– А ты ведь не очень-то боишься «Голиафа», дорогая? – спросил он.

Я пожала плечами.

– «Голиаф» – это сборище трусов, Лонд. Они только на понт берут. А встретят сопротивление – и быстренько на попятный. Все эти большие машины и громилы предназначены для устрашения пугливых. Но мне интересно, откуда они узнали, где мы окажемся?

Лондэн пожал плечами.

– С сыром или с ветчиной?

(– Четверг, бога ради, что вы натворили?!)

– Что?

– Я спросил: с сыром или с ветчиной?

– Я не тебе.

Лондэн огляделся по сторонам. На сотню ярдов вокруг никого, кроме нас, не было.

– Тогда кому?

– Ньюхену.

– Кому?

– Ньюхен! – заорала я. – Это вы?

(– Я же велел вам ни с кем не разговаривать о вашем деле!)

– Я и не говорила!

(– Как я могу вам помочь, если вы все растрепали представителю обвинения?)

– Обвинения? Кому?

(– Да Хопкинсу же, дура! Вы наговорили ему с бочку арестантов на пороге собственного дома! Теперь нам точно придется туго. Ради бога, ни с кем ни о чем не говорите! Вы что, хотите очередную тысячу прочтений просидеть в «Замке Сомнений»[11] или еще где?)

– Четверг, – с тревогой посмотрел на меня Лондэн, – что за чертовщина такая?

– Я разговариваю со своим адвокатом.

– Что ты натворила?

– Сама толком не знаю.

Лондэн воздел руки к небу, и я снова позвала Ньюхена.

– Да скажите же, в конце концов, в чем меня обвиняют?

(– Нет времени. Мы с вами все обговорим перед тем, как идти в суд. Запомните: ни с кем не разговаривать об этом деле! Кстати, вы ничего не выяснили о красотке Торпеддер?)

– Похоже, она не замужем.

(– Правда? Это интересно. Ладно, мне пора. – Короткие гудки.)

– Ньюхен! Подождите! Ньюхен? Ньюхен!..

Но он исчез.

Лондэн смотрел на меня.

– И давно это с тобой, дорогая?

– Со мной-то все в порядке, Лондэн. Но происходит что-то странное. Давай сейчас не будем об этом, ладно?

Муж посмотрел на меня, на чистое голубое небо, затем на сыр, который все еще держал в руке.

– С сыром или с ветчиной? – повторил он в третий раз.

– И то и другое, только сыра клади поменьше, мы мало взяли.

– А ты где его раздобыла? – поинтересовался Лондэн, с подозрением разглядывая сверток без всяких этикеток.

– У Джо Стрижжа в Сырном отделе. На валлийской границе его оперативники перехватывают по двенадцать тонн в неделю. Сжигать жалко, поэтому всем в ТИПА выдают по паре фунтов. Сам ведь знаешь поговорку: «Лучший сыр у копов».

– Прощай навечно, Четверг, – пробормотал Лондэн, глядя на ветчину.

– Ты куда-то собрался? – отозвалась я, не совсем уловив, что он имеет в виду.

– Я? Нет. С чего ты взяла?

– Ты только что сказал «прощай навечно».

– Да нет, – рассмеялся он. – Это я по поводу ветчины. Ты сказала – лучший сыр у копов, я добавил – и лучшая ветчина.

– А.

Он отрезал мне ломтик и вместе с сыром положил на бутерброд, потом сделал такой же для себя. Вдалеке затрубил, с трудом взбираясь по склону, мамонт, и я откусила кусочек.

– Пока и до встречи, Четверг.

– Ты что, нарочно?

– Что нарочно? Разве там не майор Тони Поуканд и твоя школьная подружка Долл Стрейчи?

Я повернулась туда, куда показывал Лондэн. Это и правда были Тони и Долл. Они весело помахали нам рукой, прежде чем подойти и поздороваться.

– Господи ты боже мой! – воскликнул Тони, когда они уселись рядом с нами. – Похоже, у нас в этом году ранняя полковая встреча! Помнишь Проу Счай, которая потеряла ухо при Билогирске? Я только что встретил ее на парковке – надо же, какое совпадение!

При этих словах сердце у меня екнуло. Я сунула руку в карман в поисках энтроскопа дядюшки Майкрофта.

– В чем дело, Чет? – спросил Лондэн. – У тебя какой-то странный вид.

– Я проверяю совпадения, – пробормотала я, встряхивая стеклянную банку со смесью риса и чечевицы. – Это не так глупо, как кажется.

После двух встряхиваний зерна сложились в какой-то спиралеобразный узор. Энтропия на секунду снизилась.

