Капли влаги собрались на концах волос Роджера, капли медленно скользили по его шее; он чувствовал, как они сбегают вниз, по одной, холодя его спину.

— Они перевернули меня на живот и врезали мне по затылку, — продолжил капитан. — Очнулся я на дне рыбачьей лодки. Рыбак оставил меня на берегу неподалеку от Питхэда и сказал, что посоветовал бы мне поскорее снова наняться на корабль, потому что, как ему кажется, для суши я не слишком гожусь.

Боннет взял сигару и легонько постучал по ней пальцем, чтобы сбить пепел.

— И еще, — добавил он, — те люди отдали мне то, что я заработал. Когда я сунул руку в карман, то нашел там шиллинг. Так что со мной поступили честно.

Роджер перегнулся через поручень.

— Но вы вернулись на сушу? — спросил он, и услышал свой голос как бы со стороны — ровный, странно спокойный.

— Вы хотите сказать, отправился ли я на поиски тех людей? — Боннет повернулся и тоже свесился через поручень, искоса глядя на Ричарда. — О, да. Но гораздо позже, через несколько лет. И я их искал по одному. Но нашел всех до единого. — Капитан разжал ладонь, в которой все еще держал монету, и задумчиво уставился на светлый кружок, чуть заметно поблескивавший в бледных лучах фонаря. — Орел — и ты жив, решка — и ты умер. Чистая случайность, ты согласен, Маккензи?

— Для них?

— Для тебя.

Роджер был словно во сне; снова он почувствовал, как в его ладонь ложится тяжелый металлический кружок… Он слышал плеск и шипение волн, лизавших корпус корабля, громкое дыхание китов… и шипящие вдохи Боннета, затягивавшегося дымом сигары. А семь китов меньше одной Сирин Кройн…

— Чистая случайность, — повторил Боннет. — Удача всегда с тобой, Маккензи. Смотри, может к тебе опять явится Дану… или на этот раз то будет Пожиратель Душ?

Туман над палубой сгустился еще сильнее. Теперь и вовсе ничего не было видно, кроме алого кончика капитанской сигары, как будто в тумане затаился циклоп, и его горящий глаз всматривался в Роджера… И Роджер в буквальном смысле стоял между дьяволом и глубоким синим морем, а его судьба светилась серебром в его собственной ладони.

— Это ведь моя жизнь. Я принимаю вызов, — сказал он и удивился тому, как уверенно он это произнес. — Решка… решка — в мою пользу. — Он кашлянул, потряс монетку в сложенных ладонях, подбросил, поймал… и, закрыв глаза, протянул ладонь Боннету, не зная, какой приговор вынес ему серебряный шиллинг. «Прости, — мысленно обратился он к Брианне. — Мне очень жаль…»

Теплое дыхание коснулось его кожи, потом он почувствовал, как пальцы капитана взяли монетку, — но он не шевельнулся и не открыл глаз.

Прошло довольно много времени, прежде чем Роджер понял, что остался на палубе один.

ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ

PASSIONNEMENT

Глава 40

Лишение девственности

Велмингтон, колония Северная Каролина, 1 сентября 1769 года

Это была уже третья атака болезни Лиззи, что бы ни представляла собой эта болезнь. После первого приступа жестокой лихорадки Лиззи вроде бы вполне оправилась, и через день уже восстановила свои небольшие силы, настояв на том, что она вполне может отправиться в путешествие. Однако они проскакали на север, к Чарльстону, всего один день, а потом лихорадка вернулась.

Брианна поспешно стреножила лошадей и наскоро организовала место для стоянки поблизости от небольшого ручейка, — а потом всю ночь напролет бегала к этому самому ручью, карабкаясь вверх и вниз по скользкому берегу, набирая воду во флягу, смачивая пылающее тело Лиззи, вливая капли в ее распухшее горло…

Брианна ничуть не боялась темного леса или рыскающих вокруг зверей, но мысль о том, что Лиззи умирает в этом пустынном краю, вдали от тех мест, где ей могли бы оказать помощь, была достаточно страшной для того, чтобы Брианна готова была сломя голову броситься в Чарльстон сразу же, как только Лиззи сможет сесть в седло.

