Спустя пять дней, одиннадцатого, было назначено второе представление. На афише — «Гамлет». Бессмертные «звезды» собрались в театре: молодые люди с вдохновенными лицами, отмеченными печатью гения, — романтики, пробуждающие неведомые доныне краски, ритмы, чувства, крушители деспотичного и обветшалого классицизма. Все в поисках возвышенного и патетического. С длинными локонами, галстуками дерзких, вызывающих расцветок; то была «Молодая Франция» — идейные враги «старикашек».

В зале находились Альфред де Виньи (тридцати лет) — певец нравственного благородства и смирения; Эжен Делакруа (двадцати восьми лет) — выдающийся колорист и смелый новатор; Виктор Гюго (двадцати пяти лет), чье чудесное слово вскоре должно было зазвучать, изумляя мир; Александр Дюма (двадцати четырех лет), подобный извилистому бурному потоку, который, пробиваясь сквозь горы, затопляет луга; Жюль Жанен (двадцати трех лет) — искрящийся остроумием критик, предсказывавший славу и выносивший суровые приговоры; Сент-Бев (также двадцати трех лет) — человек изысканного вкуса, постигший все тонкости анализа. Здесь присутствовал и юный Жерар де Нерваль (двадцати лет), чья милая непосредственность скрашивала странности его характера; в тот день он наверняка отказал себе в еде, чтобы заплатить за откидное место в партере, потому что он был беден, очень беден.

Одним словом, тут присутствовала вся длинноволосая братия «Молодой Франции», одетая в ярко-красные жилеты.

Был здесь, наконец, и мальчик Теофиль Готье (шестнадцати лет), который позднее заставил заговорить о себе.

Тема — «Гамлет».

Непрерывно льющаяся кровь и смерти — одна за другой, героизм Гамлета, добавляющий, к патетике ореол благородства; безумие, которое блуждает по всей пьесе, сея то сомнения, то ужас.

И поразительным контрастом — подобный рафаэлевским мадоннам, ангельский лик Офелии, которую ждет трагическая гибель. Такая дерзновенность сюжета, такая свобода в искусстве, далекая от проторенных троп, должна была вдохновить Виктора Гюго на создание драмы «Эрнани», поставленной три года спустя, где свирепствовало «то мировое зло, которое мастерски отобразили Гете в „Фаусте“ и Байрон в „Манфреде“. Может быть, именно в „Гамлете“ и „Манфреде“ находил бессмертный французский поэт Виктор Гюго прообразы своих романтических героев?

Ну, а актеры?

Кембл, самый знаменитый и самый сильный трагик во всей Англии, играл роль Гамлета, отрешенного от жизни. Свою роль он исполнял с такой жизненной правдой, что сам Гамлет не смог бы ни говорить, ни чувствовать с большей убедительностью.

Роль Офелии чудесно играла божественная Смитсон, чьи глаза отражали чистоту, мечтательность и нежную страсть.

Какое возбуждение среди романтиков! Они славят возрождение лиризма, задушенного после Малерба классической дисциплиной, и взывают к торжеству крылатого вдохновения над холодным разумом — ограниченным и скудным.

Гектор был без ума от гения Шекспира, а еще более от непорочной Офелии — создания из иного мира, со столь чистой душой и столь легким телом. Чем объяснить подобный пожар души? Он был профан в английском языке, но, может быть, у него был с собой точный перевод?

Так или иначе, но Гамлет сыграл в его судьбе важную роль.

«Шекспир, — писал он, — неожиданно обрушился на меня и потряс. Он молнией разверз для меня с величественным грохотом небо искусства, осветив его самые дальние бездны.

Я познал подлинное величие, подлинную красоту, подлинную драматическую правду. Я увидел… я понял… я ощутил, что жив, что должен подняться и действовать».

Пятнадцатого Гэрриет Смитсон выступила вновь в «Ромео и Джульетте» — столь же гениальном произведении, где трогательная нежность резко сменяется кровопролитиями.

В склепе, где вечным сном спят гордые Капулетти, на неостывший труп Ромео падает холодеющая Джульетта, воздушная и уже призрачная, чтобы вместе со своим любимым вознестись на небо, готовое их принять.

«Завидная участь так умереть!» — повторяет про себя Гектор.

Гэрриет Смитсон имела наибольший успех в драме «Джен Шор»; после агонии, повергшей всю публику в состояние леденящего ужаса, она сумела умереть с величием угасающего светила. Она появляется вновь в «Виргиниусе» Ноулса.

Всякий раз, увидев ее на подмостках, Гектор впадал в транс и в исступление. И тогда начинались безумные блуждания. Пропадал сон, вместо него он внезапно погружался в забытье: раз ночью на снопах в поле около Виль-Жюиф, как-то на лугу в окрестностях Со, еще раз за столиком кафе «Кардинал» на углу Итальянского бульвара и улицы Ришелье. Там он оставался пять часов, к великому ужасу официантов, которые не осмеливались к нему приблизиться. «Они боялись найти меня мертвым», — подумал он, придя в себя.

Случилось даже, что он забылся на берегу Сены в Нейи, при скорбных завываниях пронзительного ветра. И когда очнулся, выкрикнул в волнении: «Она будет моей женой!»

Право же, Дон-Кихот!

Любит он Гэрриет или Офелию, созданную по образу его романтической мечты, или, быть может, он просто ищет любви?

Гэрриет и вправду его потрясла, он грезит ею.

Ирландия, где родилась его Дульцинея, пленила и увлекла его настолько, что он вскоре переложил на музыку «Ирландские мелодии» Томаса Мура. Для него существуют только Ирландия и самое небесное создание из этой дальней страны!

Да здравствуют Ирландия и Офелия!

Вскоре Гектор перестал довольствоваться одним только постоянным посещением представлений, где появлялась его «звезда» — роковая Гэрриет. Сердце его готово было остановиться.

Теперь он, одинокий, терзаемый тоской, бродил у театрального подъезда. И когда она показывалась, прислонялся к стене, чтобы удержаться на ногах. А она? Она проходила мимо, даже не взглянув на него, «рассеянная и безучастная к любовному шепоту, идущему за ней следом».

Однажды, мечтая о ней, он решает: «Пусть я буду голодать, если плата за жилье окажется слишком высокой, но я перееду поближе к гостинице, где она живет. Я выберу комнату, откуда смогу наблюдать за ней. Из окна я буду следить за ее жизнью, а если занавеси будут слишком плотными, я представлю себе ее».

Так он поступил, поселившись в доме 96 на улице Ришелье[23].

«Слегка свесившись из своего окна, он видел наискось меблированную гостиницу, где жила Офелия. Такая стратегия, впрочем, давала ему немного, хотя он и проводил в этом положении по нескольку часов утром и вечером. Каким ребячеством была эта роль глупого вздыхателя!»[24] «Что мне остается, — спрашивал себя Гектор, — умереть жалкой смертью, оставив ее в неведении о моем существовании, или совершить какой-нибудь подвиг, который сделает меня известным, изумит ее и заставит восхищаться?»

И тогда, как весь Париж млел в неистовом восторге от Офелии, Гэрриет ничего не слышала о Гекторе. Она и не подозревала о его существовании.

Но как добиться музыкального триумфа и произвести впечатление на любимую женщину?