— Зато тебя прижмут! — с силой напомнил Максим. — И так, что мало не покажется. А если не подпишешь, башку тебе оторвут. Не знаю только, будет ли мне жалко. Иль впрямь думаешь, что тебе запросто так такое богатство отдадут?

Он не дождался ответа, «махнул» бокал и, показав на него бармену, склонился над приятелем.

— Ну, Стар, встряхнись же! Я понимаю твое настроение — Юла сбежала…

— Ты о чем это?

— Да чего там? Тебе теперь свет не мил, вот и прешь на рожон. Только не зыркай, я тебе напрямую скажу — она вернется. Тут вопроса нет. А вот на что вернется?

— Может, заткнешься?

— Вернется. Но вернется-то на деньги. Бабы всегда на деньги приходят, даже когда сами об этом не догадываются. А их и нету. Бумажки одни остались. Пыль российская. Ей лечиться надо, а у тебя в кошельке — пыль! Да и мне. Я ведь не говорил. Но практически все, что нагреб тогда, семье пришлось оставить. Так что теперь, если у нас не сложится, это же опять с нуля, считай, стартовать. Ну, Стар!

Он потянулся к набычившемуся Забелину, не дотянулся и рухнул меж табуреток.

Подбежала метрдотель, плохо уже скрывая недовольство:

— Алексей Павлович! Здесь приличное заведение.

— Ба, да у нас, оказывается, туфли из крокодиловой кожи. — Максим, задрав голову, снизу вверх с любопытством разглядывал монументальную фигуру. Добрался до лица. — А крокодильчика, судя по всему, сами и отловили и освежевали.

— Такси, — коротко попросил Забелин.

— Линкольн, плиз, — уточнили снизу.

Зазвонил мобильный телефон.

— Алло, Алеша! Это Наталья. Только что Юрия Игнатьевича увезли с сердечным приступом. Приезжал Онлиевский! Короче, он все знает! Я буду в больнице!

Забелин медленно отключился, потянулся к бокалу.

— Чего там еще? — из-под стойки показалась курчавая голова.

— Похоже, начали ловить моего мизера.

Второв все еще не хотел верить своим ушам.

— Может, все-таки ошибка? — Он почти искательно посмотрел на начальника службы технического контроля. — Хотя… совпадает.

Повернулся к Чугунову:

— Вызови-ка Снежко и сам заходи. Если Иван Васильевич позвонит, соединить немедленно… А вы пока побудьте в приемной.

Вот уже который день Второв неустанно колесил по Москве, встречаясь все с новыми и с новыми людьми, многие из которых еще месяц назад сами готовы были прибежать к нему по первому зову. А теперь он с трудом пробивался к ним на прием, нещадно подавляя страдающее самолюбие.

И, пробившись, снова и снова, со всей данной ему от природы силой убеждения повторял одно и то же:

— Крах «Светоча» — это удар по всей экономике, которую после августа и без того непрерывно сотрясает. А банк может выстоять! Есть реальные расчеты, люди. Достаточно выделить двести миллионов долларов из резервов Центробанка. То есть всего-навсего часть тех резервов, что создавались именно под «Светоч» и за счет «Светоча». Всего-навсего!

И замолкал, в очередной раз натолкнувшись на заледеневшие в притворном внимании глаза.

Ездил Второв и на переговоры с владельцами других банков, которые вели бесконечные консультации о сращивании. Варианты укрупнений, разукрупнений, поглощений стали любимыми темами журналистов. Редкая программа на телевидении не начиналась с анализа последних банковских новостей, подобного смакованию колонки брачных объявлений в светской хронике. Обсуждалось живо, кто и за кого выходит, кто кому и какое предложил приданое, а кто сватался, ан получил отлуп.

Но за всей этой мишурой скрывалось то, о чем никто не говорил прямо: так называемые системообразующие банки, недавняя гордость страны, при попустительстве правительства, судорожно выискивали быстрые и безопасные способы, чтобы слить на сторону все сколь-нибудь ценное, оставив незадачливых вкладчиков и кредиторов с носом.

Включаться в эти игры Второв избегал. Его банк еще стоял. Стоял, несмотря на пробоины. Продуманная универсальная конструкция, хоть и раскачивалась сильней и сильней под нестихающими финансовыми порывами, но пока держалась.

