Роланд продолжает упорно игнорировать их, но ухмылка на его самодовольной физиономии после слов полицейского становится еще шире.

— Четыреста человек, да? — спрашивает второй инспектор.

— Да он лжет, — говорит Риса с безупречной показной небрежностью, стараясь, чтобы слова прозвучали как можно убедительней. — Он вас надуть пытается. Нас только трое.

— Да нет, — возражает полицейский, сидящий на столе, — он не лжет. Единственное, что меня удивляет, так это то, что их там всего четыре сотни. По нашим подсчетам, должно быть шестьсот человек, но, очевидно, за счет тех, кому исполняется восемнадцать, происходит убыль.

Роланд вскидывает глаза и недоверчиво смотрит на инспектора.

— Что? — спрашивает он.

— Извини, если расстроил, но мы знаем все об Адмирале и Кладбище, — отвечает полицейский. — Узнали об этом еще год назад.

Его коллега хихикает, видя, как расстроился Роланд.

— Но… но… — бормочет верзила.

— Почему мы их не взяли? — интересуется инспектор, предвосхищая его вопрос. — А ты посмотри на это дело с другой стороны. Адмирал, он как большой бродячий кот: никто его не любит, но и смерти ему не желает, потому что он ловит крыс. Видишь ли, когда на улицах полно беглецов, у нас много проблем. Адмирал же их с улиц убирает и держит в своем маленьком гетто в пустыне. Он об этом не догадывается, но в каком-то смысле оказывает нам большую услугу. Избавляет нас от крыс.

— Да, конечно, — говорит напарник, — если старик умрет, нам, возможно, придется провести там зачистку, но…

— Нет! — возражает Риса. — Там может появиться новый лидер!

Полицейский пожимает плечами, показывая, что ему все равно.

— Главное, чтобы крыс ловил, — говорит он.

Потрясенный Роланд тупо смотрит в стену, пытаясь понять, в каком пункте своего чудесного плана он просчитался, а Коннор испытывает некоторое облегчение. В душе он испытывает даже какую-то смутную надежду.

— Так что, вы можете отослать нас обратно? — спрашивает он у полицейского.

Тот берет со стола папку и начинает перелистывать страницы.

— Боюсь, на это я пойти не могу. Одно дело — смотреть на все сквозь пальцы, другое — выпустить опасного преступника.

— Коннор Лэсситер, — читает он. — Должен был оказаться в заготовительном лагере двадцать первого ноября, но ушел в самоволку. Твои действия спровоцировали аварию, в которой погиб водитель автобуса, десятки людей получили травмы, а федеральное шоссе было перекрыто в течение нескольких часов. Мало того, ты еще и заложника взял, а потом выстрелил в полицейского из его собственного пистолета.

Роланд недоверчиво смотрит на инспектора.

— Так он и есть Беглец из Акрона, что ли? — спрашивает он у полицейского с некоторым ужасом.

Коннор смотрит на Рису, потом снова на инспектора:

— Ладно. Я признаюсь. Но она тут ни при чем! Отпустите ее!

Полицейский, продолжая изучать содержимое папки, качает головой:

— Свидетели утверждают, что она была сообщницей. Боюсь, есть только одно место, куда ее можно направить. Вы туда поедете вместе — в ближайший заготовительный лагерь.

— А я? — кричит Роланд. — Я-то тут при чем?!

Полицейский захлопывает папку.

— Когда-нибудь слышал такой термин «вина в соучастии»? — спрашивает он Роланда. — Нужно было быть осторожнее в выборе компании.

Разговор окончен. Инспектор подает знак конвоирам, показывая, что всех троих можно уводить.

Люди готовы часами спорить о существовании души и о том, куда исчезает духовная сущность нерожденного ребенка в случае аборта или превращения подростка в набор органов для трансплантации. Однако никому еще не приходило в голову задаться вопросом, есть ли нечто гуманное в заготовительном лагере или нет. Так вот, ответ — нет. Возможно, именно поэтому те, кто занимаются их строительством, стараются сделать эти массивные, похожие на больницы здания максимально привлекательными для детского восприятия и удобными в самых разных смыслах этого слова.

