Осмотрев плащ, Даипп распорядился подать ужин – до полуночи еще оставалось достаточно времени, чтобы отведать нежное и сочное филе антакеи[250], доставленной живой в огромной бочке с водой и водорослями с самого Боспора Киммерийского[251]. Запивая тягучим белым вином из подвалов храма весьма аппетитные куски редкого в Понте деликатеса, жрец пытался не вспоминать события двухдневной давности. Но назойливый голос одноглазого урода, пришедшего к нему продать, как он считал, очень важные сведения о заговоре гоплитов царской хилии, звучал помимо воли жреца в подсознании, от чего даже выдержанное дорогое вино вдруг показалось ему горьким полынным отваром.

Кто эти воины? Сабазий (так звали добровольного сикофанта) этого не знал. Впрочем, когда он описал наружность третьего гоплита, явившегося позже, жрец похолодел: по всем признакам этот человек походил на начальника царской хилии Диофанта. Молодой стратег был достаточно влиятельным и уважаемым военачальником, набирающим силу с каждым днем, и жрец ясно отдавал себе отчет в происходящем – коль уж и Диофант замешан в заговоре, дело худо.

Даипп вспомнил последние слова Иорама бен Шамаха в подземелье и неожиданно почувствовал дурноту. Икнув, он бросил недоеденный кусок белого рыбьего мяса на серебряное блюдо и жадно запил охлажденным щербетом.

А может Сабазий ошибся, и ему просто почудились недобрые намерения таинственных гоплитов?

Нет, ошибки тут нет, и жрец это понимал совершенно ясно. Ани-Камах – город, где скрывается Митридат, как выяснили лазутчики Оронта. Но что надумали гоплиты? Привезти его в Понт и посадить на трон? Жреца пробила испарина: Митридат не простит ему двурушничества. Проклятый иудей! Даипп с ненавистью сплюнул на пушистый ковер под ногами, и подошвой сандалии растер слюну с такой яростью, будто размазывал ее по лицу лекаря. Это все его козни. Он и мертвый опасен.

Даипп пребывал в мучительных раздумьях: нужно ли рассказать Оронту об услышаном от Сабазия? До поры до времени хозяина харчевни посадили под замок в подвал храма Ма-Эннио, мало чем отличавшегося от подземных камер царского эргастула.

Оронт был мрачнее ночи. Поклонившись жрецу и пробормотав для приличия обычное в таких случаях приветствие, он молча уселся на дифр, достал скиталу[252] и передал ее жрецу вместе с узкой пергаментной полоской.

Прочитав зашифрованное сообщение, Даипп растерянно посмотрел на неподвижное и бесстрастное лицо заместителя начальника следствия.

– Мы опять его упустили… – ровным безжизненным голосом промолвил Оронт в ответ на немой вопрос жреца.

– Ты опять его упустил, – с неожиданно проснувшимся раздражением подчеркнул Даипп. – Куда он направился?

– Мой человек пытался это выяснить, но Митридата сопровождал Вартан Черный со своими лучшими воинами, которые быстрее дадут отрезать себе язык, нежели сболтнут лишнее. Правда, в Ани-Камахе бродят слухи, что царевич опять возвратился в горы.

– И ты им веришь?

– Нет. Он скоро достигнет совершеннолетия, а значит, препятствий для его воцарения уже не будет. Я считаю, что Митридат уплывет на Крит, к Дорилаю Тактику, собравшему по меньшей мере фалангу наемников и готового бросить их на Понт.

– Тогда нужно срочно перекрыть все гавани!

– Попытаемся. Я уже приказал. Будет ли из этого толк – не знаю. Между прочим, Митридата сопровождали и понтийские гоплиты.

– Кто? – помедлив, спросил Даипп, вспомнив в этот миг несчастного урода, томящегося в подземелье храма.

– Их лица были скрыты под забралами.

– Нужно проверить всех отсутствовавших в это время в войсках. Обратись к стратегам.

