Отсутствие простого зрения давало Александру ощущение нереальности происходящего, а значит освобождало от стыда. Эффект закрытых глаз часто используется различными эротическими сектами и клубами. Не видя друг друга, люди позволяют себе намного больше свободы в своих сексуальных «фантазиях».

Так девушка получает свой первый сексуальный опыт, закрыв от стыда глаза. Так и Санька, потеряв зрение, потерял и стыд, ранее не позволявший ему использовать для плотских утех своих кикиморок.

В этот раз его переход в тонкий мир произошёл под его контролем и по его желанию. Однако полного соития, как вчера, с ноосферой не произошло. Вероятно, именно из-за контроля перехода. Вчера ему казалось, что он мог переместиться даже на луну, причём переместиться физически, сегодня же он, переместившись духовно в Тверь, понял, что если сделает полный переход, то энергии ему, как и ранее, не хватит и он физически умрёт. А вчера, подпитываемый Мартой, мог…

Но главный эксперимент удался. Главное, что он мог, делать перевороты в тонкий мир и обратно в любое время. А это для Саньки в его состоянии равнялось прозрению.

Забавно было смотреть на себя, развлекающегося с Мартой, с высоты, ощущая себя одновременно и сверху, и снизу. Причём в буквальном смысле.

Опустившись ниже, он дотронулся до Марты своими виртуальными руками и она вздрогнула. Он погладил её и взялся за грудь. Она выгнулась и застонала вполне естественно, так как ранее она испытывала только физическое удовольствие, а с прикосновением к ней Санькиного тонкого тела, стала получать и "тонкое" наслаждение.

К удивлению Александра, и он сам почувствовал дополнительные потоки наслаждения. Марта распласталась на Санькином теле и тогда он проник в Марту сверху. Дух и плоть слились.

После взрыва Марта трепыхалась словно огонёк пламени на ветру, потом вырвалась из двойных Санькиных объятий и легла на спину тяжело дыша. Её широко раскрытые глаза смотрели на Саньку снизу вверх, и он точно знал, что она видит его тонкое тело. Потом она улыбнулась и прошептала:

— Спасибо!

— Тебе спасибо, — прошептала Санькина душа.

* * *

На утро Марта была к нему особенно внимательна, как, впрочем, и все кикиморки, а вот отношение Марты к напарницам изменилось в более жёсткую сторону. Приказы стали короче и категоричнее, и главное, что кикиморки перестали паясничать, спорить и саботировать распоряжения, а раньше бывало, ведь Санька выбрал в начальницы одну из равных. Не было у кикиморок иерархии, а теперь появилась.

— «Хозяин назвал меня любимой женой?», — вспомнилось Саньке, и он усмехнулся.

— Что-то изменилось? — спросил он Марту, решив убедиться в догадках.

Марта посмотрела на него глубоким взглядом зелёных глаз.

— А разве нет? — ответила она вопросом на вопрос.

— Для меня, — да, а для вас?

Санька не имел в виду его отношения с Мартой, а лишь свои ощущения и вновь обретённые возможности, но Марта вдруг потупила глаза и произнесла:

— И для меня…

Санька мысленно чертыхнулся.

— «Вот же ж бабы… Что люд, что нелюдь, а всё едино, приласкаешь и приручил. Но надолго ли? Любое движение в сторону, и ты для неё станешь врагом номер один», — размышлял он.

— Но ты ведь не думаешь, что мы… кхэ-кхэ… с тобой… кхэ-кхэ…

Кикиморка посмотрела на Саньку так серьёзно, что его душа в волнении затрепетала.

— Нет, конечно, — наконец-то сказала она. — Но души наши слились, и этого уже не изменить. Я стала немного тобой, а ты — немного мной. Ты осторожнее в другой раз. Не всех баб стоит впускать в душу. Ты мне и ранее был… э-э-э… не противен. Да и не вредная я была в той жизни.

— Я это сразу понял, — соврал Санька, — потому и выделил тебя сразу.

— Спасибо, — сказала Марта, потупив взгляд.

Санька видел её в радужном ореоле ауры взгляда души и читал все её чувства.

— Хотя ты всё врёшь, но мне приятно, — засмеялась она. — Мы сейчас с тобой почти едины, так что врать бессмысленно. Но ты не бойся, я не простая баба и сейчас ты мне дал больше, чем я тебе. Потому благодарна и готова служить вечно. Я сейчас уже и не кикимора болотная… Сама не знаю, кто…

Она задумалась.

