Как бы низко ни пали жители Склона, как бы далеко ни остались времена, когда их предки жили среди звездных богов, эту эмблему знает каждая личинка и каждый ребенок. Нанесенная на каждый экземпляр священных свитков, она вызывает благоговейный страх, когда пророки и мудрецы говорят об утраченных чудесах. На этом замороженном обелиске она может означать только одно: что мы стоим рядом с источником знаний, настолько обширным, что никто на Джиджо даже представить себе это не может. Если бы экипаж «Обители» сохранил печатные механизмы и книги печатались бы до сегодня, они могли бы вместить лишь ничтожную долю того, что сейчас перед нами, сокровищницы, которая зародилась раньше многих звезд на небе.

Великая Библиотека цивилизаций Пяти Галактик.

Я слышал, что такие моменты у великих умов порождают красноречие.

— Ух ты! — заметил Клешня.

Ур-ронн оказалась не такой лаконичной.

— Вопросы, — протянула она. — Вопросы, которые мы можем задать.

Я толкнул Гек.

— Ну, ты ведь говорила, что хочешь найти что-нибудь почитать.

Впервые за все годы, что я ее знаю, наша маленькая подруга на колесах утратила дар речи. Ее стебельки дрожали. И единственный звук, который она издала, был негромкий вздох.

Если бы только у нас/меня были ноги, способные бежать, Я/мы воспользовался бы ими и побежал.

Если бы у нас/меня были когти, чтобы копать, Я/мы выкопал бы нору и спрятался.

Если бы у нас/меня были крылья, Я/мы улетел бы отсюда.

Но поскольку этими полезными искусствами мы не владеем, члены нашей груды едва не постановили навсегда отгородиться от мира, отречься от объективной вселенной и подождать, пока непереносимое не уйдет.

Но оно не уйдет.

Об этом напоминает наше второе кольцо мысли.

Многие из жирных слоев мудрости, покрывающих наш престарелый сердечник, отложились после чтения ученых книг или долгих бесед с другими мудрецами. Эти полосы философского воска согласны с нашим вторым кольцом. Как ни трудно это признать треки, космос не исчезает, когда мы замыкаемся в себе. Об этом свидетельствуют логика и наука.

Вселенная продолжает существовать. Одно за другим происходят важные события.

Тем не менее очень трудно повернуть наши дрожащие сенсорные кольца к горе-дредноуту, который только что опустился с неба и чей корпус словно заполнил всю долину и все небо.

Еще трудней смотреть в люк в борту огромного корабля, в это отверстие, которое шире самого большого здания города Тарек.

Но труднее всего — смотреть на худшее из всех возможных зрелищ, на этих родичей, от которых так давно бежали треки.

На сильных и страшных — на могучих джофуров.

Какими великолепными они кажутся, эти сверкающие кольца, раскачивающиеся на фоне освещенного портала, без жалости глядящие на искалеченную страшным весом их корабля долину. Долину, кишащую полуживотными, смешанными отбросами, дикими потомками беженцев.

Изгнанниками, которые полагали, что смогут избежать неизбежного.

Граждане Общины в страхе перешептываются, все еще не пришедшие в себя от увиденного: меньший корабль ротенов, сила которого много месяцев приводила нас в ужас, беспомощно прижат и заключен в смертоносную светящуюся оболочку.

Да, мои кольца. Я/мы чувствую, как некоторые — самые быстрые и благоразумные — убегают, исчезают еще до того, как стихает гул приземления. Другие неразумно приближаются к гигантскому кораблю, притягиваемые любопытством или благоговением. Возможно, фигуры, которые они видят, не связываются в их сознании с представлением об опасности.

Безвредный, как треки, так у нас говорят. В конце концов, чем могут грозить груды жирных колец?

О, мои/наши бедные невинные соседи. Скоро вы это узнаете.

В ту ночь ему снился тот момент, когда он в последний раз видел улыбку Линг — до того, как ее и его мир безвозвратно изменился.

