— Ага, так я и поверила! И сколько германцев после этого пришлось хоронить? — Иногда мне кажется, что детектор лжи, разработанный Павловым, работает на пару порядков хуже, чем тот, что у моей любимой в голове. — И не смей отнекиваться, врунишка!

— И когда это я тебе врал?.. Ну… Я точно не считал, но где-то — пару десятков… Не волнуйся, лапушка, мне абсолютно ничего не угрожало!.. — Поспешно добавляю, видя начинающие округляться глаза. — Просто плохие мальчики решили помешать нашему разговору, вот и пришлось… Но я тут ни причем!.. Я только двоих… И то — нечаянно…

Красноречивый взгляд Даши так и говорит, что мол, горбатого могила исправит, но потом, выделив ключевое слово во фразе, она испуганно решает промолчать. Положение спасают раздающиеся в коридоре шаги, и в гостиную входит няня, держащая на руках Машулю, которая изумленно рассматривает окружающий мир.

— Здравствуйте, Денис Анатольевич… Дарья Александровна, малышка проснулась, пора кормить.

— Добрый день, Оля… — Еле успеваю поздороваться.

— Оленька, ну мы же договорились — без официальности!.. Сейчас папа с дочкой поздоровается, и пойдем.

— Здравствуй, Марьюшка! — Беру на руки маленького и очень родного человечка, тихонько касаюсь губами лобика. Дочка также удивленно смотрит на меня, затем выдает что-то среднее между писком и мяуканьем, очевидно, означающее «Привет» на её языке. После чего следует звук погромче и подлиннее, скорее всего означающий «Я кушать хочу, а вы тут, блин, втроем собрались и ничего не делаете!».

— Всё, всё, родная моя, идем! — Дашенька останавливается в дверях с многозначительной улыбкой. — Собирайся, дорогой, к своему начальству. И не задерживайся там, у меня на вечер вполне определенные планы!..

Доклад был по-военному краток и не занял много времени. Гораздо больше его ушло на осмысление и попытки выстроить какие-нибудь версии, которые, впрочем, не слишком отличались от моих.

— Я вижу тут два варианта. — Иван Петрович задумчиво барабанит пальцами по столу. — Как Вы правильно сказали, Денис Анатольевич, немцы решили поосторожничать и не идти сразу на контакт. И тут либо Николаи решил разыграть спектакль, либо фон Тельхейм за его спиной вел свою игру… Но в любом случае цель операции считаю достигнутой, до германцев доведен устраивающий нас вариант.

— К чему тогда этот спектакль с пленом? — Воронцов отрывается от своей папочки с бумагами. — Если бы Дениса Анатольевича взяли в плен, то ни о какой «странной войне» и речи быть не могло бы.

— Мне кажется, что господина капитана хотели «выпотрошить» в более спокойной обстановке, вызнать все мелочи, детали и нюансы, в том числе и о его деятельности, а потом отправить обратно передать свои условия. И чтобы он в плену на своей шкуре проникся идеей пангерманизма. Кто был автором идеи, Николаи, или кто-то другой, дела не меняет. Германцы не воспринимают пока Россию серьезно, мы для них — кандидат в колонии, сырьевой придаток, а не равноправный партнер. — Это уже Келлер озвучивает свои мысли. — Только вот финал спектакля вышел не такой, как режиссер планировал. Такого фортеля от нашего сорвиголовы они вряд ли ожидали, теперь у них есть о чем подумать… Но тут есть еще одно «но». Пойдет ли герр оберст к кайзеру? Даже убежденный в нашей силе?

— А почему нет, Федор Артурович? — Павлов вопросительно смотрит на собеседника.

— Иван Петрович, мы о своих масонах знаем далеко не все, что хотелось бы, а уж про заграничных и подавно. У меня нет уверенности, что тот же Николаи не связан с ними. И поэтому я думаю, что информация к Вильгельму не попадет.

— К кому же тогда?

— К тому, кто заинтересован в дальнейшем продолжении войны. И кто на этом очень хорошо ручки свои греет. Я имею в виду наших заклятых друзей из-за океана.

— Мне кажется, что это маловероятно, Федор Артурович. Я имею в виду не устремления Штатов, а связь полковника Николаи с янки.

