— Тогда некая. И выяснилось… очень дорогая некая.

Слушал Сидоренко с не сходящим с круглого лица выражением понимания. Когда Забелин умолк, ушел с дивана и, водрузившись на привычном месте, некоторое время молчал, неприязненно поглядывая на ведомость.

— Собственно, по описанию — моя больная. Я лично все эти эпилептические очаги в принципе отрицаю. Психиатры, они ведь вообще никого никогда не вылечили. Метода простая — глушат психотропными, пока человек или не сшизуется от таблеток, или в эпилептический статус не впадет. Тогда прямая дорога на погост. Я считаю, причина в другом: за счет искривлений позвонков периодически перекрывается доступ кислорода в головной мозг. Если позвоночник точно восстановить, то и причина приступов уйдет. Есть у меня пара толковых врачей мануальщиков: массажи, иглоукалывание, бешафит. Лекарства исключительно на травах. На самый край — аккуратненько депакинчика подпустим.

Он задумался.

— Я заплачу, — по-своему понял его молчание Забелин.

— Да о чем речь? Сейчас медицина, как проститутка на панели, дешевеет. Так что не обанкротишься. Просто делаем на свой страх и риск. Гарантировать ничего нельзя. Методом, так сказать, проб и ошибок. Конечно, аккуратненько, но…

— Когда начнем?

— Так я и говорю, начать можно. Но и ты понимать должен — помочь мы поможем в любом случае. Настроение, общий тонус, прочее. Но — вылечим ли? Все ведь на ощупь. А болезнь серьезная, с такими перепадами настроения, что мало не покажется. Такой человек подле тебя — это, доложу, тот еще подарочек. Так вот — тебе это нужно?

— Нужно! — Забелин, заканчивая разговор, поднялся.

Глава 8

Аукцион

— Там вас дедок какой-то дожидается странноватенький, — предупредил встретившийся у входа Дерясин.

В поднявшемся навстречу с дивана человеке с подрагивающим лицом и впрямь ощущалась какая-то старящая его безысходность. Поблескивающие из-под квадратных очков глаза были Забелину смутно знакомы.

— Не признаете, — не удивился посетитель. — А ведь было время, вы мне спуску не давали. Отчаянным были полемистом.

— Александр Борисович, — изумился Забелин, — вот уж не ждал. Прошу. Чай? Кофе?.. Или коньячку?

— Да. Именно. — Петраков с плохо скрываемым нетерпением дождался, когда ему наполнят бокал. — Ну, прозит.

— Мы же с вами лет десять не сталкивались.

— Десять лет не виделись. А сталкиваемся в последнее время постоянно.

Забелин внимательно пригляделся к хитренько улыбающемуся Петракову.

— Знаю, кто на самом деле институтик наш обхаживает, — и Петраков намекающе кивнул на логотип «Светоча», одновременно многозначительно повертев опустевший бокал. — Да не скажу никому, не бойтесь. М-да… — ностальгически припомнил он, — настрадался я от вас в свое время. Злым вы были, гордым. И очень отчего-то мои работы любили резать.

— Так подставлялись. Больно писучим были. Но и у вас, сколь помню, аргумент на все случаи жизни имелся. Как это?.. Сейчас, сейчас. — Он постарался воспроизвести петраковский фальцет. — «Вы меня не учите, юноша. За мной семнадцать лет в науке».

— Теперь уже больше. — Петраков зарделся, будто от комплимента. Но глаза за очками не радовались.

Вид его, потерянный, какой-то безразличный, все больше тревожил Забелина.

— Сказать по правде, доволен теперь, что по-доброму разошлись. Надеюсь, наши вас не сильно обидели? — Подлесного после возвращения он еще не видел.

— Ваши? Почему, собственно?

— Я имею в виду договоры по продаже акций. Но и вы хороши. Такого наподписывали… Понимаю, захотелось быстро денег срубить. Но нельзя так-то уж, без разбора в средствах. Ведь институт и вам не чужой. Так что еще и поблагодарите со временем… Хотя я строго-настрого предупреждал, чтоб никакого насилия. Или все-таки?..

— Не понимаю. Погодите. Да неужто вы Наташеньку обидели?

— То есть?!

— Договоры-то эти я ей отдал.

— Ну да. Так и я о том. Присутствующие вели себя подобающе?

— Какие еще присутствующие? Мы вдвоем были.

— А… наши?

