Впрочем, кое-что можно определить и по косвенным признакам. Вот первый из них.

Увидев привычный «БМВ», охранник на въезде с механической приветливостью поднял шлагбаум. Стало быть, из элитарного списка имеющих право проезда во внутренний дворик Забелин пока не вычеркнут. Возможно, впрочем, всего лишь по забывчивости исполнителей.

Без предъявления пропуска прошел он и внутрь банка. И здесь оказался остановлен радостным приветствием поспешившего к нему от лифта полненького человека с вплюснутой в плечи головой — начальника расчетно-кассового центра банка Николая Николаевича Клыни.

Забелин в досаде остановился. Во-первых, стремясь избежать лишних объяснений, специально подгадал время визита под обед, во-вторых, предположил, что, несмотря на искательную улыбку старшего Гайшени, разговор получится не из легких. Как Тарас Бульба в Сечь, Николай Николаевич привел за собой в банк двух своих сыновей. И в недолгой пока истории банка семейство Клыней заняло особую, знаковую ступень. Всякий раз на годовом собрании Второв воспроизводит абзац о преемственности поколений, и всякий раз Николай Николаевич, потея от волнения в первых рядах, ожидает услышать в качестве вдохновляющего примера короткую ссылку на отца и сыновей Клыня, локоть о локоть несущих трудовую вахту на благо… и прочая. А услышав, неизменно искоса, стараясь не подать виду, ревниво ищет реакции окружающих, трогательно гордясь сыновьями. Неплохими, надо признать, сыновьями. Сам Николай Николаевич был из тех негромких, но крепких, досконально знающих свои обязанности профессионалов, на которых, собственно, и держится всякое дело.

— Николай Николаевич. — Забелин, опережая упрек, приобнял старика. — Видит Бог, не хотел я Юру забирать.

— Все знаю. А что тут сделаешь? Я и сам не сплю. Но влюбился мальчишка. Что ж теперь? Так уж лучше при вас. Да?

Он заглядывал Забелину в лицо, привставая при этом на носки старых, в трещинах туфель, — год назад Клыня овдовел.

— А там, глядишь, гроза минует, вместе на кредитование и вернетесь. Кто ж его лучше вас-то обеспечит? И то сказать, такие понабежали — это ж ужас. Вы знаете, через меня вся наличность идет. А инкассация — это пульс банка. И как же зачастил! Я ничего не хочу сказать насчет Звонаревой. Наверное, у себя в Иванове она была на месте. И здесь, бог даст, со временем разберется. Но так сразу раскачивать. Деликатнейшее ведь дело. Конечно, ничего нельзя утверждать. Но ведь симптом? Да? Так я насчет Юры надеюсь.

Клыня воспроизвел неудовольствие многих в стремлении разрушить влияние прежних лидеров Второв на ключевые должности стал «выдергивать» управляющих иногородними филиалами. И теперь отлаженные банковские связи то и дело потряхивало и обрывало.

В кабинет начальника кадров, или, на новороссе, директора департамента персонала, Забелин вошел, по обыкновению, без стука. Здесь, до раскола, у них было место совместных развеселых «спивок», как определял эти мероприятия многомудрый тамада Баландин.

Главный персональщик, обхватив голову, мучительно корпел над каким-то документом. При первом звуке вскинулся на дверь взглядом законно раздраженного человека, отвлекаемого от важного дела. В лице его от неожиданности в калейдоскопическом ритме проскользнула вся изготовленная гамма реакций — привычная, с оттенком интима приветливость сменилась воспоминанием, покрывшим черты неприязненной сухостью, поспешно, впрочем, перешедшей в окончательное выражение — официально-деловитое, но с намекающей ностальгической ноткой приветливости.

С этим выражением Каплун и поднялся.

— Не ждал без звонка, — признался он, и Забелин припомнил охранника на шлагбауме — как бы не уволили парня.

— Так твои изнапоминались. Давай приказ — подмахну. — Забелин прошел к холодильнику позади стола, достал минералки — было жарко — и, не церемонясь, заглянул в оставленный Каплуном текст. В середине листа было аккуратно выведено одинокое пока предложение «Система внутренних коммуникаций — это вертикальные и горизонтальные механизмы межличностных взаимосвязей персонала банка».

— Не пишется, — пожаловался Каплун. Он уселся в одно из двух кресел у столика для гостей, пригласив Забелина занять другое. — Как ты там?

— Там — это где?

Каплун мелко засмеялся, словно заслышав изящнейшую шутку.

— Ну темнила. Ты ж у нас теперь на спекулятивные поглощения сел.

— Так и спекулируем помаленьку.

«Неужто и впрямь ни о чем не догадывается?» — М-да. Зол на тебя Папа, — посочувствовал Каплун. — До сих пор зол.