— И сущность моя вчера поменялась, так много ты мне дал света. Даже боюсь, что со мной будет дальше… Если мы ещё…

Она хитро взглянула на Саньку.

— Может я вообще стану светлой?

— Дай, то бог, — сказал Александр, но сам не понимал, хорошо ли это и во что оно выльется. — Главное, чтобы службу и дальше справно несли.

— В этом не сомневайся.

* * *

Санька и в этот раз пригласил к себе в возок Адашева и провёл с ним разъяснительную беседу.

— Ты, Алексей Фёдорович, советник для меня незаменимый. Знай это и помни всегда. Личной корысти в тебе много меньше чем у многих. Это я знаю точно. Потому спрашиваю тебя сейчас, пока не приехали в Москву. Коли посадят меня на царство, станешь ли царёвым советником?

Адашев не торопился с ответом, потом вздохнул и сказал:

— Тяжко сейчас мне будет. Захарьины попрут наверх через своего Данилку. Он уже засунул в посольский приказ Сеньку, Григория сына, а то моя вотчина.

— А что, в посольском приказе дьяка нет? — спросил Александр.

— Нет пока. По поручению Ивана Васильевича я посольствами занимался. Приказ вот только что учредили. Не успел Иван Васильевич. Дьяка Висковатова хотел поставить. Мы с ним давно посольствами занимаемся.

— Ну, так и рулите вместе.

— Что?

— Правьте, говорю. Захарьиным там не место. По поводу посольств с Литвинами и Шведами… Что Иван Васильевич решал?

— Так, ты знаешь, что он решал. Его тевтонцы склоняли напасть на Литву. Свою землю они потеряли, сейчас боятся, что и Ливонию Сигизмунд отберёт. Всё к тому идёт. Вот и обещали под его руку орден отдать.

— Тевтонский орден под руку русского царя? — удивился Александр. — Быть того не может. Не будет такого. Обманут. Ни Ватикан, ни император германский, ни Швеция, ни Польша такого не допустят. А тевтонцы потом руки разведут и скажут: «извините, не смогла». А мы увязнем в войне по самую маковку. Нельзя нам воевать в Ливонии.

Адашев удивился.

— А посольства ливонцев тогда к чему склонять будем? Мы приготовили претензию. Ранее они хоть по чуть платили, а эти пятьдесят лет вообще ни копья.

— Так пойти и взять самим. Как только послы скажут, что «денег нет, но вы держитесь», пойти и самим взять.

— Война?! — удивился Адашев.

— Нет, не война, а поход за данью. Придем, заберём всё, что сможем: зерно, скот, людей, и снова вернёмся назад. Всё опишем, посчитаем стоимость и оповестим Ливонцев, сколько они ещё нам остались должны.

— А земли? — опешил от услышанного Адашев.

— Земли наши, но в аренде. Надо, кстати, пересчитать стоимость пользования землями и начислять пеню за просрочку платежей. Переписать договор надо.

— Неожиданное предложение, Александр Васильевич. Надо подумать и посоветоваться с Висковатых.

— Подумайте, посоветуйтесь, но на переговорах с послами я буду присутствовать.

Адашев даже поперхнулся и закашлялся.

— Ты не доверяешь нам, государь? — сдерживая обиду спросил Адашев.

— Доверяю. Будете говорить с ними вы, я буду слушать, а ежели, что захочу сказать, то только через тебя, Алексей Фёдорович. Не те это послы, чтобы я сам с ними говорил. Да и чтобы не принижать ваше посольское достоинство. Я за тонкой стеночкой посижу и послушаю.

Адашев вздохнул с облегчением.

— А со шведами, что удумал, государь? — спросил он.

— Со шведами всё просто. Воевать нам надо в Тавриде, а посему войну допустить на Балтике нельзя ни в коем разе.

— Слава тебе господи! Услышал мои молитвы! — перекрестился Адашев.

— Не блажи, Алексей Иванович. Ты мое мнение по поводу войн слышал и ранее. И слышал, что я говорил про крымского хана и Казани. В тех краях смуту ещё долго придётся усмирять. А для того ногаев прикармливать надо лучше, а бунтовщикам головы рубить чаще, не жалея и не веря им на слово, что исправятся.