Но вот взгляд Гектора остановился на нежном создании, только что извлеченном из крошечного гроба, чтобы быть положенным рядом с матерью, которая умерла оттого, что хотела дать ему жизнь. К горлу Гектора подступили слезы и потекли из глаз крупными каплями.

Гектор схватил ее руку цвета слоновой кости и задумчиво погладил, с трудом подавляя желание склониться и запечатлеть на лбу этого ангела-мученика самый чистый из поцелуев.

Но, может быть, это небесное видение и долгие размышления над тяжестью судьбы и тщетой земных сует побудят Гектора хотя бы на время подумать о прекращении борьбы? Не тут-то было!

И, однако, он испытывает новое потрясение перед таинством смерти.

Пребывая в том же лихорадочном исступлении, он присутствует на другом похоронном обряде. «На этот раз хоронили Бонапарте, племянника великого императора и сына несчастной королевы Гортензии; за сорок лет до того она — веселая креолка — приехала со своей матерью Жозефиной из Сан-Доминго и танцевала негритянские танцы и пела для матросов карибские песни. Ныне приемная дочь самого великого человека нового времени приехала как беглянка, чтобы спасти одного из своих сыновей — будущего Наполеона III — „от топора реакции“, оставив своего мужа во Флоренции, а младшего сына — погребенным в земле Данте и Микеланджело»[50].

Так призрак смерти, которую он желал постичь, проходил перед ним снова и снова, не унимая, однако, бушующей в нем жажды жизни.

14 апреля

Наконец пришло письмо, на которое он возлагал такие большие надежды.

Однако странно: адрес написан не Камиллой, а госпожой Мок. «Что произошло? Без сомнения, еще один фокус „бегемотихи“!» — воскликнул он.

Так, с беспредельной нежностью называл наш Ромео свою без пяти минут тещу.

Он нетерпеливо вскрывает конверт, где заключена его судьба. Читает… Но что это? Послушайте, он сам рассказывает об этом в «Мемуарах»:

«Ее достойная маменька обвиняла меня в том, что я внес смятение в семью, и сообщала о свадьбе своей дочери с господином П…»[51]. Слезы ярости брызнули у меня из глаз, и в тот же миг было решено: лечу в Париж и там без всякой пощады убиваю двух виновных и одного невиновного. Разумеется, что, свершив сие благое дело, мне предстояло убить и себя».

Кипя негодованием, Гектор мельком взглянул на кольцо, подаренное ему Камиллой в залог вечной любви, которое он всегда носил на пальце, и затем мелодраматичным тоном отчетливо произнес: «Я отомщу за себя, ты умрешь!»

Теперь наш великий мрачный влюбленный, осмеянный и поруганный, собирается совершить романтично обставленные убийства.

Вперед, к справедливому возмездию!

Гектор обдумывает тройное убийство.

В Париже надо появиться строго инкогнито. Узнав о моем возвращении, виновные встревожатся и поспешно сбегут из столицы, чтобы скрыться от неминуемого торжества мести. Это уж наверняка. А как застать всех троих вместе? Как?

И он решает:

«Я предстану перед ними около девяти часов вечера, в тот момент, когда семья собирается к чаю. Прикажу доложить обо мне, как о горничной графини М.., которой поручено передать срочный и важный пакет. Меня проведут в гостиную. Я отдам письмо и, пока они будут его читать, выхвачу из-за пазухи два двуствольных пистолета и пробью голову номеру один, номеру два, а потом схвачу за волосы номер три. Я дам ему себя узнать и, невзирая на вопли, пошлю в него мое третье приветствие и затем, прежде чем этот вокально-инструментальный концерт привлечет любопытных, пущу себе в правый висок четвертый неопровержимый аргумент, а если пистолет даст осечку (это случается), поспешно прибегну к моим пузырькам!»[52] Вот так — как видите, очень просто.

И впрямь Дон-Кихот!

В его плане первое — нарядиться горничной. Но где найти одежду? Немедля он наводит справки и бросается на набережную Арно, в магазин модных нарядов.

