– В своем ли ты уме?! – пораженный в самое сердце, воскликнул Макробий. – Такой суммы я не видывал уже лет пять.

– А вот это уже твои заботы, – сказал Авл Порций, вставая. – Мне пора. Я оставлю тебя, чтобы не было скучно, вот с этими милыми созданиями, – смеясь, он ткнул пальцем в сторону низколобых подручных Оронта с неподвижными глазами хладнокровных убийц. – Когда они с тобой побеседуют, ты найдешь и тридцать талантов. Но я не жаден, в отличие от тебя, а потому больше мне не требуется. Я уже говорил – всего лишь возместить убытки, не более. Так что думай, и побыстрее. Когда я вернусь, твои послания к собратьям по ремеслу, у которых ты держишь деньги, должны лежать на этом дифре. Письменные принадлежности тебе доставят в один момент. Пока, Макробий, – и, посмеиваясь, Туберон вместе с Оронтом вышли вон.

Помертвевший Макробий в каком-то оцепении наблюдал за вяловато-размеренными движениями палачей. Негромко болтая о чем-то своем, они деловито подбросили углей в жаровню, затем достали ремни, чтобы привязать его к скамье, попутно поспорив о качестве местной кожи, не шедшей ни в какое сравнение с понтийской…

Всецело поглощенный ужасным созерцанием приготовлений к пытке, ростовщик, как и палачи, не заметил медленно отворяющейся двери. И только когда в комнате сверкнули акинаки, и раздались чуть слышные предсмертные хрипы персов, он увидел, что логово Оронта заполнили какие-то люди, безмолвные и безголовые. Впрочем, когда прошел первый испуг, Макробий понял, что головы пришельцев скрыты под толстыми стегаными шлемами-башлыками с прорезами для глаз, с нашитыми поверх прочной ткани металлическими чешуйками.

Один из них, видимо, предводитель, что-то коротко приказал на незнакомом Макробию языке и, сняв шлем, подошел к ростовщику. На него глянули пронзительные черные глаза уже немолодго мужчины; лицо его было исполосовано шрамами.

– Не бойся, Макробий, мы пришли, чтобы освободить тебя.

– К-кто… в-вы? – пролепетал, заикаясь больше обычного, горбун.

– Просто друзья, – широко улыбнулся мужчина. – В свое время узнаешь. А теперь поторопись. Нам нужно покинуть это осиное гнездо как можно быстрее. Помогите ему, – заметив, что ростовщика не держат ноги, позвал он безмолвных воинов, обыскивающих пристанище Оронта и убитых палачей.

Будь на месте Макробия скифский царевич или Рутилий, они сразу бы узнали в предводителе Гелианакса, жреца бога Гелиоса. Но нашего бедного горбуна в этот момент мало интересовала персона незнакомца. Его мучил единственный вопрос: а не попал ли он из огня да в полымя? Видят боги, двадцать талантов серебром он бы еще наскреб, а вот сколько запросят эти?

Накинув на плечи Макробия теплый плащ и напялив на голову шлем-башлык, воины едва не на руках потащили ростовщика по грязным извилистым закоулкам в только им известном направлении. Уже у выхода из этого зловонного лабиринта Макробий споткнулся о тело мертвого перса, одного из его похитителей. Неподалеку, выпучив остекленевшие глаза в небесную синь, лежал еще один бандит. И у того и у другого горло было захлестнуто тонкой волосяной удавкой…

Туберон и Оронт подоспели на ристалище как раз вовремя: звонко загремели малые тимпаны, загудели рога, затем к ним тонкими голосками подключились флейты, и на арену, образованную тесно сгрудившимися пантикапейцами, выехали поединщики. От ристалища зрителей отделяла только тонкая цепь скифских гиппотоксотов, присевших на корточки, чтобы не мешать сидящим сзади счастливчикам созерцать невиданное доселе кровавое действо.

Распорядителем поединка царь назначил пантикапейского хилиарха, убеленного сединами ветерана, водившего фаланги боспорских гоплитов еще на меотов и колхов. Выехав на середину гипподрома, хилиарх зычным голосом объявил:

– Слушайте все! По соглашению сражающиеся будут драться боевым оружием, которое каждый из них выбирает по своему усмотрению. За исключением дротиков и луков: их не должно быть вовсе, чтобы не поразить зрителей. Если поверженный воин запросит у противника пощады, поединок прекращается, – услышав, как среди сарматов раздались недовольные возгласы, он повысил голос: – Так решил сам царь, да будет век его долог и счастлив! А ежели кто из поединщиков решится нарушить это условие, то он умрет немедля, – с этими словами хилиарх подал знак, и окружившие арену гиппотоксоты достали луки и стрелы. – Проверьте еще раз снаряжение, и пусть боги решают ваши судьбы.