— Вот и пусть утрется. А кому подтереть в банке найдется: холуев немерено.

— Это есть, — голосом увеличивая дистанцию, согласился Каплун.

— А что у вас новенького?

— Наше дело ассенизаторское. Чистимся к наблюдательному совету.

Собственно, в этих словах было все. И ответ на главный для Забелина вопрос об истинной договоренности между ним и Второвым Каплун — а уж он-то из ближних! — не знал. И жесткое «мы», которым начальник кадров отмежевался от всех, кого считает противниками Второва, и слово «чистимся». Да, Второв последователен и в этом — времени не теряет.

— Сам-то к нам не надумал? — придвинулся Каплун. — Ну, сдурил сгоряча, наговорил на правлении лишнего. Но теперь-то расклад очевидный. Примыкай. Папа тебя ценит — уж я знаю. Хочешь, сведу?

Дверь быстро раскрылась, и в нее заглянул шумно дышащий Керзон.

— Что, уж и зайти не считаешь нужным? — игнорируя неловко приподнявшегося Каплуна, напустился он на Забелина.

— После планировал, — слукавил тот. От этой встречи он как раз рассчитывал увильнуть. Не случилось.

— Тогда все совпало. Пошли ко мне. — В речи Керзона не было обычных просительных оборотов, не было и доброжелательной улыбчивости. Упреждая возражение начальника кадров, коротко приказал: — Бумаги его занесешь ко мне в кабинет. Иль уж в тягость? — И, вопреки вежливому своему обыкновению, Керзон демонстративно повернулся к насупившемуся кадровику туго обтянутым банкирским задом.

— Там это… — Каплун чуть замешкался, но Керзон выжидательно стоял в дверях, и он, решившись, закончил: — Загогулину в приказе я за тебя сам поставлю. А в трудовой книжке записей делать не буду.

Даже здесь бывалый кадровик остался верен себе, оставляя пути для сближения. И хоть в сейфе у Забелина лежали еще две трудовые книжки, попрощался он с некоторой благодарностью.

Возвращающиеся с обеда сотрудники при виде спешащих руководителей, кивая, поспешно отодвигались к стенам с развешанными на них видами московских улиц. Второв начал собирать банковскую коллекцию вслед за Онлиевским. Тот увлекался видами Кремля. Второв отдавал предпочтение московской старине.

— М-да, любят тебя люди, — обнаружил неожиданную наблюдательность Керзон. Они ввалились в объемистый его кабинет, уставленный в отличие от прочих тяжелой антикварной мебелью. — Они ж не знают, кем ты оказался на самом деле.

— Палыч, не заносись на поворотах, — миролюбиво приобнял его за пухлое плечо Забелин. Но Керзона как раз и понесло.

— Экое благородство! Каплун, идущий на риск во имя другого. Да это все равно что Ионеско, пишущий методом соцреализма. — В банке шло повальное увлечение абстрактной драматургией. — Цирк они устроили. От должности его освободили. Отдался — так чего уж темнить? Тем паче цена не хилая — за восемь миллионов льготного кредита да особнячок — богатое отступное.

Он подышал, успокаиваясь.

— А ты мудрым оказался, Палыч. И — чего не думал — верток. Год сидели в одном кабинете, всем делились, а вот — не думал.

— Сам-то уверен, что не ошибаешься? Ведь сколько раз бывало, когда обрушивались мы на Второва. А потом — туман рассеивался, и кто прав выходил? Может, и впрямь в тумане то видит, что нам недоступно. Стратег-то он, чего говорить, каких мало.

— Да при чем тут это? Разве я против Папы? Это у него — кто не со мной, тот против. Вот и окружился шушерой. Разваливается банк. Папа его и рушит чем ни попадя. Славку Бажаева выгнал. Тот ему за три года половину Питера окучил. Каких клиентов отстроил. И мало — выгнал. «За появление на работе в нетрезвом состоянии». Менеджера высшего звена, который десятки миллионов банку принес, он как загулявшего слесарюгу… Да, пьет мужик. Так он и три года назад пил, а дело делал. Теперь в «Онэксиме» пьет. Треть сотрудников и чуть не всю клиентскую базу с собой увел. А Знайка этот откуда объявился? — Он ткнул в стену, за которой размещался кабинет Покровского. — Ты-то помнишь, какие у нас инвестиционщики были. Прибыли какие бешеные приносить начали. Так посмели, видишь ли, от тех прибылей процент попросить. Выпер всю команду. Другие тут же приголубили. А банк года на два отбросило. Вот цена решения. А ты говоришь? А управленец и вовсе никакой. Нам-то руки связал, а самого на все не хватает — не прежний банчок, вот и мечется. Да ты глянь только, на кого он нынче ставит.