Там он приказывает:

— Принесите мне платье.

— Для кого, сударь? Девушки или женщины? Из какого сословия?

— Вы чересчур любопытны, сударыня.

— Но это необходимо знать, сударь, чтобы угодить вам.

— Для горничной… — И, к удивлению женщин, добавил: — Да подберите шляпку с большой зеленой вуалью.

Молчаливые улыбки.

— Какого размера нужно платье, сударь?

— Вы можете примерить его прямо на меня.

Изумленные женщины в нерешительности — похоже, что он сумасшедший!

Однако Гектор продолжает:

— Я не намерен давать какие-либо объяснения, сударыня, но все же готов вам сообщить, что собираюсь лететь в Париж, покарать неверную невесту, ее мать — сообщницу в измене, и человека, узурпировавшего мое законное право на счастье.

Снова едва сдерживаемый смех.

— А при чем здесь платье, сударь?

На что тот уклончиво ответил:

— Я же говорю вам, что моя жажда мести будет утолена их кровью.

Тогда хозяйка и приказчицы, задыхаясь от смеха и уже не пытаясь что-либо понять, упаковали платье, шляпку и вуаль. Они больше не сомневались — перед ними помешанный.

Теперь живей в гостиницу! Здесь он зарядил по всем правилам свои двуствольные пистолеты, тщательно осмотрел и положил в карманы пузырьки «с прохладительными напитками» — лауданумом и стрихнином. Итак, если откажет оружие, сработает яд.

Герой, умеющий без колебаний умереть, решил:

«Мой чемодан, собственность семьи, вернется к отцу». И, старательно выписывая завещательную надпись, он бормотал сквозь зубы: «Бедный отец, как он будет сокрушаться, когда получит чемодан! Ну, а музыка? Музыку я завещаю будущим поколениям и надеюсь, что они, более просвещенные и более справедливые, смогут восторгаться моим творением во всем его совершенстве». И он строчит наставление о том, как лучше понимать и исполнять его сочинения.

На партитуре недавно переработанной «Фантастической» перед началом сцены бала он написал:

«У меня нет времени закончить. Если Парижскому обществу концертов придет фантазия исполнить эту пьесу в отсутствие автора, я прошу Габенека дублировать в нижнюю октаву кларнетами и валторнами пассаж флейт в последнем повторе темы и написать полным оркестром последующие аккорды. Этого будет достаточно для заключения».

Таким образом, стоя на краю могилы, Гектор оставил свою последнюю волю музыканта, свое завещание.

Затем он спешит к дилижансу, который должен повезти его к месту справедливого возмездия. Отправление в шесть часов.

В пути он ничего не ел. Впрочем, не совсем. Он сам рассказывает, что за все время «не проглотил ничего, только пил апельсиновый сок». Однако свирепое выражение его лица и бешеный взгляд обеспокоили возницу, который заподозрил в нем опасного политического агитатора, возможно везущего с собой «адские машины».

Дилижанс едет и едет…

Но вдруг кандидат в убийцы разразился бранью.

— Гром и молния! (вариант). При пересадке в Пьетра-Санта я оставил в карете платье горничной! Из-за кучера, перевернувшего вверх дном все вещи. Разрази его гром! (вариант).

Полнейшее замешательство.

Не откажется ли он от своего замысла убийства?

Не тут-то было!

Прибыв в Геную, он, продолжая кипеть от ярости, приобретает у новой модистки другой набор: платье, шляпку и зеленую вуаль.

Но местная полиция, предупрежденная дорожными спутниками и кучером, отказывается выдать ему визу в Турин и, меняя маршрут, велит следовать через Ниццу.

— Не все ли равно! — вскричал Гектор. — Главное — попасть в Париж и чтобы пистолеты выстрелили по моей воле.

Он сидел в пузатом дилижансе, катившем по дороге, высеченной в скале, в ста метрах над морем, и мечтал…

Он мечтал, потому что была весна, счастливая весна, в которой, казалось, разлита божья благодать.

Временами Гектор возвращался к реальности.