Правда, удерживать ее с каждым днем стоило все больших усилий.

Средства, необходимые, чтобы хоть как-то поддерживать обескровленный организм, выбивались с боем. Должники или попросту прятались, выжидая, или исподволь скупали обесценивающиеся банковские векселя и всучивали их вместо живых денег.

Усиливались и центробежные тенденции. В нескольких иногородних филиалах были предприняты попытки «лечь» под чужие банки.

Пока это еще удавалось пресекать авторитетом Второва, привычным страхом перед ним. Но надолго ли хватит? Тем более, как выясняется, внутри самого банка пышным цветом расцветает коррупция.

Вот почему с таким нетерпением ждал сегодня Второв возвращения последнего из единомышленников — председателя наблюдательного совета Ивана Васильевича Рублева. Два часа назад Иван Васильевич выехал в Государственную думу к старому своему другу, недавно избранному председателем могущественнейшего думского комитета. Если тот их поддержит перед Центробанком, то деньги будут выданы. И тогда!..

Боясь сглазить, Второв быстро постучал по столу.

— Вызывали, Владимир Викторович? — Эдик Снежко, как всегда улыбчивый, остановился посреди кабинета. На его отглаженном пиджаке красовался прикрученный значок с логотипом банка — недавно введенный знак принадлежности к высшему менеджменту. Следом зашел Чугунов.

— Да. Проходите, Эдуард Анатольевич. Вот в это кресло. Удобно?

— Мне, Владимир Викторович, там удобно, где банку нужнее.

— Достойный ответ, — умилился Второв. — Однако не время для комплиментов. К делу. Как с возвратом долгов?

— Трудно, Владимир Викторович. — Эдик раскрыл приготовленный список, вздохнул. — И с каждым днем все труднее. Большинство выжидает, какую позицию займет Центробанк. Не верят, сволочи, что выплывем.

— А сами верите?

— Я, Владимир Викторович, по должности верить обязан.

— А по чувству?

— А если по чувству, я в вас верю. Все мы в вас верим.

— Это хорошо, — удовлетворенно откинулся Второв. — Но все ли?

— За всех, конечно, не ручаюсь, но в кредитных подразделениях паники нет. — Эдик прямо встретил взгляд шефа.

— А вот у меня появилась информация, что отдельные сотрудники за спиной руководства ведут работу по развалу банка. Что скажете?

— А что тут скажешь? Если такие выявлены, то, как раньше говорили, — выжигать каленым железом надо. Чтоб другим неповадно было. Тут жалость неуместна. Речь идет о судьбе банка.

— Согласен. По моим сведениям, один из кредитников во время переговоров с заемщиками, готовыми платить долги, отговаривает их от этого, уверяя, что банк скоро рухнет.

— Этого не может быть! — Эдик вскочил. — За тех, кто рядом со мной, я ручаюсь! Думаю, и Юрий Павлович поручится.

— Это похвально. — Второв жестом усадил его на место. — Давайте-ка, Эдуард Анатольевич, просто немножко помолчим. Хочется иногда, знаете, помолчать с надежным соратником.

Он кивнул Чугунову.

И тогда послышался чуть искаженный диктофоном голос:

"— Так когда вы готовы платить? И сколько?

— Все сразу не сможем. Но два с половиной миллиона завтра перечислим. Поймите, мы и так вывернулись, чтоб их добыть. А могли бы и не платить, как другие.

— Почему же решили заплатить?

— Обижаете. Банк и нам не чужой. Сколько лет вместе. Да и Второва давно знаем. Вы нас выручали, теперь наш черед.

— Красивый порыв… Но мы вдвоем. Можно прямо? Как старый добрый знакомый старому доброму знакомому?

— Того и хочу.

— Банк обречен. Денег ЦБ не выделит. Больше того — не даст подняться. Сведения, к сожалению, надежные.

— Что делают? Что делают? Ведь это ж сколько людей… А почему вы решили мне это сейчас сказать?

— А не хочу через полгода от вас претензии выслушивать, что знал-де и не намекнул вовремя. Наоборот, друга хочу сохранить. Так что давайте поиграем в игру: мы вас от имени банка будем прессовать запросами, угрожать там, исками трамбовать, — ну, все как положено. Но, если я лично отмашку не дам, вы не платите. Что скажете?