Нет, это невозможно, думал Роджер. Ведь одному богу известно, куда за это время может попасть Брианна, что может случиться с ней… «Глориана» шла быстро, несмотря на шторм, и с божьей помощью они могут дойти до Северной Каролины всего за восемь недель, если продержится попутный ветер. Роджеру совсем не хотелось тратить драгоценное время на всякую ерунду, без всякого для себя прока болтаясь в северных портах Каролины, тогда как ему нужно как можно скорее попасть в южную часть колонии.

Он сбежит с борта «Глорианы» в первом же порту, в котором они причалят, решил Роджер, и сам будет добираться на юг. Правда, он дал слово не покидать корабль, пока весь груз не окажется на берегу, но ведь он, сбежав, не получит свое жалованье, так что обмен выглядел вполне честным.

Свежий холодный воздух палубы вернул Роджера к окружавшей его реальности.

Он чувствовал себя так, словно его голова была набита влажной ватой, а в горле у него першило от соли. Но ему предстояло еще три часа стоять на вахте; он отправился к бочке, чтобы самому наконец-то выпить черпак воды, и надеясь при этом, что ноги под ним не подломятся.

Диксон уже закончил разговор с капитаном и теперь шел по палубе между пассажирами, то и дело останавливаясь, чтобы сказать словечко-другое женщинам с детьми.

Странно, подумал Роджер.

Вообще-то помощник не особо стремился общаться с пассажирами, видя в них несколько необычную и очень неудобную форму груза.

Что-то мелькнуло в уме Роджера при мысли о грузе, что-то неприятное… но он не смог сообразить, в чем тут дело. Некое затаенное воспоминание, саднящее, как заноза, сидело в глубине, в тени переутомления, и он лишь слабо ощущал его присутствие. Но что…

— Маккензи!

Один из матросов окликнул его с юта, маша рукой, — Роджеру следовало поспешить на помощь, матросы уже принялись чинить паруса, порванные во время шторма. Огромные стопки сложенной парусины лежали на палубе, как грязные сугробы, и их свободные края полоскались на ветру.

Роджер застонал и поежился, ощущая боль в каждой мышце. Что бы там ни случилось в Северной Каролине, он будет просто счастлив удрать наконец с этого корабля.

Две ночи спустя Роджер едва успел погрузиться в тревожный сон, когда его разбудили громкие крики. Его ноги сами собой стукнулись в пол и понесли его к сходному трапу, а сердце заколотилось в полную силу, прежде чем он успел сообразить, что проснулся. Он прыгнул к трапу — но тут же получил удар кулаком в грудь и полетел на пол.

— Не лезь сюда, дурак! — прорычал голос Диксона с верхней ступени. Роджер не видел головы помощника, лишь туловище Диксона обрисовывалось силуэтом в квадрате люка, на фоне звездного неба.

— В чем дело? Что там происходит? — Роджер стряхнул с себя кошмарную путаницу сна лишь затем, чтобы очутиться в непонятной путанице происходящего на самом деле.

Рядом с ним в темноте были другие люди, он чувствовал тела, толкавшиеся вокруг, когда он с трудом поднимался на ноги. Но шум доносился только сверху; громкий топот ног по палубе и крики и визг, подобных которым Роджер в жизни не слышал.

— Убийцы! — Женский голос, пронзительный, как звук деревянной дудки, прорвался сквозь шум. — Злобные убий… — Голос внезапно оборвался, на палубу что-то упало со стуком.

— Что все это значит? — Встав наконец, Роджер протолкался через толпу матросов к трапу, крича во все горло Диксону: — Что там такое? На нас напали пираты? — Но его слова были заглушены шумом наверху; это были отчаянные вопли женщин и детей и ругательства мужчин.

В отверстии трапа мелькнул отсвет красного огня. Неужели на корабле пожар? Роджер отшвырнул кого-то и вцепился в трап, мгновенно вскарабкался по нему и схватил Диксона за ногу.

— А ну, исчезни! — Нога резко дернулась, высвобождаясь, и прицелилась в лоб Роджеру. — Сиди там! Какого черта, парень, ты что, хочешь оспу подхватить?