– Уже обращался… – в голосе Оронта послышалась неприкрытая злоба. – Меня отшили, словно вшивого попрошайку. Думаю, что только ты или сама царица смогут посодействовать следствию в этом вопросе.

– А Клеон?

– Хм… – с отвращением хмыкнул Оронт. – Стратег Клеон настолько важная шишка, что к нему ни на какой козе не подъедешь. К тому же, ему просто недосуг: он денно и нощно щупает, как кур-несушек, храмовых иеродул и обогащает римских купцов, покупая у них втридорога за счет казны самые лучшие вина.

– Да, конечно… я помогу… – думая о чем-то своем, сказал Даипп. – А теперь иди, мне пора – скоро полночь…

«Я бессилен помешать им… – невольно содрогнувшись от внезапного страха, подумал жрец. – Смута и недовольство уже пустили чересчур глубокие корни как среди демоса, так и в кругах знати. Можно, конечно, казнить в назидание другим с десяток простолюдинов, но аристократов… Нельзя безнаказанно дразнить осиный рой, – Даипп вспомнил Диофанта. – Его голыми руками не возьмешь, за ним стеной стоит царская хилия и купцы. Даже если он и впрямь замешан в заговоре, мне нужно молчать…»

Уже готовый к выходу, Даипп вдруг подозвал одного из старших жрецов, своего помощника, служившего ему верой и правдой много лет.

– В подвале сидит человек… – многозначительно глядя на жреца, сказал Даипп. – Это опасный преступник. Но перевозить его в царский эргастул чересчур накладно…

Помощник главного жреца понимающе кивнул и поторопился уйти. Дальнейшие объяснения ему не требовались – они понимали друг друга с полуслова.

В тот момент, когда Даипп ступил на алтарь, где стенали в предчувствии ужасного конца несколько пленных варваров, подготовленных к закланию, бедного Сабазия бросили в яму со змеями. Его безумный вопль слился с ревом фанатичной толпы паломников – ритуальный бронзовый нож Даиппа рассек грудь жертвы и еще трепещущее сердце легло у ног украшенной цветами и разноцветными лентами статуи кровожадной богини Ма-Эннио.

Человеческая кровь стекала по каменному желобу алтаря в чашу из оникса, и участники полуночной мистерии, макая в нее пальцы, разрисовывали свои лица страшными узорами…

Оронт, разъяренный непонятным поведением главного жреца, шел между огромных колонн к дальнему крылу храма, где находился один из тайных выходов – он не хотел пробираться через месиво тел невменяемой толпы, ненавидимой им так, как может ненавидеть лишь человек жестокий и замкнутый.

Несколько женских фигур в длинных плащах с капюшонами появились из полумрака и почтительно, с поклонами, расступились, освобождая дорогу. Оронт вдруг схватил одну из них и открыл лицо. На него с испугом смотрели глаза красивой, как Венера Милосская, храмовой иеродулы.

– Подите прочь! – резко приказал он остальным рабыням; те безропотно удалились.

Чувствуя, как его охватывает неистовое желание, помощник начальника царского следствия грубо потащил за собой иеродулу в одну из бесчисленных комнатушек, где жили младшие жрецы храма; сейчас они были пусты – все ушли на мистерию. Сорвав с рабыни одежду, он швырнул ее на грубое ложе, и навалился на девушку, рыча, словно дикий зверь. Совершенно потеряв способность контролировать чувства и поступки, Оронт грыз иеродулу, впивался в ее тело своими ногтями, как голодный гриф…

Звездное небо постепенно светлело, поднимая свой огромный занавес перед солнечным диском, пока еще таившимся за черной волнообразной линией горизонта. Убаюканная луна печально удалялась в свои чертоги, скрытые за плотными облаками.

Храм Ма-Эннио опустел, затих, только слышно было потрескивание угасающих факелов да шорох крыльев летучих мышей, возвращающихся в свои убежища среди развалин. Понтийская Комана спала крепким предутренним сном, словно насытившийся до отвала хищник.