– Гром небесный и всеочищающий огонь! – сквозь зубы злобно выругался Ардабеврис. – Эти трусливые эллины всегда найдут лазейку, чтобы избежать гибели. Но, клянусь Священной Пантерой, такой возможности я этому сосунку не дам.

– А я своему – тем более, – выпятил внушительную грудь Варгадак, сжимая в правице огромную булаву, окованную острыми металлическими шипами.

– Умен, ах, умен царь Перисад, – в восхищении сказал Митридат. – Вот пример будущему правителю, достойный подражания.

– Значит, если тебя противник заставит нюхать пыль гипподрома, ты будешь уповать на царскую милость? – насмешливо поинтересовался Савмак.

– Ну ты сказал… – с неожиданным раздражением ответил ему понтийский царевич; но, посмотрев на хитрую улыбку скифа, рассмеялся: – Ладно, сдаюсь. Подловил ты меня, как мальчишку. Конечно же, нет. Если только боги не смутят мой разум.

– А сарматы – и подавно. Ты, как и царь, их просто не знаешь. Любой из сарматских воинов быстрее перережет себе глотку, чем сдастся на милость победителя. Иначе он опозорит весь свой род до пятого колена. Что гораздо страшнее любого увечья, уж не говоря о смерти, считающейся у них высшей наградой воину в этой жизни. Если он погиб на поле брани или в поединке, то ему обеспечено нескончаемое блаженство в заоблачных высях, у подножья трона прародителя сарматов.

– У вас тоже так?

– Почти, – просто ответил юный скиф и, нагнувшись к уху саврасого, стал что-то тихо нашептывать, считая тему разговора исчерпаной.

– Да-а, – протянул озадаченный Митридат. – Пожалуй, нашим намерениям сбыться и впрямь не суждено. Ладно, – пожал он плечами, – чему быть – тому не миновать, – и с юношеской беззаботностью стал насвистывать легкомысленный мотив, недавно услышанный от Эрота.

Наконец хилиарх, пошептавшись со своими помощниками, двумя военачальниками рангом пониже, подал знак, и над ристалищем раздался хриплый рев военных рогов. Сгоравшие от нетерпения сарматы подняли лошадей на дыбы и помчали навстречу противникам. По условию поединка, им же и предложеном, если кто-либо из сражающихся будет повержен, то второй должен драться с двумя. Похоже, Ардабеврис очень надеялся на Варгадака, до сих пор непобедимого в единоборствах…

Поединщики схлестнулись почти в центре импровизированной арены. Раздался напоминающий грозовой раскат грохот, куда вплелись боевые кличи сражающихся, и закипела отчаянная рубка.

Волнующее, грозное и одновременно прекрасное зрелище предстало перед глазами пантикапейцев; многие из них до сих пор не видели поле брани даже издали. Закованные в сверкающую на солнце броню, в ярких, разноцветных плащах, поединщики казались ошеломленным зрителям восставшими из праха гомеровскими героями, дерущимися под стенами Трои.

Однако, уважаемый читатель, пока у нас еще есть немного времени, присмотримся повнимательней к воинскому облачению поединщиков, что представляет несомненный интерес не только для историка, но и для человека мало знакомого с той легендарной эпохой.

Особенно поражали воображение пантикапейцев сарматы. И воины и их лошади, с ног до головы закованные в металлическую чешую, были похожи на неведомых чудищ морских глубин, согласно древним преданиям иногда выходящих на сушу, чтобы собрать дань для своего повелителя Левиафана. Голову и шею Ардабевриса прикрывал металлический шлем с прорезями для глаз, украшенный лошадиным хвостом. Круглый, как котел, шлем Варгадака венчала широко раскрытая волчья пасть с позолоченными клыками. Такая же морда была вычеканенна на бляхе, прибитой в центре огромного щита, обтянутого несколькими слоями толстенной кожи. Кроме булавы, у Варгадака были, как и у его товарища, длинный прямой меч и кинжал с хищным кривым клинком и костяной рукоятью. Воинское облачение Ардабевриса дополнял боевой топор и небольшой круглый щит с острым копьевидным умбоном[301] в центре – весьма опасное оружие в единоборствах. На его плечах красовался черный короткий плащ, богато расшитый золотой нитью; внушительные рамена Варгадака прикрывала уже знакомая нам волчья шкура.