Сай опускает плечи и падает в кресло. Он побежден. Теперь Льву совсем не видно лица, поэтому остается только прислушиваться. Голос приятеля звучит как обычно, значит, с ним все в порядке. Лев садится на край кровати в полуметре от Сая и готовится слушать.

— Это он, — говорит Сай. — Я не знаю, как его зовут. Информация об имени, видимо, хранится в какой-то другой области мозга. Мне же пересадили только правую височную долю. Она составляет всего одну восьмую коры головного мозга, стало быть, на семь восьмых я остался самим собой.

— Я так и знал, — говорит Лев, потому что среди возможных причин странного поведения приятеля, придуманных им по пути в аптеку, была и такая. В сущности, Сай сам подсказал ему эту версию, сказав «избавься от украшений, пока я не передумал». — Так что, он воровал в магазинах?

— Да, у него… были проблемы. Думаю, родители его поэтому на разборку и закатали. А теперь вот часть его проблем перешла ко мне.

— Ух ты. Погано.

Услышав это замечание, Сай разражается горьким смехом:

— Да, Фрай, погано.

— Похоже на то, что случилось с моим братом Реем, — говорит Лев. — Он занимался бизнесом и однажды, приняв участие в аукционе, устроенном правительством, купил десять акров земли на берегу озера. Очень дешево купил. Впоследствии он обнаружил, что на берегу захоронен бункер с токсичными отходами и химикаты просочились в грунт. Поскольку новым владельцем был он, проблема правительства стала его проблемой. Пришлось заплатить в десять раз больше стоимости самой земли, чтобы очистить почву.

— Да, тоже погано, — соглашается Сай.

— Ну, по крайней мере, эти химикаты не в его голову просочились, — замечает Лев.

Сай опускает глаза:

— Да он не плохой парень. Ему больно просто. Очень больно.

После этих слов Льву кажется, что юноша, ставший донором для Сая, находится в номере вместе с ними — стоит прямо у кровати.

— Он любит хватать все, что плохо лежит. Такая маленькая мания, понимаешь? В основном блестящие безделушки. Не то чтобы они ему были очень нужны, просто, заметив что-нибудь красивое, он не может удержаться. Клептомания, наверное, так это называется. Клептомания — это… а, хотя ты знаешь, что это.

— Так он с тобой разговаривает?

— Да нет, не разговаривает. За речь отвечает другая часть мозга. Ко мне приходят его чувства. Иногда воспоминания, но чаще чувства. Желания. Когда появляется какое-то несвойственное мне желание, я знаю, что оно пришло от него. К примеру, однажды я увидел на улице ирландского сеттера и захотел погладить его. Я к собакам равнодушен, но пришлось подойти и погладить песика.

Как обычно, разговорившись, Сай не может остановиться. Его прорвало, как плотину в половодье.

— Но одно дело — собаку погладить, другое дело — красть. Желание воровать всякие безделушки бесит меня больше всего. Понимаешь, я обычный парень, законопослушный, чужого никогда в жизни не брал, а тут на тебе. Бывают такие люди, вроде той продавщицы в магазине рождественских подарков, которые, увидев парня с кожей цвета умбры, автоматически заключают, что он пришел с какой-то криминальной мыслью. А теперь, благодаря этому парню, так оно и есть. И знаешь, что самое смешное? У этого парня как раз кожа была цвета сиены, как у тебя. Блондин с голубыми глазами, вот так.

Услышав последнюю фразу, Лев удивляется. Его поражает не то, что парень был белым, а то, что Сай знает, как он выглядел.

— Ты что, знаешь его в лицо?

— Да, — кивает Сай. — Иногда я вижу его. Это трудно сделать, но порой получается. Для этого нужно закрыть глаза и представить, что ты смотришь в зеркало. Обычно я вижу свое отражение, но иногда появляется его лицо. Всего на мгновение. Знаешь, как во время грозы — сначала замечаешь вспышку, а потом видишь молнию, с интервалом в несколько миллисекунд. Но проблема в том, что другие не видят его, когда я ворую. Они видят меня. Мои руки берут вещь.

— Люди, которым ты небезразличен, должны знать разницу. Твои родители, в смысле отцы…

— Да они даже не знают о том, что случилось после имплантации! — восклицает Сай. — Они считают, что сделали доброе дело, заплатив за пересадку этого куска мозга. Если бы я рассказал, к каким последствиям это привело, они бы казнили себя до конца жизни. Естественно, я не могу на это пойти.

