Адашев удивлённо покрутил головой.

— Будет у тебя своя тайная канцелярия, подчиним тебе дворцовый и посольский приказы. Боярской думе подчиняться не будешь. Наоборот… Бдить её станешь. За всеми бдить… Наберёшь себе честных подьячих, что мзду не берут…

— Честных подьячих? Шутишь, государь?

— Не шучу. Оклад им положи хороший и за то, что отказались от мзды, давать такую же сумму, ежели о мзде доложат. А мздодателей на кол.

Адашев выпучил глаза на Саньку, а потом рассмеялся.

— Не-е-е, государь. Тогда подьячие вдвое увеличат. Я лучше сам с ними разберусь, ежели волю дашь.

— Дам. Зови писца. Указ писать будем.

[1] Экзерси́с (фр. exercice — «упражнение», от лат. Exercitium)

Пороховое производство располагалось на реке Неглинной у верхней запруды. Поразило Александра то, что тут на толчейных станах использовались такие же кулачковые механизмы, как и на его мельницах в Коломенском. Причём, механизмы, судя по состоянию, были построены совсем недавно.

Подмастерье зельной избы Митяй сказал, что: «Ноне топчут не руками, а махиной, как на коломенских льняных давилках», что Саньке было приятно. Получалось, что прогресс двигался сам.

— А мастер где? — спросил Санька, переодетый в боярина.

— Мастер хворый у себя в хате лежит, барин, — ответил Митяй, просеивая сквозь пальцы порох, прошедший через медное сито.

— Проведи.

— Не-е-е, я лучше Сеньку пошлю, — совсем не тушуясь и не пугаясь Санькиного кафтана и его воительниц, сказал Митяй.

— Сенька, подь сюды! — крикнул он.

Быстро перебирая босыми ногами по стылой, в замёрзших комьях земле, подбежал пацанёнок лет семи.

— Доведи барина до мастера. Знаешь, где живёт?

— Знаю, но в хату не пойду.

— Пошли-пошли… Я сам войду, не бойся, — успокоил Санька.

Хата мастера стояла среди одинаковых хаотически наставленных вдоль реки домиков и объяснить её местонахождение не рискнул бы и Санька. Мальчишка, доскакав к таким же серым, как и все, воротам, хлопнул по ним ладонью, и словно заяц, меняя направления, поскакал обратно. За воротами залаяла собачонка. Марта постучала комлем копья в ворота. Через минуту скрипнула дверь.

— Кого бог послал? — прохрипел голос.

— Боярин Ракшай по государеву делу! — чуть громче обычного сказал Санька.

— По государеву? Тогда погодь…

Отворилась калитка в воротине. Высунулась борода, лохматая шевеоюра и круглый, едва видный в волосах нос. Глаз Санька не разглядел.

— Боярин?! Чего угодно?!

— Угодно с зелейным мастером говорить. Указ у меня царский.

— О, как! — удивился мужик. Глаза всё-таки присутствовали, ибо заблестели. — О чём?

— О том, как зелье варить. Ты мастер?

— Мастер-мастер…

— Как зовут?

— Емелька… Тимчук.

— Так вот, Емелька Тимчук… Когда поправишься, приезжай в Коломенское на кузнечный двор. Там тебе объяснят, как пушечное зелье варить по-новому.

— По-новому? А что там нового? Молотилку я в Коломенском подсмотрел. Вот она новая. А зелье варить мы кого хочешь, научим. Сами по весям ездим и учим крестьян. По царёву указу.

— По-новому сейчас зелье варит Мокша. Не мокнет порох.

— Да? — не очень удивился мастер. — Небось поташ в ямчуг добавляет?

— А ты откуда знаешь? — удивился Санька.

— Эка невидаль! — рассмеялся Емелька и закашлялся, а откашлявшись продолжил. — Порох он что? Тесто. В тесто зачем поташ ложут? Чтобы сухими были пряники. Вот и в порох так же. Только дорогой тот порох становится! Почти вдвое от прежнего, а казна столько платить не желает. И зачем оно нам надо тады? Мы, вон, порох сквозь сито давить придумали. Он и рвётся лучше, и не так мокнет. А чтоб не мок в бочонках храни, да суши те бочонки в костре перед боем.

Санька сидел на лошади, словно его окатили водой, с красным от стыда лицом. Надо же... Пришёл учить учёных. Не учи, говорит, учёного, гражданин копчёный…Да-а-а… Налип.

— А, коли знаешь, как делать, так делай. Казна купит. И, кстати… Ведь ещё важна мера. Сколько ты кладёшь ямчуга и серы?

Мастер даже отпрянул.

