Макарий вошёл настороженно.

Санька то уже знал, что Сильвестр везёт патриаршую буллу о признании Максимилиана Грека Патриархом Всея Руси, а так же знал и то, что слуги митрополита поджидают посольство в Киеве. И не просто поджидают, но и подговорили ляхов напасть на послов и отобрать грамотку. Однако Санька через Петьку изменил маршрут следования, и караван сразу от Запорожья взял направление на Москву.

После того, как Санька узнал про происки тишайшего митрополита он перестал прикладываться к его руке. Их отношения изменились буквально за два дня, до Санькиного «затворничества» и именно поэтому Макарий был напряжён, когда входил.

— Доброго здравия, государь Александр Васильевич! — поздоровался митрополит.

— Доброго здравия! — просто поздоровался Александр и пожал протянутую ему для поцелуя руку. Причём, взяв, перевернул ладонью вверх. Где-то он читал, что поданная ладонью вниз, рука означает доминирование над оппонентом.

Митрополит попытался выдернуть ладонь, но Санька держал крепко.

— Вот, что я хотел тебе сказать Макарий… Ты руку мне для поцелуя не тяни. Я тут посидел в келье подумал, и вот, что удумал. Ты ведь сам мазал меня миром, как помазанника божьего и не гоже помазаннику целовать руку слуге. Ведь помазанник он кто? Подобный богу. Ты ведь сам это говорил, когда мазал и венчал на царствие. Так ведь?

Макарий стоял и смотрел на Саньку, потом спокойно сказал:

— Сам о том хотел сказать тебе, государь, да опередил ты меня. Так и есть.

— «Ох и хитёр!», — подумал Санька.

— А раз так, то это ты у меня должен руку целовать, — сказал он, спокойно поднимая свою кисть выше.

Макарий снова попытался воспротивиться и потянуть руку назад, но Санька во-первых сильно возмужал на стройках народного хозяйства», а во-вторых научился направлять силу в движение. Как в случае с веником, ударом вставившим на место позвоночник.

Со стороны, для сопровождающих Макария служек, казалось, что митрополит сам взял кисть царя и поднимает её к своим губам.

— Целуй, Макарий, целуй, — тихо и улыбаясь, сказал Санька, — или я с тебя шкуру спущу за измену, что ты устроил в Киеве.

Митрополит вздрогнул и склонил голову к руке. Служки ахнули и зашушукались.

— И так будет всегда с сего часа. Ежели не хочешь следствия и скандала. Буллу патриаршию везут и довезут обязательно. А теперь давай спокойно поговорим, словно меж нами ничего не было.

Александр опустил руку вниз и не отпуская макарьевскую кисть, повернулся к нему левым боком и подхватил митрополита своей левой рукой под правый локоток. И так повёл его, ступающего почти на цыпочках от боли в руке, к раскрытому окну. Несмотря на октябрь на улице было тепло, а в Грановитой палате натоплено.

— Какие заботы привели тебя к нам, сыне божий, — спросил Санька громко, всё же отпустив болевой захват.

Митрополит хмурился и не знал, как себя вести? Если сейчас в присутствии бояр развернуться и уйти, то это никто, иначе, как изменой не назовёт. А тогда и репрессии обрушаться не только на его голову, но и на саму церковь. И если патриаршую буллу и вправду не удалось перехватить, то царю будет на кого опереться в своём гневе.

— Заботы митрополичьи одни, государь, — начал Макарий, потирая правое запястье. — Приращивать число храмов и заботиться о христианах. Просили мы у тебя место для нового храма в Москве, да никак то место не освободят. А ныне узнали мы, что некто боярин Ракшай на то место зарится. Помнишь его?

Санька напрягся.

— Если ты о моём брате молочном речи ведёшь, то знаю. Как не знать. Или ещё какой Ракшай объявился?

— Нет, государь. Ракшай, пока один.

— Тогда я знаю, про какое место ты говоришь. Но его челобитная у нас уже, как три лета лежит. Давно просил он те земли. И под дело государево.

— Под какое? — удивился митрополит.

— Под военный гостиный двор. — сказал Санька почти шёпотом. — Запасы там хранить станем на случай вражеской осады стен наших. И ещё пять таких же заложены будут уже сегодня на главных дорогах. Как крепости заложены будут. Каменные. Но о этом пока никто знать не должен. Только ты знаешь. Ежели враг узнает, значит буду знать, что от тебя. Тайна государственная.

