Именно Керзон много лет пробивал и лелеял то, что теперь было гордостью банка, — могучий кондитерский холдинг. И завтра начинались первые переговоры о его продаже.

— Вот ведь как обернулось, — и не прощаясь он вошел во второвский кабинет, как в добрые старые времена, без доклада.

Едва выйдя из банка, они натолкнулись на подошедших к двери двух гогочущих, раскрасневшихся, неестественно оживленных мужчин, в которых Забелин узнал нового начальника юруправления Кичуя и Женю Снежко. С ним он не сталкивался с того, мартовского совещания. За эти несколько месяцев Женя полностью освоился среди высшего менеджмента новой волны, обрел доверие Второва и недавно, по рекомендации Баландина, был назначен на должность вице-президента.

При виде Забелина Кичуй сконфузился и, быстренько кивнув, юркнул в дверь. Снежко же, хоть и смущенный, широко развел руки.

— Держу пари. Сейчас скажет: «Твою мать! Кого я вижу?» — быстренько «забил» Максим.

— Алексей Павлович! Дорогой! Вот не чаял. Последний, самый ходовой в банке анекдот слышали? Разговаривают голова и задница. Голова спрашивает: «Ну почему так? За мной ухаживают, моют. Я все время на чистых подушках, в холе — и несмотря на это, вся в морщинах, облезлая. А ты на чем только не елозишь — и все такая же гладкая да белая». — «А ты делай как я — сри на все»! Ну как? — Не дожидаясь реакции собеседника, Снежко радостно захохотал.

— Похоже, на злобу дня? Хорошо рассказываешь. Видно, что от души, — и Забелин, не церемонясь, отодвинул с дороги бывшего подчиненного — раньше пьянок среди рабочего дня в банке не было.

Выйдя из здания, он оглянулся:

— Недолго музыка играла…

— М-да, подставили дружки твои, по полной программе подставили. Чего ж дедам теперь скажем? — Максим удрученно замотал головой: — А Мельгунова кондрашка хватит.

— Пошли-ка, Макс, подлечимся, — стоять под закрепленным на стене гордым банковским знаком было невыносимо, — в Зеленом доме зеленым змием.

— Юрий Игнатьевич, извините, но там… — по тому, что пожилая секретарша, выучка которой была отполирована десятилетиями, ворвалась без стука в кабинет, стало понятно, что произошло нечто чрезвычайное.

— Что у вас еще, Аглая Витальевна? — нарочито сухо поторопил Мельгунов. — Вы уж половину воздуха в этом помещении в себя заглотили.

— Сюда сейчас… Там, в лифте, Онлиевский. С охраны позвонили. Ну, тот самый!

— Вот как? И кто ж его пропустил?

— Говорят, сами это… пропустились.

В приемной хлопнула дверь, обозначились нарастающие голоса, и вслед за тем в раскрытую дверь вошел человек, в котором трудно было не признать примелькавшегося на телеэкранах олигарха.

— К сожалению, без звонка. Но проезжал мимо. Не мог не засвидетельствовать. Да и присмотреться, не откладывая, знаете, интересно… Вы свободны, — не прерывая дыхания, кивнул он застывшей секретарше.

— Юрий Игнатьевич? — оправившаяся от оторопи Аглая демонстративно повернулась к вошедшему спиной. И лишь дождавшись подтверждающего кивка директора, неспешно пошла из кабинета, заставив загораживавшего дорогу Онлиевского посторониться. Дверь закрылась.

— Хорошо выдрессирована. Одобряю. Вы позволите?.. Чего-то замотался, ноги не держат. — Онлиевский уселся в кресле. Присмотрелся к стоящему по-прежнему возле стола человеку. — Да, я не представился…

— Считайте, представились. Чему обязан?

— Очень хотел познакомиться. Да вы б без церемоний, дорогой академик. Присаживайтесь.

— Спасибо, постою. — Мельгунов плотнее оперся костяшками пальцев о стол. Лицо его приобрело фирменное каменно-неприязненное выражение. — Боюсь показаться невежливым.

— Ну как угодно. — Онлиевский неохотно выбрался из кресла, подошел к обратной стороне стола. — Можем и с политесом. Вообще-то как проще хотел — ввел в обычай по возможности все новые поглощения сам осматривать. Да и познакомиться с такой масштабной фигурой — это, знаете, даже лестно. Опять же договориться об условиях дружбы нашей тоже лучше сразу. Чтобы, знаете, без недоразумений. Я надеюсь, десяток процентов вам достаточно будет? Ну, пару из них распределите среди своей ученой камарильи.

