— Бес, — Стас протягивает мне свою сатанинскую трубку, — начальник охраны, — взгляд на судорожно натягивающего перчатки и поправляющего микрофон возле рта, — "лаборатории".

— Да, Мороз.

— Александр Владимирович, у нас тут бедствие. В результате сильного шторма затопило практически все строение, нижние этажи и подвалы…

И у меня внутри все сжалось от страха. Пальцы, кажется, сами с такой силой в трубку впились, что еще немного — и раскрошат на хрен. Нельзя. Нельзя, Саша. Под взволнованный голос Мороза возвращаться в реальность, отпуская тот ужас, что вдруг взвился внутри от осознания брошенной им фразы:

— …несколько пострадавших. Двоих нужно эвакуировать на большую землю.

— Кто?

Не знаю., как выдавить из себя этот вопрос смог. Не знаю, почему мы до сих пор на земле стоим. Почему кретин этот в фуражке не делает и попытки взмыть вверх. Озарением: ждет окончания разговора. А у меня перед глазами она, запертая в своей клетке. И с каким-то неправильным, наверное, облегчением слышать другие имена. Чужие. Не ее. Людей, который служили мне верой и правдой… а я выдыхаю, довольный, что не ее проклятое имя слышу сейчас. Не этой сучки с зеленой заводью взгляда, в котором при каждой встрече я сам словно в самый лютый шторм окунаюсь. Каждый раз — насмерть. И ведь она же потом и воскрешает, чтобы вновь утопить в своей-моей ненависти и злости. Помехи. Гребаные помехи, прервавшие его голос, и облегчение тут же сменяется тревогой на грани истерики.

— Что с клеткой сто тринадцать?

И молчание. Какого дьявола он молчит? Почему слышу вздох его медленный вместо ответа?

— Отвечай.

Наверное, слишком сильно рявкнул, потому что пилот впереди вздрогнул и руки на руль положил. Но в ответ вновь это ненавистное потрескивание в трубке, о котором, скорее, догадываюсь, чем слышу в разрывающем уши шуме работающего вертолета.

— Сбежать хотела, — и изнутри ярость взвивается холодным порывом ветра, — сама ключ откуда-то достала, — все это торопливо, сбиваясь, но я знаю, что не лжет. Кишка слишком тонка. Но ярость не на нее, а на этого придурка, растягивающего мою агонию в долгие секунды его прерывающейся неровной речи.

И с громкими проклятьями кинуть чертов телефон на землю, когда связь окончательно прервалась.

Видимо, у моего Дьявола были сейчас гости гораздо важнее, раз он не стал ждать меня сегодня у самых ворот. Хотя в какой-то момент показалось, что это не я пойду в Ад, а Ад пришел ко мне. Когда аппарат вдруг оказался втянутым в штормовой ветер неимоверной силы. Он раскручивал вертолет словно детскую игрушку, подбрасывая его в воздухе то вверх, то вниз. Огромные капли воды казались размером с мой кулак, они беспощадно били по стеклам, грозясь разбить их к чертям собачьим, а я все пытался разглядеть в этой огромной стене воды, грозно поднявшейся над привычным уровнем океана, небольшую темную точку — свой остров.

Не знаю, каким чудом ему удалось. Но, видимо, Стас знатно поработал над поисками пилота, потому что этому сукину сыну удалось нас посадить. Чертов гений воздуха все же справился со стихий, несмотря на то, что по всем законам физики это было просто невозможно. Скорее всего, он боялся за свою жизнь и делал все, чтобы не оказаться опрокинутым прямо в угрюмые волны свихнувшегося океана. Я не знаю. Мне, откровенно говоря, было наплевать. Разнесет нас, как хлипкие пластмассовые игрушки, в разные стороны, оторвав руки и ноги, или же мы, наконец, сядем на землю. Мне казалось, наступила какая-то точка невозврата, после которой ничего больше не имело смысла. И это не было правильно, учитывая, сколько людей сейчас было на острове. Это просто было. Факт. Ничего больше. Ощущение, что что-то сдохло. Что-то вырубилось во мне вместе с последними шумами телефонной трубки и способно ожить только в одном случае — когда я своими глазами увижу ее. Живой. Больше ничего не имело значения. Больше ничего не могло снова запустить это долбаное сердцебиение. В какой-то момент все остальное потеряло весь смысл. Все вокруг меня. Эта воссозданная лаборатория. Конкуренты. Тварь, томившаяся в клетке. Жажда жесточайшей мести и ненависть последних лет. Все то, что было мной все это время… словно я сам перестал существовать с того момента, как затих голос Мороза, и мог воскреснуть только в одном случае. Труп. Я спрыгивал с вертолета никчемным трупом, зомби, заточенным лишь под одну жизненно-важную задачу. Найти Ассоль. Найти живой. Или раскурочить до руин весь этот проклятый кусок земли, а после лечь рядом с ней и сдохнуть молча.

