласятся.

– То есть мы должны ненавидеть их только потому, что они как-то выделяются?

– Кхм... Кхм... Я не могу понять ваш ход мысли. Вы перескакиваете с одного на другое...

– А чего тут понимать? Я говорю как есть, всё без утайки. Вы, господин Хасимото, сказали, что русские – это прилагательное... А между тем из-за определения слова можно попасть в просак. Знаете, у русских есть такая поговорка: "За песчаной косой косой косой косой косой косой косил прокос!" Тут вряд ли получится придраться к слову, а ведь в нем есть куча определений...

– Чего? Какой "косой косой косой"? Это что вообще за бред?

Я вздохнул и начал объяснять:

– За песчаной косой (за песчаным берегом) косой косой (кривой косою, то есть кривым орудием труда) косой косой (заяц с косоглазием) косой косил прокос (косил прокос, который у него выходил неровным, то есть прокошенная полоса получилась не похожей на ровный отрезок, поэтому "косой прокос"). Если всё это объединить, получается такой смысл. Так что вряд ли к словам и определениям стоит придираться...

– Не стоит придираться к словам? – хищно усмехнулся Хасимото. – А ведь между тем – слово является нашим основным оружием. То, что ты так хорошо знаешь русские поговорки, сыграет тебе на руку, девочка. Но этот момент будет и остальным уроком. Именно слово зачастую служит той самой пулей, после которой начинается война. И мы с вами в первую очередь будем учиться наносить вред именно словом. А когда слово станет неуместным, тогда в ход вступят кулаки и оммёдо.

– Но... – начал было я.

– Никаких "но", девочка! – отрезал Хасимото, выпрямив руку и выставив ладонь для пущей убедительности. – Ты уже высказала своё неправильное мнение и заставила меня краснеть. Теперь позволь мне дать последний урок перед тем, как вы отойдете ко сну. Ребята, то, чем мы занимаемся, на самом деле очень важная работа. Мы начинаем воевать задолго до того, как наши воины поднимут стволы автоматов. Да если честно, то все страны всегда воюют друг с другом. Нет ни секунды тишины в мире, чтобы где-нибудь не воевали. Воюют страны, воюют императоры, воюют аристократы. Война это то состояние, в котором мы постоянно пребываем.