— С янки — нет, а с какими-нибудь высокопоставленными аристократами старинных германских родов, связанных узами масонства с американцами — да, еще и под козырек возьмет… И вспомните, кто делал революции тогда, у нас… — Келлер немного понижает голос. — Февральскую — бриты с французами, а Октябрьскую — немцы с амерами. И кто в конечном итоге победил… Вы, Иван Петрович, когда-нибудь слышали о программе Вудро Вильсона?

— … Только название — «Четырнадцать пунктов». И дату — тысяча девятьсот восемнадцатый. До сути не добирался.

— Я в свое время интересовался данным вопросом. Это — своего рода предупредительный выстрел в воздух, сигнал, что Америка отходит от доктрины Монро и претендует на мировое господство. Внешне всё звучит благопристойно… Ну, если так, навскидку… Один из пунктов — требование свободы морей. Звучит красиво, на самом деле САСШ бросают вызов морскому владычеству Британии… Или снятие эконо╛мических барьеров и установление свободы торговых отно╛шений между всеми государствами. Самое то для штатовских монополистов.

Америка сейчас — единственный выигрывающий в войне. И в её интересах как можно больше ослабить все страны Европы. А в отношении Империи — некто полковник Хаус, никогда, впрочем, не носивший погоны, был создателем этой программы и советником Вильсона. И он видел Россию разделенной на четыре части… Не знаю, как вы к этому отнесетесь, но мне кажется, что за его спиной стоит, то еще сборище масонов, пресловутый Чикагский клуб.

— Маленькое уточнение, Федор Артурович. Эта информация почерпнута Вами из желтой прессы времен Великих Откровений и Разоблачений? Я имею в виду наши отмороженные 90-е…

— Да, Иван Петрович, именно оттуда. — Келлер воинственно топорщит усы, готовясь спорить. — Но тем не менее, еще в римском праве записан принцип «Is fecit cui prodest» — «Сделал тот, кому это выгодно». И моим словам он абсолютно не противоречит, хоть Вы и не хотите в это поверить.

— Можно верить, или не верить, гадать по звездам, или на кофейной гуще, но сейчас мы должны обсудить конкретные действия. Что и каким образом мы можем сейчас сделать? — Павлов возвращается к теме разговора.

— Если позволите… Во-первых, давайте исходить из того, что немцы всё-таки пропустят наших революционеров через свою территорию. — Начинаю излагать свои слегка запутанные мысли. — И в страну они могут попасть через якобы нейтральную Швецию. Поэтому необходимо усилить контроль за въезжающими, причем негласный. Понимаю, что это огромный кусок работы, что людей мало, но перекрыть Питер надо. В архивах же есть фотографии, размножить их, раздать топтунам, пусть высматривают. Или на Департамент полиции надежд мало, Петр Всеславович?

— У нас есть там единомышленники, но без команды сверху ничего не получится.

— Значит, нужна команда от Регента, подкрепленная хорошим кнутом и вкусным пряником… Дальше, активизировать работу контрразведки. Сейчас — не до многоходовых комбинаций, хотя бы вычистить немецкую агентуру с самых важных направлений…

— Не только немецкую, союзников — тоже к ногтю. Сейчас отвлекаться не будем, мы-то все уже в курсе, а Вам, господин капитан, подполковник Воронцов потом оч-чено интересную историю поведает… — Федор Артурович заговорщицки улыбается. — Но продолжайте.

— Продолжаю. Необходимо плотно взяться за подполье. Любого толка, от ярых большевиков до контуженных на всю голову анархистов.

— Уже взялись. В Питере практически полностью выявлена военная организация большевиков, через пару недель ждем уполномоченного Заграничного бюро ЦК, тогда всех и накроем. В других местах тоже на месте не сидят. Контрразведка Эссена на Балтийском частым гребнем по экипажам прошлась. Тем более, что Великий князь Михаил всё-таки разрешил Отдельному корпусу работать в армии и на флоте. Указ, правда, с грифом, но уже действует. Подробности, если захотите, — тоже у Петра Всеславовича. — Федор Артурович снова вставляет свой комментарий, а затем интригует сногосшибательной новостью. — А вот помощь от Вас в вопросе общения с революционерами, господин капитан, потребуется, причем немедленная. В духе Ваших рейдов, но теперь уже не по вражеской территории…