Но эта машина новая!

Сара узнавала г'кекские узоры на тонкой ткани, шелковистой на ощупь.

— Это выделения треки, — объяснил Тиуг, который тоже оставил толпу, окружившую молодого вестника. Алхимик разделял предпочтение, которое оказывает Эмерсон делам, а не словам.

— Я/мы попробовал на вкус эту нить. Полимер обладает хитроумной волокончатой структурой, основанной на мульк-ткани. Несомненно, в предстоящих пидурах он найдет и другие применения, когда начнут осуществляться наши различные планы.

Вот оно опять. Намек на какие-то тайные замыслы. Планы, которые никто не торопится объяснить, хотя у Сары уже возникают подозрения.

— Простите нас/меня за то, что прерываю ваши размышления, достопочтенные Сары и Эмерсоны, — продолжал Тиуг. — Но послание-запах только что активировало рецепторы моего пятого сенсорного тора. Упрощенный смысл таков: мудрец Пурофски хочет, чтобы вы находились рядом с ним.

Сара перевела неловкое высказывание Тиуга.

Иными словами, хватит валять дурака. Пора браться за работу.

Вернуться в логово тайн и загадок Уриэль.

Сара видела, что кузнец уже ушла вместе с Куртом, предоставив своей первой помощнице Урдоннел заканчивать расспросы курьера. Очевидно, даже такие ужасные новости отступают на второй план перед ее работой.

Расчетные проблемы орбитальной механики? — удивилась Сара. — По-прежнему не понимаю, чем это поможет нам в трудном положении.

Она поймала взгляд Эмерсона, и тот с явной неохотой оторвался от глайдера. Но потом, наклонившись к Саре, чтобы подоткнуть края ее одеяла, звездный путешественник посмотрел ей в глаза и открыто улыбнулся. Затем его сильные руки покатили кресло по раме в глубь горы, к фантастическому Залу Вращающихся Дисков Уриэль.

Я чувствую себя как г'кек, когда так разъезжаю. Наверно, всем людям стоит провести неделю в таком положении, чтобы понять, какова жизнь других.

Сара удивлялась, как г'кеки могли передвигаться в своей естественной среде. Согласно легенде, это были плавающие в космосе искусственные колонии. Странные места, где многие привычные для поверхности планет представления не действуют.

Эмерсон старался не попадать в колеи, протоптанные в каменном полу бесчисленными поколениями уров. А когда миновали главный горн, с его вечными испарениями, ускорил шаг и постарался защитить Сару от волн вулканического жара своим телом.

На самом деле Сара была почти готова ходить самостоятельно. Но ей было необычно приятно на время наслаждаться переменой ролей.

Приходилось признать, что он в этой роли хорош. Может, у него просто была хорошая учительница.

В обычное время кресло Сары толкала бы Прити. Но маленькая шимпанзе была занята. Она сидела на высоком стуле в святилище Уриэль, держа в руках блокнот и карандаш, и чертила на листе разлинованной бумаги для рисования дуги. За рабочим местом Прити расстилалось обширное подземное помещение, заполненное трубами, шкивами и дисками, связанными кожаными ремнями и передачами, — целый лабиринт на деревянных лесах, поднимающихся к сводчатому потолку. В ярком свете карбоацетиленовых фонарей видны были крошечные фигуры, карабкающиеся по лесам, затягивающие, подкручивающие и смазывающие. Это были миниатюрные урские самцы, для которых впервые нашлась работа за пределами сумок их жен. И вот, присматривая за сложным «хобби» Уриэль, они получают еще и немалую плату.

Когда Сара в лихорадке впервые увидела это место, она решила, что это бред и она в бреду видит ад. Вращающиеся стеклянные диски начали петь ей.

Петь не звуками, а светом. Поворачиваясь, соприкасаясь краями, узкие лучи отражались от зеркальных поверхностей, блестя, как луна зимой в бесчисленных ледяных фасетах замерзшего водопада. Но здесь была не просто великолепная произвольность. Тут была упорядоченность. Какой-то ритм. Некоторые вспышки появлялись и гасли с точностью часов, другие исполняли сложные, волнообразные циклы, как накатывающийся прибой. С обостренной чувствительностью освобожденного подсознания Сара узнавала всепроникающую гармонию форм. Эллипсов, парабол, цепных линий — нелинеарная серенада геометрии.