Лев не знает, что сказать. Ему жаль, что он затронул эту тему. Не следовало заставлять Сая рассказывать об этом. Он хороший парень и заслуживает лучшей жизни.

— А этот парень… он даже не понимает, что стал частью меня, — говорит Сай. — Он как привидение, которое не знает, что оно мертво. Он пытается оставаться собой и не понимает, куда делось все остальное.

Неожиданно на Льва снисходит вдохновение:

— Это же он жил в Джоплине, так?

Сай долго не отвечает, и Лев понимает, что попал в точку.

— Есть в моей голове такие области, в которые он меня не пускает. Я знаю только, что ему нужно в Джоплин. Вот и пришлось туда отправиться. Может, когда я там окажусь, он от меня отвяжется.

Сай пожимает плечами, вернее, сжимает лопатки, как человек, пытающийся избавиться от изжоги или желающий почесать спину там, где рукой не достать.

— Не хочу больше о нем говорить. Во мне от него только одна восьмая, а неудобств от этого на добрую половину.

Лев хочет обнять его за плечи, как младшего брата, чтобы успокоить, но почему-то не может заставить себя это сделать. Вместо этого он стаскивает с кровати одеяло и набрасывает на плечи сидящему в кресле Саю.

— Это еще зачем?

— Да так, чтобы вы двое не замерзли, — говорит Лев. — Ты не волнуйся, я буду рядом и прослежу, чтобы все было нормально.

Сай смеется.

— Ты? Да ты и о себе-то не можешь позаботиться. И ты думаешь, что сможешь помочь мне? Если бы не я, ты бы до сих пор ходил в торговый центр за объедками.

— Это правда, но ты же мне помог. Теперь моя очередь сделать что-то для тебя. И я помогу тебе попасть в Джоплин.

Последнее время Риса внимательно следит за происходящим. Из опыта жизни в интернате она знает, что подчас выживание зависит от того, насколько человек наблюдателен.

Уже в течение трех недель ее, Коннора и еще целую группу беглецов из всех штатов перевозят из одного укрытия в другое. Постоянные переезды сводят с ума, так как конца-края бесконечной цепочке пересыльных пунктов не видно. Рису и Коннора возят в компании десяти или пятнадцати ребят, но в одном укрытии обычно остается не более половины, поэтому Риса редко видит одних и тех же беглецов дважды. Единственная возможность оставаться вместе — всячески напоминать надзирателям, что они с Коннором пара. Это удобно, так почему же нет? Из двух зол выбирают меньшее, кажется, так говорят.

После трех недель скитаний Коннор и Риса попадают в гигантский пустой ангар, расположенный, видимо, на территории аэродрома, у взлетно-посадочной полосы. Грохот от взлетающих и садящихся самолетов стоит такой, что впору затыкать уши. Прекрасное дешевое жилье для беглецов, спасающихся от властей. В ангаре практически ничего нет, кроме рифленой металлической крыши над головой, которая при взлете и посадке лайнеров трясется так, что Риса каждый раз думает, что теперь-то она точно свалится им на головы.

В ангаре, помимо них, находятся уже около тридцати подростков. За последние несколько недель Риса с Коннором беспрестанно переезжали с места на место, и многие из собравшихся в ангаре были им знакомы. Ангар, поняла Риса, это своего рода концентрационный лагерь, в котором детей собирают, чтобы отправить в какое-то место, где их путь заканчивается. На дверях ангара цепи с висячими замками, чтобы посторонние не могли войти внутрь, а потенциальные беглецы — выбраться наружу. На стенах висят электрические обогреватели; они работают, но пользы от них мало, так как воздух, который они нагревают, поднимается вверх и остывает под железной крышей. Туалет только один, да и тот практически не закрывается — сломана задвижка на двери. Душа, в отличие от других убежищ, в которых уже довелось побывать Коннору и Рисе, нет, так что мысль о личной гигиене пришлось оставить сразу по прибытии. Содержащиеся в таких условиях подростки с каждым часом все больше походят на банду разъяренных преступников, готовых взбунтоваться в любую секунду. Возможно, те, кто устроил в ангаре укрытие, это понимали, поэтому следящие за порядком охранники вооружены.