Яйцо, округлый камень, возвышалось над головой и уходило на расстояние в половину полета стрелы, прежде чем начать закругляться. Столетие паломничества вырыло колею в слежавшейся пемзе, тем не менее Вуббену потребовался почти мидур, чтобы в первый раз обойти овоид у основания. Масса Яйца продавила углубление в боку вулкана. По пути Вуббен поднимал тонкие руки и глазные стебельки в благословении, подкрепляя свою мысленную мольбу языком жестов.

«Помоги твоему народу», — просил Вуббен, настраивая свои мысли, гармонизируя их с вибрацией циклоида.

«Поднимись. Проснись. Вмешайся и спаси нас».

Обычно для связи требовалось больше одного просителя. Вуббен добавил бы свой вклад к терпению хуна, упорству квуэна, альтруистическому дружелюбию треки, а также к цепкости и ненасытности, которые делают такими похожими лучших людей и уров. Но передвижение такой большой группы могли бы заметить джофуры. Да он и не мог просить других рисковать быть пойманными в обществе г'кека.

С каждым оборотом вокруг Яйца он поднимал глазной стебелек и вглядывался в гору Ингул, чья вершина видна была за краем кратера. Фвхун-дау обещал поместить там семафорную группу, которая должна была дать сигнал при приближении угрозы — или если появятся шансы на договор с чужаками. Пока на вершине на западе не видно вспышек.

Но и другие отвлечения спутывали мысли.

В той же самой западной части неба повис Лусен; вдоль терминатора в форме полумесяца, который отделяет темную половину от светлой, видны яркие точки. Традиция утверждает, что это отражения от куполов, накрывающих города. Улетая, буйуры оставили их нетронутыми, поскольку на Лусене нет естественной экосистемы, которую нужно было бы восстанавливать. Время едва прикоснется к ним, пока этой галактике и ее мириадам звездных систем не придадут новый законный статус и в спиральных рукавах снова оживет торговля.

Как эти лунные города должны были искушать первых г'кеков, бежавших из своих покинутых космических жилищ, лишь на несколько прыжков опередив линчующие толпы. Пройдя бури Измунути и оказавшись наконец в безопасности, они увидели в этих куполах напоминание о доме. Обещание низкого тяготения и гладких ровных поверхностей.

Но такие места не могут служить долговременным надежным убежищем от безжалостных врагов. Для беглецов больше подходит поверхность планеты, с ее жизнеобеспечивающей системой и отсутствием необходимости в компьютерах. Сложная мешанина естественного мира делала его надежным укрытием, где можно вести примитивный образ жизни и добывать пищу, как животные.

На самом деле у Вуббена было мало данных, чтобы представить мысли первых колонистов. Единственными письменными источниками того времени были Священные Свитки, а в них почти ничего не говорилось о прошлом, они рассказывали о необходимой гармонии на Джиджо и обещали спасение тем, кто пройдет Тропой Избавления.

Вуббен был известен своим глубоким знанием этих текстов и умением их цитировать. «Но на самом деле мы, мудрецы, уже сто лет назад перестали опираться на эти свитки».

Он продолжил свое одинокое паломничество, завершая четвертый обход, когда обрушилась новая волна тайвиш. Теперь Вуббен был уверен, что циклы становятся все более связными. Но было и ощущение, что гораздо большая сила еще спит под поверхностью — сила, в которой он отчаянно нуждается.

Деды хунов и квуэнов сохранили показания, что в последние дни Дрейка Молодого узор колебаний был необыкновенно мощным. Тогда Яйцо еще сохранило тепло своего рождения — оно только что вышло из матки Джиджо. Тогда все шесть рас видели принудительные сны, которые убедили даже самых консервативных в том, что это истинное откровение.

В принятии огромного овоида сыграла свою роль и политика. Дрейк и Ур-Чоун в своих призывах истолковывали появление нового знамения таким образом, что оно укрепляло Общину.

Камень мудрости — дар Джиджо, знамение, санкционирующее и ратифицирующее Великий Мир, объявили они, и имели определенный успех. Отныне надежда стала частью обновленной религии, хотя из почтения к Свиткам само это слово использовалось редко.

