– Значит, – подвела я итог, – ты считаешь, что мои действительно странные совпадения вызваны падением энтропии?
– Именно так. Но это всего лишь теория. Насчет того, почему энтропия может спонтанно падать и как проводить эксперименты в локализованном энтропийном поле, у меня имеются только предположения, я сейчас тебе их излагать не стану, но знаешь, возьми-ка вот эту штуку. Вдруг она спасет тебе жизнь.
Он достал с одной из многочисленных полок банку из-под варенья и вручил ее мне. Содержимое ее с виду составляли рис и чечевица – примерно пополам.
– Спасибо, я не голодна.
– Нет-нет. Я называю это устройство энтроскопом. Встряхни-ка его.
Я встряхнула банку, и рис с чечевицей перемешались в случайном порядке, как обычно и бывает.
– Ну и что? – спросила я.
– Ничего необычного, – ответил Майкрофт. – Стандартное распределение, уровень энтропии нормален. Встряхивай ее почаще. Если произойдет падение энтропии, ты это увидишь: рис и чечевица распределятся не так хаотично, а значит, стоит ожидать совершенно невероятных совпадений.
В мастерскую вошла Полли и обняла мужа.
– Привет, ребята, – сказала она. – Развлекаетесь?
– Я показываю Четверг свои разработки, дорогая, – любезно ответил Майкрофт.
– А ты показал ей устройство для очистки памяти, Крофти?
– Нет, – ответила я.
– Да, – ответил Майкрофт и с улыбкой добавил: – Милая моя, ты иди, а мне еще поработать надо. Я ухожу на пенсию ровно через пятьдесят шесть минут.
Тем вечером мой папа так и не появился, и это очень разочаровало маму. Без пяти десять Майкрофт, верный своему слову, вышел из лаборатории в сопровождении Полли, чтобы вместе с нами сесть за обед.
Обеды семейства Нонетот всегда шумные события, и нынешний вечер не стал исключением. Лондэн сидел рядом с Орвиллом и изо всех сил притворялся, будто ему интересно слушать собеседника. Джоффи, сидевший рядом с Уилбуром, обозвал его новую работу полным дерьмом, а Уилбур, которого Джоффи подкалывал почти тридцать лет, ответил, что вера во Всемирное Стандартное Божество – самая большая брехня, которую ему только доводилось слышать.
– Ага, – надменно отвечал Джоффи, – ты подожди, пока не столкнешься с Братством Неограниченного Красноречия.
Глория и Шарлотта всегда садились рядом. Глория – чтобы поболтать о каких-нибудь мелочах, например пуговицах, а Шарлотта – чтобы с ней соглашаться. Мама с Полли разговаривали о Женской федерации, а я сидела рядом с Майкрофтом.
– А что ты будешь делать на пенсии, дядя?
– Не знаю, котенок. Давно хотел написать пару книг.
– О своей работе?
– Нет, о работе скучно. Могу я опробовать на тебе кое-какие задумки?
– Конечно.
Он улыбнулся, огляделся по сторонам, понизил голос и наклонился ко мне.
– Ладно, так вот. Блестящий молодой хирург Декстер Кольт принят на работу в скудно финансируемую детскую больницу, где тем не менее не щадя сил спасают детей. Он будет делать новаторские операции, облегчая страдания сирот-инвалидов. Старшая медсестра – упрямая, но очень красивая Тиффани Торшерр. Тиффани только что пережила неразделенную любовь к анестезиологу доктору Бернсу, и…
– …они полюбили друг друга?
Майкрофт помрачнел.
– Значит, ты уже слышала?
– Насчет детей-инвалидов задумка хороша, – сказала я, пытаясь не добивать его. – И как ты назовешь роман?
– Думаю, «Любовь среди сирот». Что скажешь?
К концу обеда Майкрофт изложил мне основные сюжеты нескольких своих книг, каждый страшнее предыдущего. В это время Уилбур с Джоффи продолжили в саду дискуссию по поводу святости мира и прощения под удары кулаков и хруст разбиваемых носов.
В полночь Майкрофт обнял Полли и поблагодарил нас всех за то, что мы пришли его навестить.
