— Зачем тебе нужна эта девчонка?

Ллэр не ответил.

— Всё не обязательно должно быть… так.

— Согласен, — он кивнул. — Не обязательно. Но ты знаешь, что будет. Потому что это ты и я. Мы по-другому не умеем.

— Ты собрался меня воспитывать?

Он хмыкнул:

— Ещё скажи — дрессировать.

Роми вспыхнула. Заехать бы ему сейчас! Но мешал стол. Она сжала руки в кулаки. Мысленно выдохнула и вдохнула несколько раз как можно глубже.

— Я — часть всего этого, Эль. Дай мне хоть что-нибудь! И я отправлюсь, как ты предложил, в душ.

— Ты не часть меня и не часть Алэя. Хочешь что-нибудь? Вот тебе что-нибудь: ты никогда не должна была приходить за ним. Отведённое Алэю время измерялось десятилетиями. Он знал едва ли не с рождения, что умрёт молодым. И потому был ярким. Неординарным. А потом появилась ты, и всё стало… иначе.

Такого Роми не ожидала. Ллэр никогда не пытался читать её мысли, это было табу, единственное, в чём он оставался верен себе всегда. А потому не мог знать, о чём она вчера думала. Угадал? Или сам думал о том же?

— Я стала его шансом.

— Ты стала его иллюзией. Ты дала ему пустоту. Он — не я. Он не умеет придумывать цель. Не умеет обманывать себя и идти вперёд только потому, что есть дорога, а значит, надо двигаться. Не умеет жить без смысла. Не умеет просто существовать, — Ллэр вдруг встал. Роми от неожиданности отпрянула, но он, кажется, не заметил. — А ты никогда не умела разбираться в людях. Алэй устал от вечной молодости уже за тридцать лет, и тогда тебя посетила другая гениальная идея.

— Я пыталась помочь! Не могла же я! Он!.. — Роми сорвалась на крик, осеклась. Заговорила почти шёпотом: — Ты вынуждаешь меня оправдываться. Опять. Как всегда. Чёрт бы тебя побрал, Эль. Не говори мне, что всё это из-за Алэя.

— Всё это из-за бессмысленности вечности, Ромиль. Из-за всех нас, уставших, скучных и скучающих, равнодушных ко всему атради. Это так… противоестественно, — он зажмурился, тряхнул головой. — Всё наше существование — ошибка. Бессмертие нам чуждо. Я не могу так больше. Простые слова — «надоело, устал» — и на десятую долю не описывают, что я чувствую на самом деле. Но я — не Алэй, я не сделаю того, что сделал он. Я слишком себя люблю, — Ллэр криво усмехнулся. — Но и так продолжаться не может. Не может! Хочешь быть частью всего этого? Хочешь по-настоящему помочь? Отлично. Будь. И помоги мне всё исправить.

— Исправить что? — она поискала глазами, куда бы сесть, не нашла, поэтому так и осталась стоять.

Когда-то Ллэр хотел вернуть атради всю их силу. Был уверен, что зависимость от солнца — болезнь, от которой можно вылечиться. Избавиться. Найти другие источники питательной энергии, найти способы остаться в Песочнице навсегда, обрести полный контроль над всем своим потенциалом. У него было столько теорий… давно, ещё в самом начале. Точнее, после первой сотни лет, когда одной вечной молодости и практически неуязвимости ему больше не хватало. Он наслаждался тем, кем стал, не понимал депрессию Алэя и, позже, её обиду и злость. Теперь он говорит — исправить.

— Ты же знаешь, это нельзя исправить, Эль. Нельзя, потому что ничего не сломано. Мы — особая ветка эволюции. Нестандартный способ поддержать популяцию. Наши дети… дети атради — такие, как вы с Алэем, люди с особыми генами из других миров. Те, кто в определённый момент выходит на новый уровень. Как Адан…

Роми замолчала. Как Адан? Действительно? Он был уверен в том, что кто-то с ним это сделал. Как-то подтолкнул. Может быть, ускорил развитие. Или даже искусственно вызвал. Роми тогда подумала, что если кто-то и мог сотворить подобное, то только Ллэр.

Плюс Мира. Странная Мира, которая ни то, ни другое. Но что-то среднее, или наоборот — большее. И которая каким-то образом связана с Аданом.

Вчера его будто осенило, когда они сидели на скале под солнцем Бэара. Он что-то вспомнил, бросился в Тмиор только затем, чтобы тут же помчаться дальше. Нашёл связь? Скорее всего.

— Ты заблуждаешься. Атради — не эволюция, а старый эксперимент, — нарушил молчание Ллэр.