Однако к утру лихорадка отпустила девушку, и хотя Лиззи была ужасно слаба и бледна, она оказалась в состоянии ехать верхом. Брианна сначала колебалась, но наконец решила все же продолжить путь к Велмингтону, а не поворачивать назад. Желание, гнавшее ее вперед все это время, получило новый импульс: теперь Брианне необходимо было найти мать не только ради себя самой, но и ради Лиззи.

Большую часть своей жизни Брианна ощущала недовольство собственными размерами, поскольку на всех школьных фотографиях она маячила где-то в глубине кадра; но чем взрослее она становилась, тем более начинала ценить и свой рост, и свою силу. А уж теперь, когда они с Лиззи очутились в этих диких местах, она окончательно поняла выгоду своего телосложения.

Брианна одной рукой уперлась в раму кровати, а другой извлекла горшок из-под тощих белых ягодиц Лиззи. Лиззи была худой, но на удивление тяжелой, да к тому же сейчас она почти ничего не соображала; она лишь стонала да беспомощно дергалась всем телом, а потом эти подергивания внезапно перешли в самые настоящие судороги, вызванные сильным ознобом.

Но постепенно содрогания утихли, хотя зубы Лиззи были все еще крепко стиснуты, — так сильно, что острые скулы выпирали из-под кожи.

Малярия, в сотый, наверное, раз подумала Брианна. Да, это должна быть малярия, раз приступы вот так вот регулярно повторяются. Множество маленьких розовых пятнышек на щеках и шее Лиззи напоминали о москитах, терзавших пассажиров с того самого момента, как с марса «Филиппа Алонсо» стал виден американский берег. Корабль вышел к материку слишком далеко к югу, и потом целых три недели тащился по прибрежным водам, подбираясь к Чарльстону, и всех без исключения все это время грызли кровососущие твари.

— Ну вот… тебе немножко лучше, да?

Лиззи едва заметно кивнула и попыталась улыбнуться, но ничего у нее не вышло, — она только стала похожа на белую мышку, хватившую отравленной приманки.

— Вода с медом. Попытайся немножко выпить, а? Хоть один глоточек, — сказала Брианна просящим тоном и поднесла чашку ко рту Лиззи. Ее охватило странное чувство дежа-вю… все это вроде как уже было… но — нет, она просто слышала отзвук материнского голоса в собственных словах и интонации. И осознание этого непонятным образом успокоило Брианну, как будто мать действительно стояла рядом, обращаясь к больной через дочь.

Впрочем, если бы тут действительно присутствовала Клэр, то больной сразу ж были бы выданы таблетки аспирина с апельсиновым экстрактом, крошечные пилюльки, которые следовало рассасывать не спеша, а заодно и другие лекарства, которые сбили бы жар и успокоили лихорадку с такой же скоростью, с какой тает на языке нежный крем пирожного. Брианна уныло посмотрела на седельные сумки, сваленные в углу комнаты. Нет там никакого аспирина; Дженни дала ей небольшой узелок с сушеными травами, которые она называла целебными, но чай из ромашки и перечной мяты лишь вызвал у Лиззи сильную тошноту.

Хинин, вот что нужно тем, кто страдает малярией; именно он был необходим Лиззи. Но Брианна понятия не имела, действительно ли хинин называют хинином в эту эпоху, и где его раздобыть. Но малярия была давно известной болезнью, а хинин добывают из растений… и уж наверное, здешний доктор имеет этот препарат, как бы он сейчас ни именовался?

Лишь надежда найти медицинскую помощь помогла Брианне справиться со вторым приступом болезни Лиззи. А после него она, боясь, что малярия снова захватит их в пути, посадила Лиззи на спину лошади впереди себя и поддерживала девочку, спеша вперед и вперед, ведя вторую лошадь в поводу. Лиззи то пылала жаром, то тряслась от холода, и они добрались до Велмингтона измученные вконец и ослабевшие до невозможности.

Но теперь они были здесь, в самом центре Велмингтона, — и все так же беспомощны, как и до сих пор. Бри, сжав губы, посмотрела на столик у кровати. На нем лежала смятая тряпка, испачканная кровью.

Хозяйка постоялого двора, едва глянув на Лиззи, тут же послала за аптекарем. Вопреки тому, что говорила ей мать о примитивном состоянии медицины и необразованности медиков восемнадцатого века, Брианна почувствовала внезапное облегчение, увидев пришедшего мужчину.