– Этих двоих, – небрежно ткнул пальцем в сторону наиболее изможденных и в годах, – продашь. Если не купят до вечера – выбрось в реку, рыбам на пропитание. Остальных накормить и заковать. Их заберем с собой.

Селевк был рачительным хозяином. Своим цепким взглядом он успел заметить, несмотря на опьянение, что добычу Фата составляли в основном молодые скифы, высоко ценившиеся на невольничих эмпориях Малой Азии за выносливость и сметку. Кроме того, в последнем сражении с охраной римского торгового каравана он потерял немало рабов-гребцов, и теперь радовался, что так быстро и удачно нашел им замену.

Среди этих невольников был и Савмак.

Он стоял с отрешенным видом, глядя поверх толпы на золотую лазурь Меотиды, куда окуналось истомленное жарой небо. Прошел почти месяц с той поры, как его заарканил дозорный разбойников Фата. Скитания по степи и грубая, отвратительная пища, в основном объедки и отбросы, которой кормили пленников безжалостные грабители, превратили крепко сбитого мускулистого подростка в скелет, обтянутый дубленой солнцем и ветрами кожей. Но особенно донимал Савмака старый разбойник по кличке Хорек, из-за злобной мстительной натуры не простивший подростку своего поражения в степной балке. Пользуясь полной беззащитностью пленника, он заставлял его выполнять самые грязные и тяжелые работы, при каждом удобном случае пуская в ход нагайку со свинцовым наконечником, а иногда и нож, покалывая им Савмака, как упрямого вола. Теперь тело подростка было сплошь покрыто свежими шрамами и мелкими, долго не заживающими язвами от ран.

Новых рабов Селевка освободили от веревок, и пока бродячий кузнец устанавливал походную наковальню, чтобы наложить на них крепкие железные оковы, вольноотпущенник, хозяин палатки, принес заказанные пиратом снедь: сыр, бараньи ребрышки, ячменные лепешки и прокисшее вино. Изголодавшиеся невольники жадно набросились на еду.

Изнывающий от злобы Хорек, не хотевший смириться с мыслью, что Савмак ускользает из его рук, не удержался, чтобы напоследок не ударить своего личного врага. Ошеломленный от неожиданности подросток схватился за рассеченную нагайкой скулу, уронив чашу с вином. Разбойники одобрительно заржали.

И тут словно что-то взорвалось в закаменевшей от страданий душе Савмака. Зарычав, как затравленный зверь, он молниеносным движением вырвал из-за пояса одного из пиратов меч и опустил на голову своего мучителя. Обливаясь кровью, Хорек упал. На какой-то миг все оцепенели. Наконец пьяный до изумления Фат пробормотал: «Убейте его…»и разбойники, галдя, как дикие гуси, набросились на Савмака.

Но в юного скифа будто вселились Эринии. Его меч сверкал, словно молния, разя направо и налево. Не ожидавшие такого бешеного отпора, разбойники смутились, отступили. Некоторые из них были легко ранены, а один по-волчьи выл, обхватив руками располосованный живот.

Селевк наблюдал за схваткой с удивленной улыбкой. Жестом остановив своих пиратов, бросившихся на помощь людям Фата, он что-то шепнул кривоногому киликийцу. Тот понимающе осклабился и достал из поясной сумки тонкую, но прочную сеть. Выбрав момент, он точно рассчитанным движением набросил ее на Савмака. Через мгновение все было кончено – подростка спеленали, как куклу.

Разъяренный Фат, на ходу доставая меч, направился к поверженному смельчаку. И натолкнулся на невозмутимо улыбающегося Селевка.

– Это мой раб, – с нажимом сказал пират. – И наказывать его имею право только я.

– Прочь с дороги! – взревел потерявший голову Фат. – Я изрублю его на мелкие кусочки, я…

– Он принадлежит мне, дорогой приятель, – Селевк небрежно бросил руку на рукоять меча. – И, между прочим, я очень не люблю, когда со мной разговаривают таким тоном.