— Ишь ты! Выискался тут! А знаешь указ государев о том, что «пропорции ямчуга и серы в пушечном зелье держать в секрете».

Санька знал этот указ, так как сам и советовал Ивану наложить вето на секреты самых лучших порохов.

— Я тебе сам скажу.

— А ну ка?! Бояре зелье пушечное не месят.

— Я мешу. То мои махины на запрудах лён давят.

— Не уж-то? Небось сам Ракшай?!

— Ракшай-Ракшай… За пороховыми дворами мой пригляд теперь будет.

— Твой, или казённый?

— Это одно и то же.

— То ладно! О тебе молва добрая идёт. Говорят, у тебя там махины хитрые стволы пушечные вертят.

— Тебе-то что? Ты ж не кузнец и не литейщик.

— Был я кузнецом, да весь вышел. Руку повредил.

Он высунул в калитку покорёженную правую кисть.

— А левую ещё ранее, — снял он вопрос с Санькиных губ.

— Ты, что, захворал? — спросил Санька. — Дуба не дашь? Кто зелье делать будет? Тебя есть, кому лечить?

— Бобыль я. А лечить… Само заживёт.

— Понятно… Марта, — обратился Санька к кикиморке, — пусть пара наших девонек наведут тут порядок.

— Слушаюсь, господин. Они уже в хате.

— И взвары из корешков-ягодок… Ну, ты понимаешь…

— Уже варят, господин.

— Иди, Емельян, в хату. Там мои девоньки тебя лечить будут. Сейчас трав заварят…

— Какие девоньки?! В какой хате?! — засуетился старик. -Нет там никого. Один я! И дров нет! Не привезли ещё.

— Ступай-ступай, старик. Не пугайся только. Девки мои смирные и ладные. Вреда не будет акромя пользы. Баня есть?

— Вон там на реке! Вы, что удумали?! — разволновался старик. — Какие девки?!

— Иди дед, не студи горло. Кишки застудишь! Ты ещё державе нужен, — засмеялся Санька. — А то насильно мои вои тебя в твою хату отведут. Вон, смотри, уже и дым из крыши потёк. Или горит твоя хата?

— Как горит? Где горит? — дед посмотрел на покрытую дранью крышу. — Матерь божья! И впрямь дымит.

Старик подхватил порты и посеменил в избу. Под штанинами мелькали босые ноги. Санька от неожиданности сплюнул.

* * *

— Ты, Микаэль, сам всё видел. И знаешь, почему я тебе это показал? — спросил царь, обводя рукой печи, литейные мастерские, верфь. — Потому, что я не боюсь вас. Это не говорит, что я считаю вас слабее нас. Не факт. Просто случайно ты уже видел наши винторезные пищали. Поэтому я тебе их и сегодня показал. Но не показал, как мы их делаем. Я просто показал, сколько их у меня. И это ещё не все. Ты, скорее всего, видел мой корабль на Балтике, и я показал тебе одну из наших верфей пару таких же кораблей. Но я не показал, как мы строим эти корабли. Я показал тебе печи, но не показал, что в них. Ты видишь, они все разные. Но сила войска не только в оружии, но и в воинах, в знании противника. Воины наши известны далеко за пределами России и даже служат янычарами у османского султана. Ты не знаешь про нас ничего, а мы знаем про вас всё. Поэтому я не боюсь вас и даже больше... Я готов хоть сейчас воевать с вами.

Шведский посол едва заметно напрягся, но поборол страх и посмотрел прямо в глаза царю, но глаза. Они стояли на балконе Санькиного дома.

— Я говорю с тобой прямо. Ты знаешь, что руссы не любят юлить. Это наша слабость. Но и наша сила. Вы постоянно врёте и мы знаем это, поэтому вам не верим и верить тому, что вы нам скажете и пообещаете, никогда не будем. И поэтому будем всегда готовы к войне. Будем постоянно готовиться к войне. Но сейчас вы, шведы, нам не враги, потому, что нам не нужны ваши земли. Вам наши земли нужны. И мы знаем об этом. Поэтому мы от вас будем только обороняться. Но я предлагаю вам другой вариант. Я предлагаю вам другие земли. Я предлагаю вам Ливонию и Польшу.

Микаэль Агрикола удивился. Он ожидал, чего-то подобного, но не этого.

— Ливония ведь ваша?! — спросил он.

— Нет! Она не моя. Там сейчас рыцари. И я бы их выбил в два счёта, но там есть ещё германцы, поляки, даны... Да и шведы тоже не прочь побороться за этот кусок отличной земли. За эти отличные порты. А я не буду за них воевать. Мне они не нужны. Ты видел наш порт Усть-Луге. Видел город. Тебе он понравился?