Ллэр вспоминал, рассказывал, а Мира чувствовала себя непричастной, далёкой, как будто прошлое вставало между ними и разделяло невидимой границей. Всё отчетливей понимала, что теперь, зная, тоже не забудет. Не сможет. И каждое решение, которое ей придется принять, так или иначе будет продиктовано этим знанием.

— Что же Урсейя? — тихо спросила Мира.

Ллэр будто почувствовал. Обернулся. Некоторое время смотрел на неё, и если бы она захотела, то могла бы привстать и увидеть его глаза.

— Её первым встретил Алэй и потом какое-то время скрывал от меня, — заговорил он снова. — Объяснил, что хотел сначала сам понять. Разобраться. Я, конечно, разозлился, но если откровенно — понимал его мотивы, потому что к тому времени меня уже начинало клинить на Нэште так же, как раньше заклинило на возможности иметь детей, — Ллэр горько усмехнулся. — Если бы я признался себе в этом тогда, то наверняка бы услышал и всё остальное. Но я не смог. Когда я увидел её… Практически точную копию Унали внешне и совершенно другого человека внутри, от которого идет нереальный, нечеловеческий свет и невидимая сила — я… Всё ожило. Заиграло новыми красками. Понимаешь? Не любовь, нет, но навязчивая идея добиться результата, доказать, создать, исправить! Цель обрела новые очертания, новые мотивы. А Алэй примерно тогда же понял, что надо уходить. Оставить этот мир в покое, позволить жить своей жизнью. Я же… Он сказал — ты себя никогда не простишь. Я нагрубил в ответ. Наговорил вещей, которые никогда не стоило говорить. Которые вообще не думал. Глупо, — он сглотнул. — Я так и не смог найти в ней следы моей ДНК, хотя был уверен, что Урсейя — не просто дальний потомок Унали. Я это знал. Как-то. Чувствовал. Но доказательств так и не получил. Она была менталом, сильнейшим из тех, кого мы встречали. И в то же время было что-то ещё. Урсейя легко прошла мимо всех моих охранных систем, вошла в храм и при этом чувствовала в нём что-то, чего не видел я. Что-то, доступное только новым нэш. Она говорила мне почти всё то же, что сказал Алэй. Раммари пришли, чтобы уничтожить…. Там, тогда, в тот раз, который видела ты… Урсейя показала мне, кем на самом деле становились нэш. Постепенно, сливаясь, поглощая своих смертных дуалов и даже тех, других, кому достался день… Показала мне третью расу. Она тоже просила меня остановиться. Но я увидел всё по-своему. Решил, что у меня есть опыт и знания…и что я могу… Всё.

— А потом?

— А потом я понял, что ошибся. В конечном счёте в последний момент от меня мало что зависело. Я не мог прекратить процесс, который, в этот раз уже точно, спровоцировал сам. Нэш уже жаждали перемен, моих перемен, о которых твердил я, которые прививал им я. Вместе с ними менялся и мир. И это разрушало те связи, которые делали возможным существование самой цивилизации. Это было как болезнь. Эпидемия, чума. Я пытался… — Ллэр осекся. — Они погибли все до одного. Мир — выжил, выстоял, переболел и вернул себе первоначальный внешний вид, он — прекрасен, тут я преуспел. Но здесь больше никогда не зародится разумная жизнь.

— Ты не можешь этого знать, — Мира села. — И боюсь, никогда не узнаешь, потому что у тебя больше нет вечности, чтобы вмешиваться и контролировать.

— Конечно, не могу. Но… любая эволюция — это изменения, а Нэшта теперь противится им, восстанавливается до одного и того же состояния, — тихо отозвался он. — В любом случае, ты права, я никогда не узнаю, ошибся ли в этом снова.

— Знаешь, чем хороша короткая жизнь? — она усмехнулась. — Так или иначе ты сосредотачиваешься на своих проблемах. Личных, не глобальных. Решаешь их, а только потом — проблемы мира, если вообще. И сейчас, — она пересела, придвинулась к нему, обнимая за шею и вынуждая посмотреть в глаза, — я — твоя главная проблема.

— Правда? Проблема? — он улыбнулся в ответ.

— Эль, почему ты выбрал Нэшту для нас? — Мира отстранилась. Совсем чуть-чуть, чтобы видеть его лицо. — Только честно.

