Маннек дернулся, и юйнеа внезапно застыла в воздухе. Рамон покосился на инопланетянина. Перья его возбужденно колыхались, как трава на ветру; руки, казалось, шевелились в предвкушении. В желудке у Рамона неприятно похолодело. Что-то случилось.

— Нашел что-нибудь? — спросил он.

— Человек был поблизости. Недавно. Ты был прав в своей интерпретации его течения. Ты удачный инструмент.

— Где он?

Маннек не ответил. Юйнеа начала медленно раскачиваться, словно подвешенная к небу длинным канатом. Рамон встал, и чешуйки пола больно впились в нежную кожу его ступней. Сердце его лихорадочно колотилось, хотя он не мог определить, от надежды или от страха. Сахаил дернулся раз и снова стих.

— Где он? — повторил Рамон, и на этот раз Маннек оглянулся на него.

— Он не присутствует, — пророкотал инопланетянин. — Интерпретируй вот это.

Юйнеа наклонилась и начала снижаться. Рамон пошатнулся и снова сел. Ковер леса разошелся, открыв длинную узкую поляну. Из травы торчали здоровенные плоские камни — гранит, судя по виду. И на краю одного из них что-то трепетало. Рамон прищурился, пытаясь разглядеть, что это. У края каменной плиты из земли торчала палка, к которой была привязана как знамя тряпка. Грязная, светлая с темными потеками. Его рубаха. Остаток рубахи, привязанный к палке уцелевшим рукавом.

— Каково значение этого предмета? — поинтересовался Маннек.

— Чтоб меня трахнули, если я знаю, — буркнул Рамон. — Может, флаг капитуляции? Может, он предлагает переговоры?

— Если он хочет обсудить что-либо, почему он отсутствует?

— Это вы ему палец отстрелили.

Маннек замолчал. Юйнеа медленно описывала круг. Рамон задумчиво прикусил губу. Странный флаг явно воткнули в землю с целью привлечь их внимание. И все же мысль о капитуляции плохо укладывалась в мозгу у Рамона. Рамон Эспехо так просто не сдался бы. Юйнеа подобралась к камню и принялась медленно-медленно опускаться. Рамон представил своего двойника в лесу — возможно, тот наблюдает за ними. Кстати, он положил в рюкзак бинокль, когда инопланетяне его обнаружили, или оставил его во взорванном фургоне? Нет, точно оставил. В рюкзаке не хватило бы места и для бинокля, и для взрывчатки.

Неуютное ощущение у Рамона сменилось паникой. Взрывчатка! Палка, воткнутая у края камня, передаст любую вибрацию гранитной плите. Никакой это не флаг. Это спусковой крючок.

— Стой! — заорал он, но опоздал на долю секунды. Юйнеа коснулась земли. Рамону показалось, что он успел увидеть, как дернулась палка — и тут же грянул взрыв.

Рамон пытался пошевелиться. В мозгу застряла занозой какая-то важная, очень важная мысль, но какая именно, вспомнить он не мог. Земля под ним казалась неустойчивой, ненадежной, будто он изрядно перебрал. Только дело было не в этом — все обстояло хуже, серьезнее. И он никак не мог вспомнить, в чем же дело.

Первым, что более или менее внятно различили его органы чувств, стала оболочка юйнеа. Нанизанные на струны чешуйки ее разлетелись и валялись на траве и каменной плите, словно раскиданные капризным ребенком бирюльки. От аппарата сохранилась только одна стена и часть другой, да и те сгорбились, как спина старика. В воздухе стояла вонь едкой гари — хорошо знакомый любому геологу запах взрывчатки. С противоположной стороны камня темнело пятно развороченной земли — не воронка, а именно пятно содранного грунта, усеянное каменными осколками. Значит, механически подумал Рамон, энергия кумулятивного заряда ушла не вниз, а наверх, в сторону тех, кто находился на земле. Он даже не знал наверняка, видел он это, или ему только почудилось: в самый момент взрыва чешуйки обшивки сдвинулись и сделались непрозрачными. Заслоняя его. Его — и другого, инопланетянина. Маннека.

Рамон сделал попытку сесть и отказался от этой затеи, без сил опустившись на землю. Ослабевшие руки отказывались его держать; из пореза на правой ноге, чуть выше колена, сочилась кровь. Он заставил себя перевернуться на живот. В голове начало проясняться, клочки воспоминаний последних минут соединялись в единую картину.