Митрополит на столько опешил от сказанного царём, что едва дышал. И не пожалуешься никому, ведь не расскажешь. Макарий едва не сплюнул. Ну что за напасть с этим новым царём!

— Видел же сам, государь, как бесы тешатся на рубеже нового года, — выдавил он наконец из себя. — Сколько скоморохов с балалайками, бубенцами и бубнами?! Сколько кликуш и ведунов с гуслями?!

— Ну и что? Гуляет народ, радуется урожаю, хвалит бога.

— Не бога хвалит, а богов, государь. Что ни баба, то ведьма.

Санька удивился. Откуда митрополит об этом знает. Санька-то, понятно откуда. Потому, что видит. Действительно, на праздник сошлись нечистые со всей округи. И нечисть, и нежить, как и обещали кикиморки. Сила сильная в Ведьмином холме заключена — это и Санька почувствовал. И даже увидел, как распустился «цветочек аленький» над холмом, когда нечисть вся взмолилась.

Санька специально отошёл подальше, чтобы со стороны посмотреть и не попасть под «раздачу». Кто его знает, что там за сила в холме прячется? Правильно сделал, между прочим… Потом-то он въехал в город, но уже был готов и вооружён, и от силы не пострадал, а даже чуть-чуть впитал. Попробовал, так сказать, на вкус… Но, совсем чуть-чуть. Не его это была сила.

— Ты, митрополит, наверное прав… Храмов много не бывает, но… Вы бы лучше намаливали те, что уже стоят. Ведь молебны то чахлые… Проповедей почитай, что и нет. Оттарабанит попик по книжеце и всё. А сам потом надерётся мёда хмельного и к попадье по юбку. Не моё это дело, и я не осуждаю, но…

— Да, где ж других взять? — вскинул руки митрополит.

— Учить надобно. Учредить семинарии, духовную академию, наконец.

— Учить? — изумился митрополит. — Академию? Где же учителей брать?

— Сам учи. Станешь главой Русской Православной Духовной Академии. Ты против академии для архиереев и митрополитов?

Митрополит серьёзно посмотрел на Александра.

— Если ты не шутишь сейчас, то согласен.

— Ну и слава богу. Подумай, как устроить правильно.

Санька довёл Макария до выхода.

[1] Черносошные крестьяне — живущие на казённых землях.

Со Строгановым договорились быстро.

— Тебя как по батюшке величать? — перебил, начавшего говорить Аникея, Санька.

— Фёдорович.

— Запиши, писец, выдать грамоту Аникею Фёдоровичу Строганову именоваться с отечеством. Записал?

Писец кивнул, а Санька, имея хорошее настроение после разговора с митрополитом, решил «поглумиться».

— Что молчишь, чернильная душа? Киваешь, небось, а что царь твой слеп, позабыл?

— Позабыл, государь! Записал! Отпишу грамотку! — крикнул писарь.

— Сейчас пиши иную. Я, царь и государь и прочая… Потом впишешь. Отправляю Аникея Фёдоровича Строганова на розыск меди и серебра в земли Камы реки и по всем окружным речкам. В случае благоприятного розыска дозволяю указанному Строганову Аникею Фёдоровичу ставить в нужном месте городок с крепостицами, вооружить его пушками и просить войско для охраны. Для сего мероприятия выделить из казны пятьсот рублей.

Аникей хлопал ресницами, ничего не понимая.

— Что молчишь?

— Дивлюсь, откуда про мою просьбу знаешь?

— Говорили мы о тебе и с Иваном Васильевичем, братом моим, и с советником моим Ракшаем, братом моим молочным. Сегодня и говорили. Держись его и верь, как мне. Тогда много добрых дел у нас с тобой получится. Архангел-город скоро станет центром торговли с англами. Пригодишься и там.

— Спаси бог, тебя, государь, за доверие! Положу живот свой на благо твоё!

— Живот класть не надо, — усмехнулся Санька. — Лучше живи долго. Смотри, береги себя! Вижу твоё желание зайти за Урал-горы. Не глазами вижу, душой. Но не лезь на рожон. Сам в сечу не иди. Я тебе воев дам и рудознатцев.