– Пошли отсюда, – сказала я Лондэну, который с озадаченным видом смотрел на меня. – Пошли. Бросай все, и двигаем.

– В чем дело, Чет?

– Я только что заметила старого капитана моей крокетной команды, Альфа Видерзейна. Вот Тони Поуканд и Долл Стрейчи, им только что встретилась Проу Счай – уловил, какая вырисовывается схема?

– Четверг! – вздохнул Лондэн. – А ты немного не…

– Хочешь доказательств? Извините, – обратилась я к прохожей, – как вас зовут?

– Бонни, – сказала она. – Бонни Вуайяж. А что?

– Убедился?

– Вуайяж – не такая уж редкая фамилия, Чет. Да таких фамилий тут наверняка сотни!

– Хорошо, остряк-самоучка, попробуй сам!

– И попробую, – рассердился Лондэн. Он встал. – Извините!

Молодая женщина остановилась, и Лондэн спросил, как ее зовут.

– Зилайя, – ответила она.

– Видишь? – сказал Лондэн. – И ничего…

– Зилайя С. Мертц, – договорила женщина. Я снова встряхнула энтроскоп – чечевица и рис разделились почти полностью.

Я нетерпеливо хлопнула в ладоши. Тони и Долл тревожно переглянулись, но все же встали.

– Все уходим отсюда! – крикнула я.

– А сыр!..

– Плюнь на сыр, Лондэн, пожалуйста, поверь мне!

Все они неохотно потянулись за мной, смущенные и раздраженные моим странным поведением. Но они явно изменили свое мнение, когда, пронзительно взвыв, прямо на наш опустевший плед для пикника с оглушительным грохотом с неба обрушился огромный и очень тяжелый автомобиль «испано-суиза», так что даже земля дрогнула, а мы невольно упали на колени. Нас осыпало комьями земли, галькой и клочьями дерна, а большой автомобиль-фаэтон погрузился в мягкую почву. Красивый заказной корпус лопнул по швам, массивная рама погнулась от удара, одно из колес слетело и просвистело у меня над головой, а тяжелый мотор, сорванный с резиновой подвески, прорвал полированный капот и с глухим стуком приземлился у наших ног.

На мгновение воцарилось молчание. Мы встали, отряхнулись и убедились в том, что все целы. Лондэну порезало руку осколком бокового зеркала, но каким-то чудом больше никто не пострадал. Здоровенная машина так точно упала на место нашего пикника, что покрывало, термос, корзинка, еда – в общем, все исчезло вмиг. В наступившей после этого мертвой тишине мои спутники, разинув рот, пялились не на обломки машины – на меня. Я так же недоуменно таращилась на них. Затем медленно подняла взгляд туда, где высоко над нами парил дирижабль, уже без своего двухтонного груза по-прежнему направляясь на север, в пункт назначения, где ему предстоит долгая стоянка и расследование несчастного случая. Я встряхнула энтроскоп и увидела, что случайный разброс восстановился.

– Опасность миновала, – заявила я.

– Ты ничуть не изменилась, Четверг Нонетот! – сердито воскликнула Долл. – Где бы ты ни появилась, за тобой тянется шлейф неприятностей! Потому я и не встречалась с тобой после окончания школы, и ты сама это знаешь, птица-роковуха!

Мы с Лондэном смотрели им вслед. Он обнял меня.

– Птица-роковуха? – спросил он.

– Так меня дразнили в школе, – объяснила я ему. – Плата за то, что я была не такой, как все.

– И слава богу. Я бы дважды заплатил, чтобы быть не таким, как все. Пошли, надо уносить ноги.

Мы тихонько смылись с места происшествия, пока вокруг покореженного автомобиля собиралась толпа. Сразу же появились «специалисты» и принялись выдвигать теории по поводу того, почему дирижабль уронил машину. Под дружный хор заявлений вроде «надо было лучше крепить» и «черт, совсем рядом упал» мы тихонько скрылись и сели в мою машину.

– Такое нечасто увидишь, – пробормотал Лондэн после некоторого молчания. – Что происходит?

– Не знаю, Лонд. В последнее время что-то много вокруг меня стало совпадений. Мне кажется, кто-то пытается меня убить.

– Мне нравится, когда ты такая роковая, милая моя, но не кажется ли тебе, что ты уж слишком далеко зашла в своих предположениях? Даже если уронить машину с грузового дирижабля, как можно точно попасть на плед для пикника с высоты пяти тысяч футов? Сама подумай, Чет, это же полная чушь! Да и кому это надо?