– Я всю жизнь посвятил поискам научной истины и распространению просвещения, – торжественно заявил он, – разрешению загадок и объединению всевозможных теорий. Может быть, мне следовало чаще бывать на свежем воздухе. За сорок пять лет ни я, ни Полли ни разу не ездили в отпуск, так что сейчас мы восполним это упущение!
Мы вышли в сад, пожелав Майкрофту и Полли счастливого пути. Они остановились у дверей мастерской, переглянулись, а потом посмотрели на нас.
– Что же, спасибо за вечер, – сказал Майкрофт. – Грушевый суп, грушевое жаркое под грушевым соусом и под конец гвоздь программы – груши – были истинным наслаждением. Необычно, но вкусно. Присматривай за «Майкротехом», Уилбур, пока меня не будет. Спасибо за ужин, Среда. Ну вот и все, – завершил он. – Мы уезжаем. Пока-пока!
– Счастливо! – сказала я.
– О да, мы счастливы! – улыбнулся дядя, еще раз попрощался с нами и исчез в мастерской.
Полли расцеловала всех нас, помахала на прощание рукой и вошла следом, закрыв за собой двери.
– А ведь нам будет не хватать его и его дурацких прожектов, правда? – сказал Лондэн.
– Да, – ответила я. – Как будто…
И тут мы ощутили какое-то покалывание, как летом во время грозы, и в лаборатории без единого звука вспыхнул ослепительный белый свет. Он тонкими лучиками пробивался из всех щелей и пазов, на окнах ясно проступили все грязные пятна, все трещинки вдруг расцвели радужными бликами. Мы зажмурились и прикрыли глаза руками, но свет, неожиданно вспыхнув, так же внезапно погас под треск электрических разрядов. Мы с Лондэном переглянулись и шагнули вперед. Дверь легко отворилась, и мы оказались в большой и теперь совершенно пустой мастерской. Исчезло все оборудование, до последнего винтика. Даже стиральная машина.
– Не станет он писать любовных романов на досуге, – заметил Джоффи, просунув голову в дверь.
– Нет, – ответила я. – Скорее всего, он забрал все это с собой, чтобы никто не мог продолжить его работу. Его совестливость равна его интеллекту.
Моя мать сидела на перевернутой тачке. Вокруг толпились дронты – вдруг зефиринка перепадет?
– Они не вернутся, – печально сказала мама. – Ты ведь понимаешь это, да?
– Да, – ответила я, обнимая ее. – Да, понимаю.
Глава 7.
Мы решили, что «Парк-Лейн-Нонетот» получится уж слишком труднопроизносимо, потому я оставила прежнюю фамилию, а он – свою. Я стала миссис, а не мисс, но остальное не изменилось. Мне нравилось, что меня называют его женой, нравилось говорить, что Лондэн – мой муж. Почему-то меня это трогало. Точно такое же ощущение я испытывала, глядя на свое обручальное кольцо. Говорят, к этому привыкаешь, но я надеялась, что со мной такого не произойдет. Мне казалось, что, как шпинат и оперу, замужество полюбить невозможно. Мнение об опере у меня изменилось в девять лет. Отец взял меня на премьеру «Мадам Баттерфляй» в Брешии в 1904 году. После представления папа готовил, а Пуччини развлекал меня смешными историями и оставил автограф в моем альбоме. С того дня я горячая поклонница оперы. Точно так же мне потребовалось влюбиться в Лондэна, дабы изменить свое мнение о браке. Разве это не великолепно, не восхитительно – два человека вместе, как один! Именно так и надо жить! Я была счастлива, я была довольна, я состоялась.
А шпинат? Ну, тут у меня еще все впереди.
– И как, по-твоему, они поступят? – спросил Лондэн, когда мы лежали в постели и одной рукой он нежно поглаживал мой живот, а другой крепко обнимал меня. Простыни соскользнули на пол, мы только что перевели дух.
– Кто?
– Да ТИПА-1, сегодня вечером. Из-за того, что ты врезала неандертальцу.
– А, ты об этом. Не знаю. С формальной точки зрения я не сделала ничего противозаконного, так что, думаю, меня отпустят – ведь благодаря мне у них сильно вырос рейтинг. Как-то глупо сажать в кутузку образцово-показательного оперативника, правда?