Набычившись, Фат вырвал меч из ножен. И очутился среди частокола клинков самых разных форм и размеров – пираты Селевка, насквозь просоленные морские волки, не дремали.

– Я не возражаю, любезнейший Фат, – между тем продолжал Селевк немного томным голосом, поглаживая тонкие вислые усы, – если ты его купишь. Тогда можешь делать с ним все, что тебе заблагорассудится.

– Сколько! – прохрипел Фат, опуская меч: у него все же хватило благоразумия не ввязаться в кровавую стычку, исход которой не трудно было предугадать – пираты занимали более выгодную позицию и числом превосходили разбойников.

– Это вопрос сложный… – задумчиво ответил предводитель пиратов. – Впрочем, для тебя, моего старого приятеля, я сделаю скидку. М-м… – пожевал он губами, притворяясь, будто размышляет, а сам тем временем сделал незаметный знак кривоногому киликийцу, чтобы тот был готов к любому повороту событий. – Думаю… Ну, скажем, шесть, нет, пять – и это только из-за уважения к тебе! – ауреусов.

– Что-о-о! – вскричал, трезвея Фат. – Да в своем ли ты уме? За эту дохлятину дать цену трех рабов-ремесленников?!

– Пять, – твердо отрезал пират, постепенно возбуждаясь – он имел горячий восточный нрав. – И не в долг, а сейчас. А насчет дохлятины, думаю, ты несколько преувеличиваешь, – и Селевк с ехидным смехом показал на раненых разбойников.

Фат протрезвел окончательно. Угрюмо зыркнув на развеселившихся пиратов, он бросил меч в ножны и пошел к коновязи. За ним, подхватив изувеченных товарищей, поторопились и разбойники.

– Уходим, быстро! – скомандовал посерьезневший Селевк. – Провиант закуплен? – осведомился он у своего помощника.

– Еще утром. И погружен в лодки. А с этими как? – спросил тот, показывая на невольников.

– В цепи закуем на судне, – понял его Селевк. – Недосуг. Наш братец Фат очень не любит, когда над ним так шутят. Я помню его еще с тех пор, когда он был предводителем пиратов-ахайев…

Когда солнце до половины скрылось в плавнях дельты реки Танаис, тяжело груженные лодки пиратов-киликийцев пришвартовались к бортам своих миопаронов, тщательно замаскированных камышом и ветками кустарника. Селевк поднял якоря не мешкая, едва последний человек перешагнул борт, и не дожидаясь, пока будут принайтовлены лодки, – он спешил засветло выйти в Меотиду, на вольный простор. Предводителю пиратов было хорошо известно, что в многочисленных протоках и рукавах Танаиса довольно успешно промышляли на легких юрких посудинах меоты и синды, грабившие беспечных и отягощенных знатной добычей работорговцев чуть ли не на виду у танаисского невольничьего эмпория.

Селевк не боялся этого сброда, плохо вооруженного и необученного приемам абордажного боя, но нахального и нахрапистого. Он просто не хотел потерять в глупой драке никого из своих пиратов, многие из которых были пьяны.

Миопароны киликийцев, подняв косые паруса, резво мчались по прозрачной морской сини. Неглубокие воды Меотиды, отразившие первые вечерние звезды, дышали и волновались будто живые. Присмотревшись, можно было заметить серебристые ленты, временами сплетающиеся в трепещущиеся жгуты. Это шли косяки рыб.

– Мать-кормилица, богатая и щедрая Темарунда, да не оскудеет лоно твое! – истово повторив эти слова несколько раз, жрец-меот мельком посмотрел на диковинные косые паруса неведомых мореплавателей, призраками мелькнувшие в сгущающихся сумерках, вздохнул – о, боги, как велик и загадочен мир, вами созданный! – и, пододвинув поближе садок с живой рыбой, стал кормить священного белого дельфина.