Да, хозяйка Лиззи была крупной женщиной, но этот ее знакомый Маккензи был куда выше нее ростом, и вообще явно отличался жестокостью… он вполне мог… Лиззи внезапно остановилась и постаралась отогнать от себя дурные мысли и умерить воображение. Но ей это не удалось; в ее уме события продолжали развиваться…

С большой неохотой Лиззи поднесла рубашку к носу и понюхала. Ну конечно, так оно и есть… от ткани исходил сильный мужской запах, пронзительный, резкий… как вонь старого козла. У Лиззи вызвала сильнейший приступ тошноты одна только мысль о том, что это злобное существо прижимало свое тело к телу Брианны, терлось об нее, оставляя свой запах, словно пес, метящий свою территорию…

Дрожа с головы до ног, Лиззи схватила бриджи и носки Брианны и бросила все рядом с большой лоханью. Она должна отстирать все это, смыть с каждой вещи малейшее напоминание о Маккензи, вместе с грязью и пятнами зелени. А если одежда будет еще слишком влажной к тому времени, когда ее хозяйка проснется… ну, может, это и к лучшему.

У Лиззи имелся в запасе горшочек мягкого желтого мыла, которое хозяйка выдала ей для стирки; уж Лиззи постарается использовать мыло по назначению. Она окунула бриджи в воду, влила в лохань горсточку мыла и с жаром взялась за работу, снова и снова тиская ткань.

Квадрат окна все светлел и светлел. Лиззи осторожно, через плечо, оглянулась на лежавшую в постели хозяйку, но Брианна дышала ровно и глубоко; отлично, она еще не скоро проснется. Маленькая девушка снова повернулась к лохани — и застыла, охваченная холодом, куда более страшным, нежели озноб терзавшей ее лихорадки. Мягкий слой мыльной пены, покрывавшей ее руки, был темным, и тонкие черные нити колыхались в воде, как струйки чернил, выпущенных каракатицей. Лиззи не хотела на это смотреть, но было слишком поздно делать вид, что она ничего не заметила. Маленькая девушка осторожно перевернула влажную ткань, и вот тут-то оно и обнаружилось: большое темное пятно, как раз на грубых швах между штанинами…

Лучи восходящего солнца, мрачного красноватого оттенка, неторопливо залили подернутое дымкой небо, просочились в комнату, коснулись воды в лохани, окрасив и ее, и всю комнату, и весь мир, бешено завертевшийся вокруг маленькой Лиззи, в цвет свежей крови…

Брианне ужасно хотелось закричать во все горло. Но вместо этого она погладила Лиззи по плечу и мягко сказала: — Да не тревожься ты, все будет в порядке. Мистер Вайорст сказал, он нас подождет. Как только ты почувствуешь себя немного лучше, мы отправимся. Ну, а пока нечего тебе хлопотать из-за всякой ерунды, лучше отдохни немного.

Лиззи кивнула, но не произнесла в ответ ни слова; ее зубы были слишком крепко сжаты, она тряслась, несмотря на три одеяла, наброшенные на нее, и горячий кирпич, приложенный к ногам.

— Я сейчас пойду и приготовлю твое питье, малышка. Лежи спокойно, отдыхай, — повторила Брианна и, еще раз погладив маленькую девушку, встала и вышла из комнаты.

Конечно, Лиззи была не виновата, что так случилось, думала Брианна, но вряд ли девочка могла выбрать более неподходящий момент для нового приступа лихорадки. Брианна спала допоздна, но ее сон был тревожным после ужасного скандала с Роджером, — а когда проснулась, то обнаружила, что вся ее одежда выстирана и развешена для просушки, ботинки вычищены, носки аккуратно сложены, пол в комнате подметен, все вещи аккуратно лежат на своих местах… а Лиззи лежит на полу у холодного очага бесчувственной грудой.

Уже в тысячный, наверное, раз Брианна подсчитала дни. Восемь дней до понедельника. Если приступ у Лиззи будет проходить так же, как в предыдущие разы, то она, пожалуй, сможет отправиться в путь уже послезавтра. Шесть дней. А если верить младшему Смутсу и Гансу Вайорсту, в это время года путешествие вверх по реке до нужного им места занимает пять-шесть дней.