Это компьютер, неожиданно поняла она, еще не вполне овладев всеми способностями своего ищущего мозга. И впервые с ухода из древесного дома в деревне Доло она почувствовала себя в своей стихии.

Это другой мир.

Мой мир.

Математика.

БЛЕЙД

Он мог бы оставаться дольше, но после трех или четырех мидуров воздух в ножных пузырях становился затхлым. Даже взрослый квуэн должен дышать по крайней мере десять раз в день. Поэтому к тому времени как рассеянный солнечный свет проник в его мутное убежище, Блейд знал, что должен покинуть дно холодной реки, которая защитила его во время долгой ночной огненной бури. Он сражался с течением Гентта, вцепившись всеми пятью когтями в илистый берег, и поднимался до тех пор, пока не смог высунуть купол из-под грязной поверхности воды.

Такое впечатление, будто наступил судный день.

Легендарные башни города Овун пережили эпоху разрушения, а потом и полмиллиона лет дождя и ветра. Исчезли сложные машины, которые превращали город в полный жизни галактический аванпост. Их вместе почти со всеми оконными панелями увезли давно покинувшие планету буйуры. Но даже несмотря на десятки тысяч зияющих отверстий, уцелевшие корпуса оказались роскошными дворцами для шести рас изгнанников, они предоставили место для сотен квартир и мастерских, соединенных сложной системой деревянных мостов, рамп и маскировочной решеткой.

Теперь из грязи и пыли торчало только несколько обрубков. С неба горячо били солнечные лучи, показывая, насколько тщетными были все попытки замаскироваться.

Пробираясь по речному берегу, забитому обломками каменных блоков, Блейд постоянно встречал самые страшные отбросы — тела, плавающие у берега в воде, многочисленные куски тел, конечности двуногих, колеса г'кеков и торы треки. В манере квуэнов он не морщился и не испытывал отвращения, ступая на плавающие трупы, но только надеялся, что кто-нибудь организует сбор останков, чтобы подвергнуть их приличному мульчированию. А оплакивание мертвых ничего не даст.

Блейда больше встревожил хаос в доках, где на пирсы и прибрежные склады обрушилось несколько шпилей. Ни один корабль или лодка не казались неповрежденными.

Блейд ненадолго задержался, наблюдая за тем, как безутешные хуны осматривают свой некогда прекрасный корабль. Он на короткое время испытал прилив надежды, когда узнал корабль и увидел, что его деревянный корпус невредим! Но потом понял: все мачты и снасти исчезли. Из всех его пяти ножных щелей показались пузыри разочарования.

Только вчера Блейд купил билет на этот корабль. Теперь можно достать билет из промокшей сумки и выбросить в реку, где он присоединится к другому мусору.

Очень многое из этого мусора еще вчера было живым, когда на звездном небе появился корабль галактических богов. Он прилетел, опередив собственную звуковую волну, и провозгласил о своем появлении громким гулом тормозящих двигателей. Потом сделал удовлетворенный круг над городом Овуном, невозмутимый, как жирная рыба-хищник.

Это зрелище показалось Блейду одновременно прекрасным и ужасным.

Наконец послышался многократно усиленный голос, провозглашающий требования ультиматума на напряженном, свойственном треки диалекте галдва.

Блейд побывал в слишком многих переделках, чтобы просто стоять и смотреть. Урок, усвоенный благодаря жизненному опыту, прост: когда кто-нибудь гораздо больше и сильней тебя начинает угрожать, поскорее убирайся. И он, не дослушав слова чужаков, присоединился к бегству благоразумных. И успел добраться до реки с запасом в несколько кидуров.

Но даже десять метров бурной коричневой воды над головой не могли скрыть от него последующее. Обжигающие лучи, резкие вспышки и крики.

Особенно крики.

Теперь, под солнцем нового дня, Блейд обнаружил, что его сознание перегружено сценами разрушений. Самый большой город на Склоне, некогда полный жизни, центр искусства и торговли, теперь был совершенно разрушен. В центре города здания не просто обрушились, они превратились в пыль, которую ветер уносил на восток.