— Я очень люблю это место, и мне хотелось бы, чтобы кто-то ещё его полюбил. Это честно. Не из-за чувства вины и желания что-то возродить, если ты это имеешь в виду. Мне просто здесь всегда было… спокойно.

— Кто-то ещё? Вот так абстрактно, всё равно, кто? Или хочешь, чтобы я, именно я полюбила это место и осталась здесь вместе с тобой?

— Хочу, чтобы ты… Останешься?

— Позволишь остаться?

— Мне, правда, нужно на это отвечать? — ухмыльнулся Ллэр.

— Да, — кивнула Мира. — Потому что мне, правда, нужно сейчас слышать, что ты лю… — осеклась, понимая, что требует слишком много. — Что я нужна тебе настолько, что ты готов рискнуть начать с начала. Со мной. Здесь, на…

— Я люблю тебя, — чуть слышно сказал Ллэр, не дав ей закончить. Глядя в глаза. Без тени улыбки или сомнений.

Адан остановился на поляне, приложил ладошку козырьком к глазам. Щурясь от солнца, посмотрел вперёд. Узенькая, едва заметная тропинка, петляя между деревьями, убегала вверх по зелёному склону, а потом и вовсе исчезала из вида в густой траве.

Так легко заблудиться, но он не боялся. Откуда-то точно знал— в этом лесу никогда не потеряется.

Адан сделал ещё несколько шагов, приближаясь к заветной цели. Нерешительно переступил босыми ногами, потом всё же осторожно прижался щекой к шершавой коре, обнимая ствол. Недовольно засопел— с противоположной стороны руки и не подумали встретиться. Попытался ещё раз, изо всех сил стараясь дотянуться, чтобы хотя бы кончиками пальцев коснуться друг дружки. Напрасно… Он отступил на шаг. Разочарованно вздохнул.

Значит, ещё не готов. Не вырос, хотя старался. И очень-очень хотел.

Обида захлестнула до слёз. Но плакать нельзя. Плаксы— это маленькие дети, а он не такой. Он уже большой. Почти взрослый. Пусть до сих пор так и не смог обхватить дурацкое дерево!

Сжав кулачки, Адан яростно заколотил по коре.

— Причиняя боль другим, ты никогда не избавишься от собственной, — послышался строгий голос отца. Адан, как ужаленный, отскочил в сторону. Торопливо спрятал за спину руки, стыдливо отвел глаза. — Ну-ка, покажи, что у тебя там. Поранился?

Он покрутил головой, уткнувшись взглядом в перепачканные в земле пальцы ног.

— Точно? Не обманываешь? Не будет, как в прошлый раз?

Адан, не хотя, протянул руки, разжал кулаки. Досадливо поморщился— из небольших, но глубоких ссадин сочилась фиолетовая кровь.

Противное дерево! С виду— приветливое и дружелюбное, но одно неосторожное движение— и гиволь сразу мстит.

— Вот видишь, — отец опустился на корточки перед ним, добродушно улыбнулся. — Наберись терпения, Адан. Совсем скоро у тебя получится. А сейчас, — он легко подхватил его на руки, прижал к груди, — пойдем-ка к маме лечиться.

Адан вздрогнул. Подскочил в кресле, не сразу понимая, где находится. Через пару секунд глаза выхватили из полумрака привычные очертания офиса.

Он удивлённо уставился в окно, за которым пасмурный день давно сменился темнотой.

Ничего себе… Остался, называется, отвлечься, изучить новое дело! Вместо детального ознакомления с фактами проспал, как убитый, прямо за собственным столом несколько часов.

Адан не спеша помассировал затекшую шею, потянулся.

Ничего удивительного. Замотался, устал. В последние дни выспаться получалось с трудом. Тревожные мысли и беспокойство за Миру только усугубляли бессонницу. А вчера, когда переживать уже не надо было, долгожданный сон нарушил ночной налёт проголодавшихся Миры и Ллэра. Они наверняка старались не шуметь, но всё равно разбудили.

Впрочем, Адан и не думал злиться. Наоборот, обрадовался, застав на кухне светившующуюся от счастья Миру, уплетающую огромный сэндвич и одновременно пытавшуюся соорудить такой же для Ллэра. С усмешкой вспомнил первый визит этой парочки к нему несколько месяцев назад— осторожный, бессмертный атради и нахальная юная девица, у которых, на первый взгляд, ничего общего. А вот ведь как всё обернулось… Как изменилось, как изменился сам. Уму непостижимо.