— Оспу? Да какого дьявола, что у вас там творится? — Глаза Роджера к этому времени уже освоились с темнотой, и он вцепился в ногу помощника и мгновенно с силой повернул ее, одновременно делая рывок вниз. Диксон, не ожидавший нападения, потерял равновесие и тяжело рухнул вниз, прямо на головы столпившихся у трапа матросов.

Роджер, не обращая внимания на вопли ярости и удивления, раздававшиеся за его спиной, поспешно поднялся на палубу. Впереди, у носового люка, он увидел группу мужчин. Над их головами висели на такелаже фонари, бросавшие длинные лучи красного, желтого и белого света, словно ножами прорезавшие темноту.

Роджер быстро огляделся по сторонам, ища взглядом другой корабль, но океан вокруг «Глорианы» был пуст и черен. Никаких разбойников, никаких пиратов; все сражение происходило рядом с люком, предназначенным для пассажиров третьего класса, где и собралась половина команды; тесно сгрудившиеся матросы были вооружены ножами и дубинками.

Неужели это мятеж, мелькнуло в голове Роджера, но он тут же отмел эту мысль, не успев еще сделать вперед и шага Голова капитана Боннета возвышалась над толпой — капитан был без шляпы, его светлые волосы посверкивали в лучах фонарей. Роджер врезался в толпу, бесцеремонно расшвыривая матросов — почти все они были намного ниже его ростом.

Визг и крики доносились из люка, внизу, в пассажирском трюме тоже мелькали фонари. Снизу чьи-то руки протянули непонятный узел рваного тряпья, и он тут же исчез, передаваемый из рук в руки, а потом раздался громкий всплеск за кормой. За этим узлом последовал другой.

— В чем дело, что тут происходит? — Роджеру пришлось кричать прямо в ухо боцмана, стоявшего у самого люка с фонарем в руке. Боцман резко обернулся и уставился на Роджера.

— Ты не болел оспой, нет? Так убирайся в кубрик! — Хатчинсон был слишком занят тем, что происходило внизу.

— Я болел. Но при чем тут…

Боцман снова повернулся, явно удивленный.

— Болел оспой? Но у тебя нет рябин! А, ладно… раз так, быстро иди вниз, нам нужны лишние руки!

— Для чего? — Роджер наклонился вперед, вслушиваясь, пытаясь понять причину царившего внизу переполоха.

— Оспа там, вот зачем! — взревел в ответ боцман. Он ткнул корявым пальцем в сторону люка нижней палубы, откуда как раз появился один из матросов, державший под мышкой ребенка, слабо брыкавшего ногами. За матроса цеплялись руки пассажиров, колотили его, и надо всем шумом внизу звенел женский голос, исполненный ужаса.

Женщина вцепилась в блузу матроса и, пока Роджер наблюдал за сценой, начала буквально карабкаться по ногам матроса, как по дереву, пытаясь повалить его вниз, и в то же время старалась дотянуться до ребенка; женщина визжала во все горло и царапала ногтями спину матроса, стараясь разорвать на нем блузу и добраться до кожи.

Мужчина рычал и пинал ее ногами, стараясь вырваться из люка. Трап был хорошо закреплен, однако моряк, державшийся за перекладину одной рукой, заметно пошатывался, и в конце концов ярость матроса сменилась тревогой, когда его нога соскользнула с узкой ступеньки.

Роджер, повинуясь рефлексу, наклонился и схватил ребенка, словно это был тряпичный мяч, — он просто не успел осознать, что делает; матрос как раз в это мгновение выбросил вперед обе руки, в попытке удержаться на трапе и спастись. И тут же оба они полетели вниз — моряк и женщина, охватив друг друга, словно любовники в порыве страсти. Послышался шум удара, крики, потом последовало краткое ошеломленное молчание. Но уже в следующую секунду крики внизу зазвучали снова, как и гул голосов вокруг Роджера на палубе.

Роджер перехватил ребенка поудобнее, пытаясь успокоить его, поскольку малыш непрерывно хныкал и неловко колотил его кулачками.

Малыш был странно расслаблен, его суставы казались ватными, и еще Роджер ощутил сильный жар, исходивший от маленького тела, температура чувствовалась даже сквозь несколько слоев одежды. Рядом с Роджером сверкнул луч света — это боцман поднял фонарь повыше, с отвращением вглядываясь в ребенка.

— Надеюсь, ты и вправду болел оспой, Маккензи, — сказал боцман.