Он присмотрелся к хозяину, который под маской холодности тщетно пытался спрятать нарастающее непонимание.

— Вообще-то предлагаю больше из уважения к вашему имени. Но в конце концов, и у вас есть право на торг. Сколько тогда, по-вашему, вы стоите? Ну, дорогой академик, не смущайтесь, я понимаю, вы человек от науки, но это рынок. Давайте сделаем ставки и побежали вместе. Мы ведь теперь обречены быть вместе.

— Вы, собственно, почему хамите в чужом доме? — прошелестело навстречу.

— Я хамлю?! — искренне изумился Онлиевский.

— Поимейте в виду, я вам не «дорогой», к тому же стар с вами наперегонки бегать. Я руководитель этого института, куда вы ворвались. И впредь, если вам заблагорассудится делать какие-то предложения о покупке, — я так понял, вы с этим здесь, — извольте вести себя менее бесцеремонно. Хотя вынужден вас избавить от лишних хлопот — институт не продается. И за сим, как говорится, честь имею.

Теперь настал черед поразиться Онлиевскому.

— Не понял. Почему это я должен еще раз покупать то, что уже купил? Ну, Юрий Иванович…

— Игнатьевич. А впрочем…

— Виноват. Я понимаю, что мой визит несколько ошеломителен. Вы, наверное, ориентировались на Второва. Но поверьте, я не меньше его умею отблагодарить своих людей. Так стоит ли терять время, когда все так чудно срослось и осталось обсудить только… технологию. Какую сумму вы позаимствовали на скупку акций?

— Это, простите, наше внутреннее дело.

— Да нет, теперь вы меня простите, — с видом человека, которому надоело попусту терять время, потребовал Онлиевский. — Потому что это сугубо НАШЕ дело. Мое и немножко ваше. Я так понял, что Второв до настоящего времени не известил вас, что принадлежавший «Светочу» контрольный пакет института сегодня переоформляется на мою структуру. Тогда, боюсь, я слегка опередил события. Завтра-послезавтра после завершения всех формальностей я подошлю своих людей. И вы уже все тогда с ними обсуждайте.

— Вы чрезвычайно опередили события, — отчеканил Мельгунов, вместе с тем начиная подозревать, что за путаными словами нежданного визитера скрывается какой-то непонятный для него смысл. — Для начала — акции института покупались на деньги, к «Светочу» отношения не имеющие. Так что, боюсь, у вас скверные информаторы.

— Это проблемно, академик. Не станет же в самом деле Второв продавать мне то, чем не владеет.

— Повторяю, ни «Светоч», ни кто другой из вашей братии к институту не будет допущен на пушечный, как говорят, выстрел.

— Трудный вы, оказывается, человек, Юрий Иванович. Знаете, пожалуй, я вам десяти процентов не дам. До такой степени не владеть обстановкой. Честь имею.

— Надеюсь как раз, что ни вас, ни ваших людей я не буду иметь чести…

— Ну полно, в самом деле, кочевряжиться-то, — оборвал рассерженный Онлиевский. — Вижу, что люди вашего склада по-хорошему не понимают. Нравится вам это или нет, но честь такую вам стерпеть придется. Потому что институтец ваш — отныне мой. Так-то, дорогой!

— Ступайте-ка вон! — гневно потребовал Мельгунов. — Не знаю, что вы там задумали, но имейте в виду, жульничества ваши здесь не пройдут. Мельгунова весь мир знает. И если что — общественность подниму.

— Вот это называется напугать ежа. Да что общественность! Окститесь — кому сейчас до чего дело есть? — снисходительно остановил разволновавшегося старика Онлиевский. — Ладно, не переживайте так. Дадим вам что-нибудь. И лабораторию какую-нибудь оставим. Паяйте себе.

— Ну, прощайте. — Он удивленно мотнул головой. — А вот кого я, похоже, точно недооценил, так это Забелина, — как разыграл партию мужик. Вот кто подлинно академик! — И Онлиевский вышел, за ним хлопнула дверь приемной.

«Забелин?!» — Лицо Мельгунова покрылось потом, вытянутые в струнку губы задрожали. Весь предыдущий, казавшийся нелепицей разговор разом выстроился в логическую цепочку.