— Не знаю, о чем вы. Наташенька мне рассказала о вашем разговоре и попросила вернуть. Я и вернул. Раз уж она сама, раз уж ей это не нужно…

Он пригляделся к потрясенному собеседнику и понимающе захихикал:

— А! То есть вы силой хотели? Вот оно ведь как! А я, выходит, ротозей, сам и отдался. — Он опять хохотнул. — Наташечке моей отдал. Хотя уж и не моей. Ничего, если еще?

— И мне за компанию плесните. Как же вы теперь в «Балчуге» объяснитесь?

— А уже объяснился. Пошло оно все. Чем меня теперь запугать-то можно?

— Но тогда почему? Ведь, строго говоря, на выигрыш стояли? Хотя с другой стороны, правы: факты преступлений налицо. В ваши-то годы — и под следствие.

— Плевал я и на следствие ваше купленное, и на вас, уж извините. Просто кончилось у нас с Наташенькой-то.

— Примите мои, как полагается… Но ничто не вечно. Жизнь-то на этом не кончилась.

— Эва как запросто. Это вы молодые да резвые. Начал, кончил. А я ведь ее, еще только в институте появилась, заприметил. Но не подступиться. Куда рядом с вами-то было. Таланты! А я неброского дара человек. А потом вот вернулся. По правде сказать, к ней вернулся. Тут все и сошлось. Не сразу, правда. Но терпением-то не обижен. Ведь сколько лет в науке.

Забелин невольно улыбнулся.

— Жениться мне на ней надо было. Это бы уже накрепко. Да как Танечку, нынешнюю мою, бросить? Все думал — подомнем институт вдвоем. Куда уж крепче? А тут вы опять, весельчаки-балагуры. Чик-брык. И девку мою по-новой охмурили. Только и видел. Науку заново поднимать загорелась. А что ей эта наука, если по совести? Виртуальность сплошная. Я ведь тоже подергался сперва, но быстро понял: во имя кого, собственно? Всякий поганец себя гением мнит. Это ж сколько нервов надо, когда вокруг сплошные гении? Чего разглядываете? Плесните-ка лучше гостю.

— Совет хотите? Вы бы из «Балчуга» деньги перевели. А то как бы они вам в отместку…

— Да это ладушки. Кое-что припас в кубышке. Да и много ли нам с Танечкой-то надо? Ей на лекарства да мне на бутылку. Дело наше теперь… — Он бросил на стол конверт. — Я тут на Наташеньку счетец один переписал. Позаботьтесь сохранить. И Максиму Юрьевичу подскажите, чтобы не обижал ее. Уж перед ним-то она никак не виновата.

— Подскажу. Но только и вы мне тогда — услуга за услугу, — Забелин открыл сейф. — Вот у меня в левой руке ксерокопии векселей, что институт выписал банку «Балчуг». А в правой — подлинники векселей на ту же сумму и от тех же дат, что банк «Балчуг» выписал институту. И что сие означает?

При виде «астаховских» векселей Петраков снял с повлажневшего лица огромные свои очки и принялся протирать, не замечая, что делает это прямо потными пальцами.

— Так вот оно, значит, где вскрылось. Выходит, ваш был налоговичок. Мог бы и сообразить. Уж больно лихо от десяти тысяч отказался.

— Так что насчет векселей? Расскажете или мне догадаться?

— Да чего уж теперь? Теперь запросто. — Петраков водрузил было очки на место, но тотчас, заморгав, полез за платком. — Словом, когда Наташенька отказалась зарегистрировать договор на эти девять процентов, мы с «Балчугом» и решили, что если через акции институт взять не удастся, то возьмем через банкротство. Для этого я выписал векселя. Фиктивные, само собой, — вот их ксерокопии. А эти, встречные, сделали на время. Ну, если бы Мельгунов узнал, я бы ему показал их и объяснил, что это просто налоговая махинация. Чтобы лишнего не платить.

— Допустим. Но почему не уничтожили, когда уволили вас?

— Не успел. Астахов ваш больно прытким оказался. Не ожидал, что он по столам шарить такой мастер. Вот и — провис… Задницу потому что свою прикрыть хотел. Знал, с кем дело имею.

— В «Балчуге» знают?

— Откуда? Я им еще с месяц назад сказал, что все уничтожил.

— Сочувствую. Но решить эту проблему придется вам. Потому что если они сунутся, я разложу эти бумаги перед прокурором. И, как вы предполагаете, что он подумает, посмотрев направо, а потом налево?