Роми моргнула. Надо же как задумалась, почти забыла, где и с кем находится.

— Эксперимент?..

— Именно, — Ллэр кивнул. — Неудавшийся.

— Допустим. Тогда кто такие доа?

— Инициаторы.

— Инициаторы? — она задумалась. — Хочешь сказать… они наши предки? Истинные основатели?

— «Истинные основатели»! — передразнил Ллэр. — Какое громкое название. Истинные… Не было никаких Основателей, Ромиль. Чёрт вас разберёт, зачем вы себя так обозвали. Название «Песочница» возникло не потому, что там резвятся ваши дети, а потому что там резвились вы сами. Выросли, возмужали, и вам надоело. Вы захотели больше. Но вы ничего никогда не основывали. Никакими первоистоками не ворочали. Да, могли летать, лечить и молнии глазами пускать. Да, черпали энергию у небесных светил. Но это всё! А доа — самая древняя раса из известных, из живущих по ту сторону. Их почти не осталось, а те, что остались — уже не ровня своим предкам. Но среди них встречаются… интересные личности. Такие, как Адан. Вы… мы… атради — следующая ступень. Но ступень другого уровня, шаг — который был вызван искусственно, и поэтому нам нет открытого хода туда. В Песочницу.

— Ты… откуда ты всего…

— Нахватался? С людьми разговаривал. Книжки умные читал. Ты знаешь, это всё есть в нашей библиотеке. В Замке. Ну, не всё, конечно. Но многое. Я начал проверять, сверять данные. У меня было достаточно времени. Вы верите, что раньше солнце было бледнее, ваша связь — тоньше, а Приливы Моря Истока позволяли создать связь между атради и звёздами Песочницы. Кто-то считает миры той стороны вашими детьми, которых вы должны были оберегать, но кто-то вас наказал. Но у вас даже нет ни одного свидетельства, что это действительно было так. Вы всё забыли, вам больше нет дела. Вы привыкли и смирились с тем, что есть теперь. Самый древний атради и тот не помнит, чтобы когда-то было иначе. И не факт, что он самый древний.

— Ты нашёл Самара?

— Ага. Поразительно, чего можно достичь, имея вечность и упрямство.

Роми задумалась. Вечная жизнь отнимает способность удивляться. Привыкаешь, что рано или поздно произойдёт всё, что угодно. Потому что времени не просто много — оно бесконечно, и то, что кажется невозможным сейчас, будет доступно через тысячу лет. А потом начинаешь думать, что всё уже было, всё уже видели, всё пережили. И новые чувства на самом деле просто хорошо забытые старые, и тоже будут вскоре забыты. Проходит время, и так и случается. Как там говорят? Всё проходит — пройдёт и это.

Так зачем чувствовать? Зачем удивляться, зачем переживать? Зачем что-то создавать? Пусть этим занимаются другие. Те, чья жизнь быстротечна.

Такие неправильные чувства и мысли — такие привычные для атради. И всё же далеко не всех они затронули. Многие сородичи продолжают жить, делая вид, что им столько лет, на сколько они выглядят. Год за годом, век за веком обманывают себя и окружающих, путешествуют по Зрелым мирам, высовывают нос в Песочницу, чтобы быстро оттуда сбежать. Верят, что раньше были способны на большее. Но не в то, что их создали другие, такие же, как когда-то они сами, смертные.

— Не верю.

— Твоё право, Ромиль.

— Неужели кто-то так хотел бессмертия, что согласился на мир-клетку?

— Подозреваю, клетка — случайность. Побочный эффект.

— Как это?

— Тебе никогда не приходило в голову, почему Тмиор — такой? Почему в этом мире больше нет ни одной живой планеты, кроме него?

— Сейчас ты скажешь, что это искусственно созданная вселенная.

— Вряд ли созданная. Скорее, изменённая.

— Целиком, Ллэр?

— Да.

— У тебя есть хоть какие-то доказательства твоей теории? — Роми недоверчиво покачала головой. — Если кто-то был способен на такое… Бессмертие для них должно быть пройденным этапом. А оно максимум, что этот кто-то мог получить. Больше в нашем существовании нет ничего ценного.

— Доброе утро! — за спиной послышался голос Адана. Роми обернулась. Он стоял в метре от них, уже в другой одежде — в светлых джинсах и голубой рубашке с небрежно закатанными чуть выше локтя рукавами. На мгновение задержался на Роми взглядом, ухмыльнулся, скользнув глазами по её фигуре всё в том же халатике нараспашку, потом обратился к Ллэру. — Надеюсь, не помешал, и нам всё ещё по пути, потому что надо поговорить. Серьёзно поговорить.