Теперь Вуббен пытался найти надежду для себя, для своей расы и для всех Шести. Он искал признаки того, что великий камень снова оживает.

«Я чувствую, что это происходит! Только бы он проявил всю свою силу и сделал это быстро».

Но активность камня усиливалась по какому-то собственному ритму, с такой инерцией, которая заставляла Вуббена чувствовать себя насекомым, танцующим рядом с каким-то гигантским существом.

«Может быть, — размышлял Вуббен, — мое присутствие не имеет ничего общего с этими переменами.

И в том, что произойдет, я совсем не буду участвовать».

Ветер уносил его в неверном направлении.

Неудивительно. Погода на Склоне необычная уже больше года. Но и метафорически Шесть Рас подвержены действию ветров перемен. Тем не менее в конце длинного насыщенного дня у Блейда было достаточно оснований проклинать этот упрямый противный ветер.

К концу дня косые солнечные лучи превращали леса и рощи бу в панораму чередующихся теней и света. Вершины Риммера как фаланга гигантских воинов, их броня блестит под заходящим солнцем. Внизу обширное болото уступает прерии, которая, в свою очередь, становится лесистыми холмами. С большой высоты видно мало признаков обитания. Впрочем, Блейд ограничен неспособностью смотреть непосредственно вниз. Хитиновый панцирь его широкого тела не дает возможности посмотреть прямо на землю под ним.

«Хотел бы я хоть раз в жизни посмотреть, что находится у меня под ногами!»

Его пять ног в этот момент ничем особенным не заняты. Когти висят в пространстве, иногда рефлекторно сжимаясь, тщетно пытаясь схватить воздух. И что еще более необычно, чувствительные органы вокруг рта не могут, как всегда, касаться земли и грязи, пробовать их текстуру. Они тоже бесполезно повисли. Блейд чувствовал себя немым и обнаженным в том направлении, которое квуэны меньше всего привыкли демонстрировать.

После взлета к этому привыкнуть было труднее всего. Для квуэна структура жизни определяется окружающей средой. Песок и соленая вода — для красного. Пресная вода и грязь — для синего. Мир каменных пещер — для величественных серых. И хотя у их предков были звездные корабли, квуэны Джиджо меньше всего подходят для полетов.

Открытая местность величественно уходила назад, а Блейд рассуждал, что он первым из своего рода за сотни лет поднялся в воздух.

«Какое приключение! Стоит рассказать о нем Грызущей Бревно и остальным матронам, когда я вернусь домой, за дамбу Доло. Личинки в темном логове захотят прослушать этот рассказ раз сорок или пятьдесят.

Если бы только путешествие было чуть беднее приключениями и более предсказуемо.

Я надеялся сейчас уже разговаривать с Сарой, а не плыть прямо в зубастую пасть врага».

Блейд слышал, как над его куполом и зрительной полоской ритмично, с предварительным шипением, раскрываются клапаны, затем следует волна жара. Не в состоянии пошевелиться или повернуть свое подвешенное тело, он мог только представлять себе, как над головой в плетеной корзине работает это урское сооружение, самостоятельно пополняет запасы горячего воздуха и поддерживает воздушный шар на определенной высоте.

Но не в определенном направлении.

Насколько позволяла технология кузнецов, все было автоматизировано, но избежать тирании ветра оказалось невозможно. В распоряжении Блейда было только одно средство управления — веревка, привязанная к ножу высоко над головой. Если он потянет за веревку, нож разрежет оболочку шара, выпустит горячий воздух, и шар начнет опускаться с постоянной скоростью — так уверяли кузнецы, — быстро, но не очень. И у него как у пилота была только одна обязанность: так рассчитать падение, чтобы оно завершилось в достаточно большом количестве воды.

Но даже если он упадет на большой скорости, особого вреда его бронированному дискообразному телу не будет. Если ноги запутаются в веревках и порванной ткани и все это утащит его вниз, Блейд может задержать дыхание настолько, чтобы высвободиться и выбраться на берег.