И Гектор вернулся в столицу.

Вечный мучительный вопрос: как заработать на жизнь?

Не уменьшилась ли, наконец, к нему враждебность? Увы!

«Франция в этот час, — писал он, — представляет собой лес, населенный мечущимися людьми и бешеными волками; и те и другие лишь изыскивают средства истребить друг друга…

По возвращении я застал в Консерватории десятерых объединенных в комиссию негодяев за разработкой проекта, содержащего среди прочих любезностей в мой адрес еще и упразднение должности хранителя библиотеки, которую я занимал. Если министр его одобрит, что будет почти наверняка, то мне не останется ничего, кроме редких фельетонов, за которые издатели платят теперь полцены, если платят вообще…»

Откуда же во Франции такое ожесточение против несчастного Гектора, этого гениального неудачника? Вы желаете, господа, свести его заработок к скудным гонорарам за артистическую хронику, иначе говоря, обречь его на голод? Не так ли? Ведь вам известно, что музыкальные рецензии изгнаны со страниц печати в. это тревожное время и его доход теперь урезан наполовину.

Однако, на счастье Гектора, нашелся благородный человек, гений, как и он, который с трибуны палаты депутатов потребовал от правительства мер в пользу «людей умственного труда» и добился для собрата по романтизму оставления его на должности хранителя библиотеки, а сверх того денежной награды в 500 франков для его поощрения как композитора. Этого человека, гордость и честь своего времени, чье имя навсегда останется в истории литературы, человека, достигшего вершин поэзии и сидевшего тогда на скамье парламента, звали Виктором Гюго.

Тем не менее бюджет Гектора оставался крайне скудным. У него было столько расходов. Казалось, Офелия вот-вот угаснет. Мария же, ненасытно жаждущая блистать и увлекать, вот-вот разразится бурей оттого, что не может тратить и тратить на наряды. Наконец, юный Луи учился вдали от Парижа, готовясь поступить во флот. Какое тяжелое бремя для безденежного Гектора! Жизнь гения была подобна кораблю, терпящему бедствие.

29 октября в ночь, которой был окутан Гектор, проник слабый луч. Объединение артистов-музыкантов решило устроить фестиваль в театре Версальского дворца, и Гектору было поручено дирижировать оркестром перед «знаменитым Маррастом, окруженным созвездием прохвостов, восседавших в зале на креслах Людовика XV и его двора».

Некоторый успех, хотя и не наполнивший пустой кошелек композитора.

Серый, блеклый, пустой год. Господи, до каких же пор?..

Январь

Гектор собирается с силами, ему нужна победа любой ценой. Вот он основал Филармоническое общество, став его директором-учредителем, руководителем оркестра и пожизненным президентом. Первый концерт, сбор 2700 франков. Обнадеживающий результат.

Недруги Гектора, берегитесь, восстаньте! И они восстали.

Отсюда и провал второго концерта, прозвучавший тревогой: 421 франк.

Третий концерт стал катастрофой — всего 156 франков.

Таким образом, Филармония оказалась нежизнеспособной.

— Нет! Она не должна умереть! — решил Гектор.

Если бы только борьба… Но с каким горем пришлось справляться ему в тот жестокий период! 3 мая 1850 года, на другой день после концерта в Сент-Эсташ, где был исполнен «Реквием», в Гренобле скончалась сестра Гектора Нанси Паль. Страдая раком груди, она без единого слова жалобы сносила долгие, нестерпимые муки. Возможно, ее удалось бы спасти, по крайней мере продлить жизнь, но ей не сделали операции, потому что в этой высоконабожной среде, как с возмущением писал Гектор, всегда считали, что «должна свершиться господня воля, будто бы все остальное свершается не по воле божьей». И бывший студент-медик горько оплакивал свою дорогую сестру…

Еще один коварный удар судьбы, еще одна душевная рана.

Гектор настаивает и упорствует; желая сохранить жизнь Филармонии, он совмещает в ней все должности до того злосчастного 13 августа, когда с разбитым сердцем он внес в книгу протокола запись: «Присутствующие члены комитета (говорят, всего их было десять, включая Гектора), прождав своих коллег в течение трех четвертей часа, разошлись».