Она не могла упустить Джейми Фрезера, просто не могла! Она должна была добраться до Кросскрика к понедельнику, пусть бы даже весь ад обрушился на реку, пусть бы ее воды поднялись до небес… Кто знает, вдруг путешествие по реке затянется на более долгое время, вдруг Фрезер сразу же уедет из города? Брианне следовало подготовиться, чтобы в случае чего в любую минуту тронуться в путь.

Жгучее желание двигаться, ехать куда-то было настолько сильным, что причиняло боль, заглушавшее все другие чувства, другую боль, таившуюся в ее теле… и даже заставляло забыть о страданиях, причиненных предательством Роджера… но тут уж она ничего не могла поделать. Ей было не справиться с собой — но и с места тронуться она не могла, пока малышке Лиззи не станет лучше.

Таверна была набита битком; в течение дня в порт вошли два новых корабля, и сейчас, к вечеру, все скамьи были заняты моряками. За одним из угловых столов шумная компания играла в карты. Брианна прошла сквозь сизые облака табачного дыма, не обращая внимания на свист и сквернословие. Роджер хотел, чтобы она переоделась в платье, вот как? Да пошел он к черту! Как раз бриджи-то и заставляли мужчин держаться на безопасной дистанции от нее, но Лиззи их постирала, и они пока еще были слишком влажными, чтобы их можно было надеть.

Один из мужчин потянулся было к заду Брианны, с явным намерением ущипнуть девушку, и она окатила его таким яростным взглядом, что это было похоже на удар кулаком в лоб. Моряк замер с вытянутой рукой, а Брианна проскользнула мимо него и направилась к двери, за которой начинался ведущий в кухню короткий коридор.

На обратном пути, когда Брианна уже несла в руках кувшин с горячим отваром кошачьей мяты, обернутый в кусок плотной ткани, она нарочно сделала круг по пивному залу, чтобы не проходить во второй раз мимо нахала. Если бы он прикоснулся к ней, Брианна вполне могла бы вылить ему в промежность кипящий травяной чай. И хотя, возможно, тот тип ничего другого и не заслуживал, все же Брианна предпочла сдержать собственные бурлящие чувства, а заодно сберечь напиток, в котором так отчаянно нуждалась Лиззи.

Брианна осторожно повернула в сторону, протиснувшись между шумными картежниками и стеной. На столе сверкало множество рассыпанных в беспорядке монет и прочих ценных ставок: тут были серебряные, позолоченные и оловянные пуговицы, табакерка, серебряный перочинный нож и исписанные клочки бумаги — векселя, предположила Брианна, или их эквивалент, имеющий хождение в восемнадцатом веке. Один из игроков повернулся, и через его плечо Брианна уловила блеск настоящего золота.

Она всмотрелась, отвернулась, потом снова уставилась на стол, пораженная. Это было кольцо, простая золотая лента, но немного шире, чем обычно бывают такие кольца. Но не только золото само по себе привлекло ее взгляд. Кольцо находилось не более чем в футе от Брианны, и хотя вообще в зале таверны было не слишком светло, тем не менее свеча, стоявшая на столе игроков, бросала достаточно света, чтобы можно было заметить: на внутренней стороне кольца была вырезана какая-то надпись.

Брианна коснулась плеча человека, перед которым лежало кольцо, заставив того обернуться. Он нахмурился, но складка на его лбу сразу же разгладилась, когда он увидел, кто именно отвлек его от игры.

— Ах, милая девушка, вы, наверное, пришли, чтобы принести мне удачу? — Это был крупный мужчина, с мощным скелетом, интересным лицом; у него был широкий рот и сломанный нос, а также пара светло-зеленых глаз, которые окинули Брианну быстрым одобрительным взглядом.

Брианна заставила себя улыбнуться игроку.

— Надеюсь, что так, — сказала она. — Можно мне потереть ваше кольцо, на счастье? — И, не дожидаясь разрешения, она схватила кольцо со стола и быстро потерла его о свой рукав. Потом, подняв его перед собой и как бы восхищаясь золотым блеском, Брианна без труда прочитала надпись внутри: «От Ф. — К., с любовью. Навеки».

Рука Брианны слегка дрожала, когда она возвращала кольцо.

— Оно очень красивое, — сказала девушка. — Где это вы такое раздобыли? — Мужчина посмотрел на нее с некоторым удивлением, и она поспешила добавить: — Для вас оно слишком маленькое… ваша жена не рассердится, если вы его потеряете?