И все же ощутить, как взрывается ударной волной в грудной клетке эта самая жизнь. Взрывается голос Мороза, растерянно бормочущего едва ли не самые важные слова.

— Живая она. Как есть живая.

А я кулак ко рту приложил, чтобы не заорать в облегчении, чтобы не закричать, что она правильно все сделала. Моя девочка, не посмевшая оставить меня одного. Сейчас, когда вдруг остро понял, что смог бы простить ей многое. Слишком многое, кроме смерти.

— Хотела украсть и сбежать с ребенком, но мы ее остановили. А сейчас лежит без созн…

— СТОП. С каким еще ребенком?

И вновь ощутить, как возвращается холод… как на затылке вновь от ужаса волосы зашевелились. И ужасной догадкой — она решила отомстить мне? Забрать то единственное ценное, что я имел? То единственное, за что, и я вдруг сейчас это понял, я мог убить ее сам, если бы намеренно навредила девочке? Потом сам же подыхал, да, каждый оставшийся свой день без нее… но за этих детей я отвечал одновременно перед Богом и самим Дьяволом. И он ждал меня по ту сторону моей финальной точки, чтобы призвать к ответу. Впрочем, я всегда знал, что пересеку гребаную конечную черту именно с Ассоль. Неважно, вместе с ней или через сутки-двое после нее… но я догоню мою лживую девочку. Непременно догоню. Иначе мое погружение в Ад потеряет свой болезненно-острый вкус.

Сначала к ней. Потом будут камеры. Потом будут разговоры со службой охраны. Потом весь остальной мир. Сначала она. Как бы я ни презирал себя за это, но оказалось легче нестись на долбаном вертолете сквозь бешеные порывы ветра под проклятия и крики страха опытного летчика, нервно дергавшего руль аппарата, чем свернуть с до боли знакомой дороги. На самом деле, совершенно не имело значения, где именно находилась сейчас она. Впрочем, как и всегда. Сколько бы лет ни прошло. Как бы мы ни выросли и не изменились, я всегда шел к ней. Неважно, с какой именно целью. Хотя разве не она сама всегда и была той самой целью?

Когда зашел в свою комнату, в которую ее предусмотрительно перевели охранники, ожидал увидеть что угодно, но только не Ассоль, лежащую в моей рубашке неподвижно на кровати. Почему-то думал, что она должна была уже прийти в себя за это время. Подошел к ней и склонился над постелью: слишком ослабла, видимо. Проверил запястья, но никаких уколов ей не ставили. А это значит, что эта стихия для нее стала настоящим ударом. И тут же ухмыльнуться собственным мыслям: я был для нее основным ударом. Я. Но ведь не этого я добивался все эти годы? А теперь нависал над ней грозовой тучей и жадно смотрел, как дышит. Чертова ведьма. Как ты сделала так, что мне теперь и не нужно было ничего больше? Просто стоять и смотреть, что ты дышишь.

И снова дает о себе знать чертова зависимость. Снова эта дрянь начинает корежить изнутри. Безжалостно вгрызается в мышцы, требуя коснуться ее лица. Всего лишь раз провести кончиками пальцев по такой бледной и такой нежной коже. Зачем? Понятия не имею. Моя болезнь в такой близости к ней прогрессирует с каждым днем, с каждой минутой все больше, мутирует, становясь все беспощаднее и отвратительней.

Который раз подряд я пересматривал сохранившиеся видеозаписи с камер? Наверное, пятый или шестой. Приблизив к монитору лицо настолько близко, чтобы вновь и вновь попытаться прочесть ее слова, нет, выкрики, брошенные в лица тем, кто наставил на нее оружие. Ублюдки. Я заставлю каждого из них харкать кровью за это. За то, что едва не позволили ей умереть.