Этот ублюдок пытался убить их. Тот, другой Рамон, где бы он сейчас ни прятался, знал, что его преследуют, и подстроил западню с целью убить инопланетянина. Рамона захлестнула волна гнева, почти мгновенно сменившегося уважением и даже какой-то странной гордостью. Пусть инопланетяне знают: Рамон Эспехо — крутой ублюдок, и становиться у него на пути небезопасно. Он рассмеялся, охнул, спохватился и больно стукнул кулаком по земле в попытке сдержать довольную ухмылку. Получилось так себе. До него вдруг дошло, что он все равно смеется, но никто его за это не наказывает.

Сахаил все еще торчал из его шеи, только светлая плоть его потемнела, как синяк. Рамон поперхнулся. В первый раз за все это время он подумал о том, что случится, если эта тварь сдохнет, пока сахаил остается в нем.

— Эй, чудище! — окликнул он, и собственный голос показался ему странно низким, далеким. Должно быть, взрыв вырубил у него восприятие высоких частот, оставив только низкочастотный диапазон звуков. — Чудище! Ты в порядке?

Ответа не последовало. Рамону удалось наконец привести себя в сидячее положение, и, держась рукой за потемневший, израненный сахаил, он подобрался к массивной громаде инопланетянина. Маннек стоял, но поза его казалась болезненно-перекошенной, словно для равновесия ему недоставало площади опоры. Одна из его непривычно суставчатых рук повисла плетью. Левый глаз померк, сменил цвет с оранжевого на багрово-красный и распух, сделавшись раза в полтора больше обычного. Однако самые разительные перемены произошли с его кожей. Если прежде она была черной со змеившимися серебряными разводами, то теперь половина тела окрасилась в пепельно-серый цвет, и кожа, казалось, едва не лопалась как оболочка переваренной сардельки. Из хобота сочилась какая-то бледная жижа. Рамон не знал, что это, но в любом случае состояние инопланетянина оставляло желать лучшего.

— Чудище? — повторил Рамон.

— Тебе не удалось предугадать это, — произнес инопланетянин.

— Нет, блин, не удалось, — согласился Рамон.

— Твое предназначение состоит в отображении течения человека, — продолжал Маннек.

— Ну, я всего-то хороший инструмент, — буркнул Рамон и сплюнул на землю. — Я забыл про взрывчатку у этого ублюдка в рюкзаке. Ошибочка вышла.

— Какие у него еще приспособления?

Рамон пожал плечами, пытаясь вспомнить содержимое своего рюкзака.

— Немного еды… хотя скорее всего он ее всю уже съел. Аварийный передатчик-маяк, но малого радиуса действия. Он должен включать мощный передатчик в фургоне, а вы, мазафаки, об этом уже позаботились. Пистолет. У меня был пистолет.

— Это устройство, ускоряющее металлические поражающие предметы с помощью магнитных полей? — спросил Маннек. Голос его звучал ровнее, более механически, только Рамон не знал, приписывать ли это состоянию инопланетянина или его собственному слуху.

— Оно самое.

— Его у него забрали, — сообщил Маннек. — Именно в процессе этого человек лишился своего придатка.

— Вы вырвали пистолет вместе с пальцем? — не поверил своим ушам Рамон. — Ты хочешь сказать, pendejo проделал все это, оставшись без указательного пальца?

Маннек зажмурился; красный глаз при этом закрылся не до конца.

— Это существенно? — спросил Маннек.

— Нет. Просто типа впечатляет.

Инопланетянин издал негромкое сипение, которое Рамон при других обстоятельствах мог бы принять за смех. Однако сейчас он решил, что у чудища приступ удушья или чего-то в этом роде. Сочившаяся из хобота жижа на мгновение сделалась ярко-синей и тут же снова обесцветилась.

— Много ли еще подобных зарядов у человека в распоряжении? — спросил Маннек.

— Не знаю, — признался Рамон. — В рюкзаке у меня было четыре. Это обычная укладка. Один я использовал, когда обнаружил вас, ублюдков, значит, оставалось три, но я не знаю, использовал он здесь один или все оставшиеся.