Во-первых, никто не называет их местами для разборки, как это было в начале их существования. Они официально переименованы в заготовительные лагеря.

Во-вторых, их специально размещают в местах, где пейзаж особенно хорош, очевидно, чтобы напомнить постояльцам о том, как важно и утешительно смотреть на жизнь, как на картину, целиком, вместо того чтобы концентрироваться на одной незначительной детали.

В-третьих, за окружающим ландшафтом тщательно следят, как за природным заповедником, и высаживают, если это необходимо, определенные растения, благодаря которым пейзаж расцвечивается яркими пастельными тонами с минимальным содержанием красного, так как этот цвет, с точки зрения психологии, ассоциируется со злобой, агрессией и, как следствие этих проявлений человеческой натуры, с кровью.

«Хэппи Джек», близ живописного одноименного городка в штате Аризона, может по праву считаться образцом для подражания. Именно таким и должен быть заготовительный лагерь. Он расположен на склоне горы в сосновом лесу, на севере штата. Из окон здания открывается захватывающий вид на окрестные леса, за которыми на западе встают величественные Седонские горы. Без сомнения, именно пейзаж привлек внимание людей, работавших на лесозаготовках в двадцатом веке и основавших здесь город. Название говорит само за себя. [6]

Стены в спальне для мальчиков окрашены в светло-голубой цвет с зелеными прожилками. В интерьере спальни для девочек преобладает лавандовый цвет с вкраплениями розового. Работники одеваются в комфортную, неброскую униформу, состоящую из удобных шорт и гавайской рубахи, и лишь хирурги из медицинского блока носят одежду, предписанную их профессией, но даже их халаты не синего, а ярко-желтого цвета.

Территория огорожена забором из колючей проволоки, тщательно скрытой за живой изгородью из аккуратно подстриженных кустов гибискуса. Каждый день к фасаду здания подкатывают битком набитые автобусы с вновь прибывшими, но выезжают они всегда через задние ворота, чтобы не привлекать внимание к пустоте в салоне.

Как правило, подростки гостят в лагере не более трех недель, хотя срок может меняться в зависимости от группы крови и потребности в тех или иных органах. Как и в обычной жизни, никто не знает, когда настанет его час.

Время от времени, несмотря на профессионализм и сердечное отношение сотрудников лагеря, происходят демарши. На этой неделе бунтарские настроения вылились в появление на стене медицинского блока граффити в виде надписи: «ВЫ НИКОГО ЗДЕСЬ НЕ ОДУРАЧИТЕ».

Четвертого февраля в лагерь под конвоем полиции привозят троих новичков. Двоих без всяких церемоний отправляют в приемник-распределитель, как и всех вновь прибывших. Третьего же заставляют пройти по всему лагерю, мимо спален, вдоль полей для игры в футбол и волейбол и по всем остальным местам, где чаще всего собираются подростки.

На ногах у парня кандалы, связанные между собой цепью, которая соединена с наручниками. Коннору приходится семенить, как старику, согнувшись чуть ли не пополам. По обеим сторонам от него шагают вооруженные полицейские, впереди и сзади еще двое. Обычно в лагере царит безмятежный покой, но этот случай — исключение. Время от времени особенно опасного беглеца отделяют от толпы вновь прибывших, чтобы публично унизить перед другими, и лишь после этого позволяют стать рядовым жителем лагеря. Как правило, после этого беглец поднимает мятеж, и его досрочно, через два или три дня после прибытия, отправляют в медицинский корпус на разборку. Его история служит примером остальным: играйте по правилам, или ваше пребывание здесь окажется очень, очень коротким. Никто об этом напрямую не говорит, но все ясно и без слов.