Казалось, это было так давно, во время ночного, при свете луны, молчаливого паломничества мимо выходов вулканических испарений и крутых утесов, в единой надежде, в преклонении перед Святым Яйцом. Процессию составляли двенадцать дюжин одетых в белое паломников: квуэнов и г'кеков, треки и уров, людей и хунов; все они по тайной тропе поднимались к священному месту. И впервые с ними были гости из космоса: повелители ротены и два человека-даника, а также их охранные роботы; все они собирались присутствовать при ритуале единства причудливого варварского племени.

Ему снились последние мирные моменты этого паломничества, прежде чем единство было разорвано словами чужаков и делами фанатиков. И особенно улыбка на ее лице, когда она сообщила ему радостную новость.

Летят корабли. Множество кораблей.

Пора всем вам вернуться домой.

Два слова по-прежнему дрожали, как искры в ночи. Ритмично разгорались, когда он во сне тянулся к ним.

корабли.

домой.

корабли.

домой.

Одно слово во сне исчезло — он не мог сказать, какое именно. За второе ухватился, и его огненное свечение усилилось. Странный свет, стремящийся на свободу. Он проходит сквозь плоть, сквозь кости. Свет все проясняет, предлагает показать ему все.

Все, кроме…

Но она исчезла. Ее забрало исчезнувшее слово.

Из ночного кошмара Ларка, закутавшегося в теплое одеяло, вырвала боль. Правда, рука была прижата к груди, и от нее исходили волны боли.

Ларк тяжело вздохнул и левой рукой один за другим разжал пальцы правой. Что-то прокатилось по его раскрытой ладони.

Каменный осколок Святого Яйца, тот самый, что он еще мятежным ребенком отколол и с тех пор носил с собой как наказание. Во сне он видел, как разгорячается этот осколок, пульсирует в ритм с его сердцем.

Ларк смотрел на блеклый навес над головой и на участки звездного неба.

Я остался во тьме на Джиджо, подумал он. Ему очень хотелось снова увидеть сияние, заполнявшее сон. Сияние, которое, казалось, способно осветить самые далекие дали.

Позже в тот же день, когда нервничающий солдат милиции принес к ним в палатку поднос с завтраком, Линг заговорила с ним.

— Послушай, это глупо, — сказала она. — Каждый из нас ведет себя так, словно другой — отродье дьявола. У нас нет времени для перебранок: и мои и твои люди идут по курсу, который грозит трагическим столкновением.

Ларк думал о том же, хотя ее мрачный испуг показался ему чрезмерным. Линг откровенно посмотрела ему в глаза, как будто хотела наверстать упущенное время.

— Я бы сказал, что столкновение уже произошло, — заметил он.

Поджав губы, она кивнула.

— Верно. Но несправедливо обвинять всю вашу Общину за действия меньшинства, которое не получало одобрения или…

Он коротко горько рассмеялся.

— Даже пытаясь быть искренней, ты остаешься снисходительной, Линг.

Она несколько мгновений смотрела на него, потом кивнула.

— Ладно. В сущности, ваши мудрецы фактически — постфактум — санкционировали нападение фанатиков, захватив нас в плен и угрожая шантажом. Справедливо будет сказать, что мы уже…

— В состоянии войны. Верно, дорогая бывшая нанимательница. Но ты обошла наш casus belli. — Ларк понимал, что его грамматика может хромать, но ему хотелось показать, что даже дикарь может ввернуть латинское выражение. — Мы боремся за свою жизнь. И теперь мы знаем, что ротены с самого начала замыслили геноцид.

Линг посмотрела мимо него туда, где врач г'кек извлекал все большее количество жидкости из дыхательных щелей квуэна, который без сознания лежал в глубине убежища. Она несколько месяцев работала рядом с Утеном, оценивая местные образцы с точки зрения возможного Возвышения. Болезнь серого квуэна не абстракция.

— Поверь мне, Ларк, я ничего не знаю об этой болезни. Не знаю и о том трюке, который предположительно сыграли ротены, пытаясь действовать через ваше Яйцо.

— Предположительно? Ты полагаешь, у нас есть технология, способная на подобное? По-твоему, это обман?