Сколько препятствий! Филармония, хромая, двигалась к неотвратимой гибели. Во время этой агонии, которую Гектор пытался продлить всей своей упорной волей, Филармония пошла на небывало смелую мистификацию.

Маэстро уже давно изыскивал какое-нибудь средство, чтобы с блеском показать перед всем миром предвзятость и, следовательно, нечестность своих преследователей и заклятых врагов.

Однажды было объявлено, что в концерте, назначенном на 12 ноября, он будет руководить исполнением оратории в старом стиле «Бегство в Египет», сочиненной в 1679 году и приписываемой руководителю капеллы Сент-Шапель в Париже Пьеру Дюкре[149]. Чтобы блеснуть эрудицией, каждый считал своим долгом заметить, что Пьер Дюкре полностью заслуживал подобной эксгумации и что музыкальные заслуги ставят его в ряд самых выдающихся композиторов той эпохи.

Среди злопыхателей то и дело повторяли фразу:

— Может быть, Гектор Берлиоз понял, наконец, что может добиться успеха, лишь дирижируя произведениями других — подлинно талантливых музыкантов?

Настало 12 ноября. Зал полон — не из-за Гектора, а из-за Дюкре. Оркестр начинает играть «бессмертный шедевр гениального Пьера Дюкре».

Публика слушает молча и с достоинством, явно захваченная льющимися звуками. Беспрерывно бушуют волны аплодисментов.

— Превосходная музыка! — воскликнул предводитель заговорщиков.

— Создавайте такую же, Берлиоз! — бросил другой. Гектор, стоя за пюпитром, ни на секунду не теряет невозмутимого спокойствия.

Последний звук. Гром несмолкаемых оваций, Пьер Дюкре, должно быть, переворачивается в гробу.

На другой день печать единодушно восхваляла великого покойного композитора.

Однако внезапно настала сенсационная развязка, которая потешила весь Париж. Гектор объявил:

— Пьер Дюкре никогда не существовал. Это я придумал его во всех деталях, и произведение, принятое бешеными овациями, создал я — я один. Я хотел разоблачить пристрастие и слепоту моих порицателей, их ненависть ко мне, и я надеялся достигнуть этого, уповая на невежество сих докторов музыкальных наук, которые вот уже свыше тридцати лет сыплют с высоты кафедры лживыми афоризмами и изрыгают желчь.

Когда, таким образом, был обнаружен истинный творец замечательного произведения, с каким жаром пытались его неумолимые преследователи оправдать горячее восхваление Дюкре отречением самого Гектора!

Но последний с гордостью парировал:

— Меняется, слава богу, ваше понимание, а не моя манера. Не я иду к вам, а вы ко мне.

И на время — увы, короткое, — интриганы примолкли.

Скончался Спонтини, автор «Весталки», к которому Гектор относился с горячим восхищением и любовью. Гектор посвятил памяти великого композитора прекрасную статью, где ощущалась боль неподдельного горя.

22 марта

Выборы в Институт на место знаменитого усопшего. Кого же изберут теперь члены Академии?

Новое разочарование.

Одиннадцать кандидатов, тридцать восемь голосующих. Результаты таковы: за Амбруаза Тома — 30 голосов, за Ниденмейера и Баттона — 8 голосов, за Берлиоза, друга Спонтини, — ни одного.

Амбруаз Тома был торжественно провозглашен академиком в первом же туре. «Как, — удивлялась Европа, — автор неумирающих сочинений, которые взволновали весь мир, кроме Франции, сочинитель „Осуждения“ и „Ромео“, „Траурно-триумфальной симфонии“ и „Реквиема“, „Бенвенуто“, „Гарольда“ и „Фантастической“ не побит, а просто раздавлен автором бесцветной оперы „Каид“?

Ни одного голоса! Другого бы это заставило сказать: «Тем хуже. Прощайте!»