— Ой, да я не займу много времени! — доверительным тоном сообщила Рыбина, — тем более Пивоваров пошел к старейшине. А это надолго. Минут двадцать точно.

С этими словами она полезла в свою безразмерную сумку.

А я похолодела.

Покопавшись в недрах сумки какое-то время, Рыбина извлекла и положила передо мной плоскую цветастую коробочку.

— Тени? — брякнула я. — С перламутром?

— Почему сразу тени? — даже обиделась Рыбина, — это духи. Набор из пяти флаконов, между прочим.

— Польские? — спросила я.

— Польские, — удивлённо кивнула Рыбина и, не выдержав любопытства, спросила, — а вы откуда знаете?

— Небось зять вашей хорошей знакомой из Польши привёз? — еле сдержалась, чтобы расхохотаться я.

— Ага, — кивнула ошарашенная Рыбина, на щеках которой проступили алые пятна.

— Зинаида Петровна, — я решительно придвинула коробку к ней обратно, — забирайте свои духи. Я такими не пользуюсь, а моя дочь ещё маленькая для таких запахов. Спасибо за подарок и не переживайте — в Америку я вас обязательно возьму.

Ответ Рыбиной прервал приход Пивоварова. Он мрачно глянул на неё, и Рыбину моментально сдуло, вместе с безразмерной сумкой и польскими духами.

— А эта чего приходила? — хмуро спросил он (после посещения Всеволода он был явно не в духе).

— Взятку приносила, — вздохнула я. — Духи польские. Набором.

— В Америку небось хочет? — понятливо хмыкнул Пивоваров.

— Угу, — кивнула я.

— И что ты ей сказала?

— И ей, и Белоконь, — поправила я.

— Та тоже приходила? — крякнул Пивоваров. — Лихо они.

— Только Белоконь тени приносила. Тоже польские. С перламутром.

— Вот бабы! — покачал головой Пивоваров. — И что ты ответила?

— Что беру их.

— С ума сошла⁈ — нахмурился юрист, — сама же говорила, что Ксюшу и Ольгу Ивановну брать надо обязательно…

— Так я их и не вычёркиваю, — развела руками я.

— А кого тогда? Комиссарова? Меня?

— В идеале надо бы Ростислава и Всеволода вычеркнуть, — скривилась я, — только не представляю, как это провернуть? Может, уговорить как-то?

— Не выдумывай! — отрезал Пивоваров, — без старейшины делегацию не отпустят.

— Тогда Ростислава и ещё кого-то… — задумалась я, — в конце концов я могу не поехать.

— Да ты что! — аж замахал руками юрист, — как это без тебя⁈ Ты как это представляешь⁈

— А что делать? — я была в отчаянии.

Пивоваров умолк и посмотрел сквозь меня невидящим взглядом. Явно глубоко задумался.

Я сидела, затаив дыхание, в надежде, что он вот сейчас что-то придумает и вся эта дурацкая ситуация разрулится.

Буквально через мгновение взгляд Пивоварова прояснился, и он довольно сказал:

— Кажется, я знаю, что нужно сделать!

Самолёт, мелко дрожа, сердито загудел, затем попрыгал, разгоняясь на взлётной полосе. Чопорная стюардесса подошла к нашему ряду и окинула строгим взглядом — пристегнулись ли? Не обнаружив нарушений, она устремилась дальше, а я перевела взгляд в иллюминатор. Всё быстрее и быстрее мелькали за окном берёзки, столбы, столбы, другие самолёты, опять берёзки…

Самолёт задрожал и вдруг, свирепо рыкнув, оттолкнулся от земли и взмыл в воздух.

Фух! Теперь можно и выдохнуть.

Я откинулась, закрыла глаза и вспомнила последние моменты перед отлётом.

Пивоваров придумал просто замечательный план. Он съездил к Артемию в областной центр и убедил того, чтобы Ростислав не ехал. И Всеволода тоже, кстати, не взяли. А зачем, если от области едет сам Артемий? Который и будет возглавлять всю нашу делегацию.

Я усмехнулась и мысленно перебрала все свои дела. Вроде, всё сделала, всё успела. За Белкой и Ричардом посмотрит дед Василий. Любашин отец специально даже в город переехал.

Квартиру, где мы жили раньше, я сдала. С вьетнамцами не получилось договориться, но я взяла трёх студентов из ПТУ. Так что Ивановне громкая музыка по ночам и регулярный шум гарантированы.

С работы отпускать не хотели, но так как Валентина Викторовна тоже ехала, Алексею Петровичу пришлось похлопотать за меня.

А вот Всеволод крепко обиделся. Явно понял, что моих рук дело. Но кто ему виноват, не надо быть таким пассивным. Я выбила сколько могла мест, никто ему не мешал похлопотать и для себя.

О том, обиделся ли Ростислав на меня, я предпочитала не думать. Мне было фиолетово.

Я повернула голову и поправила плед, поплотнее укрыв задремавшую Анжелику — из кондиционера дуло, хоть бы не простыла. А сама потянулась и опять счастливо выдохнула.

Америка!

Держись, я уже иду, и тебе мало не покажется!

Я удовлетворённо усмехнулась и устроилась поудобнее в кресле — путешествие предстоит не из самых простых.

За окошком замелькали жгуты белоснежных облаков, я прищурилась от солнечного света и вытащила из сумочки сложенный вчетверо лист из школьной тетради. Это был черновик, само письмо я перед вылетом отправила, но черновик оставила, чтобы просмотреть ещё раз в спокойной обстановке — вдруг что-то забыла указать. Взгляд скользнул по ровненьким строчкам с наклоном влево (у местной Любаши оказался чёткий разборчивый почерк, не то, что у меня), и опять усмехнулась. Письмо начиналось так:

«Уважаемый Владимир Вольфович…».