И вдруг она чуть не вскрикнула, когда непрекращающийся поток слов начал сокрушать ее.

– Я сказала вам! Я не знаю, о чем вы говорите! Вы, кажется, не понимаете этого, не так ли? Я просто не знаю, о чем вы говорите.

Морс откинулся в кресле и беззаботно расслабился. Он огляделся, и еще раз задержал взгляд на фотографии директора школы и его жены на большом бюро. А потом он посмотрел на свои часы.

– В какое время дети приходят домой?

Его тон был неожиданно дружелюбным и спокойным, и миссис Филлипсон почувствовала, как внутри нее поднимается паника. Она посмотрела на часы, и ее собственный голос задрожал, когда она ответила ему.

– Они будут дома в четыре часа.

– Это дает нам час, не правда ли, миссис Филлипсон. Я думаю, что это достаточно много – мы можем также поговорить в моем автомобиле. Вы бы лучше положили туда пальто – розовое, если вы согласны.

Он поднялся с кресла и застегнул передние пуговицы пиджака.

– Я послушаю, что ваш муж скажет об этом...

Он сделал несколько шагов к двери, но она положила свою руку на его рукав, когда он проходил мимо.

– Садитесь, пожалуйста, инспектор, – тихо сказала она.

Она уходила (так она сказала). Все так и было, на самом деле. Это было похоже на внезапное решение, как например, написать письмо, или позвонить стоматологу, или купить что-то... Она попросила миссис Купер посидеть с детьми, сказала, что будет самое большее через час, не позднее, и села в 9.20 вечера на автобус, который останавливается сразу за домом. Она вышла на Корнмаркет, быстро прошла через «Глостер Грин» и была на Кемпийски-стрит примерно без четверти десять. В окне у Бэйнса горел свет – она ​​никогда не была у него раньше – она собрала все свое мужество и постучала в дверь. Никакого ответа не было. Она опять постучала – и снова никакого ответа. Затем она подошла к освещенному окну и постучала по нему нерешительно и тихо тыльной стороной ладони; но не услышала ни звука, и не могла разглядеть никакого движения за дешевыми желтыми занавесками. Она поспешила к входной двери, чувствуя себя виноватой, как школьница, пойманная директриссой за курением в классе. Но до сих пор ничего не происходило. Она почти собралась бросить все и уйти прочь оттуда; но была взволнована до такой степени, что решила сделать последний шаг. Она попыталась открыть дверь – она была не заперта. Она приоткрыла ее чуть-чуть, не больше, и позвала его по имени.

– Мистер Бэйнс?

А потом чуть громче.

– Мистер Бэйнс?

Но она не получила никакого ответа. Дом казался странным и звук ее собственного голоса эхом устрашающе отдавался в большой прихожей. Холодная дрожь страха пробежала по ее спине. В течение нескольких секунд она была уверена, что он был там, очень близко к ней, наблюдая и ожидая... И вдруг панический ужас охватил ее, и она бросилась обратно на освещенную улицу, и направилась к железнодорожной станции. Ее сердце билось о ребра, она попыталась восстановить контроль над собой. На Сент-Джилс она поймала такси и приехала домой сразу после десяти.

Это была ее история, так или иначе. Она рассказала об этом в своей квартире, унылым голосом, и она изложила все хорошо и ясно. Для Морса это звучало как запутанный лабиринт махинаций убийцы. Действительно, все хорошо проделано, кое-что он мог проверить довольно просто: няня, кондуктор автобуса, водитель такси. И Морс был уверен, что все они подтвердят схему ее истории, и подтвердится приблизительное время, которое она указала. Но не было никакого шанса проверить те судьбоносные моменты, когда она стояла у дверей дома Бэйнса... А если она вошла? И что тогда произошло? Плюсы и минусы, по мнению Морса, уравновешивали баланс, слегка склоняя его в пользу миссис Филлипсон.

– Почему вы хотели его видеть?

– Я хотела поговорить с ним, вот и все.

– Да. Продолжайте.

– Это трудно объяснить. Я не думаю, что я сама знала, что я собиралась сказать. Он был – ой, я не знаю, – он был самым ужасным человеком в жизни. Он был скуп, он был мстителен, он был – своего рода бездушным роботом. Он просто радовался, когда видел, как другие люди извиваются. Я не думала ни о чем, в частности, и я не знаю всего, но знаю многое о нем. Но так как Дональд был директором школы, он – как бы это сказать? – он ждал, в надежде на то, что когда-нибудь что-то пойдет не так. Он был жестоким человеком, инспектор.

– Вы ненавидели его?

Она безнадежно кивнула:

– Да, я полагаю, что так.

– Это хороший мотив, не хуже любого другого, – сумрачно сказал Морс.

– Может показаться, что да, – ее голос звучал невозмутимо.

– Неужели ваш муж тоже ненавидел Бэйнса? – Он внимательно наблюдал за ней и увидел опасную вспышку света в ее глазах.

– Не будьте глупцом, инспектор. Вы не можете так думать, Дональд не имеет ничего общего со всем этим. Я знаю, что я была дурой, но вы не можете... Это невозможно. Он был в театре весь вечер. Вы это знаете.

– А ваш муж думает, что это для вас было невозможно стучаться в дверь Бэйнса ночью, не так ли? Вы были здесь, у себя дома, с детьми, конечно же? – Он наклонился вперед и заговорил более сухо, – Не делайте ошибки, миссис Филлипсон, для него было адски легко покинуть театр, легче, чем вам уйти отсюда. И не пытайтесь мне возражать!

Он откинулся бесстрастно на спинку кресла. Он почувствовал пропуск где-то в ее истории, полуправду, занавес еще не полностью закрылся; и в то же время он знал, он был почти уверен, что все, что он должен был делать, это сидеть и ждать. И вот он сидел и ждал; и мир женщины, сидевшей напротив него, медленно начинал разваливаться, и вдруг, резко, она уткнулась головой в руки и зарыдала навзрыд.

Морс порылся в карманах, нашел смятый бумажный носовой платок, и толкнул его нежно в ее правую руку.

– Не плачьте, – сказал он тихо. – Пользы от этого всё равно не будет.

Через несколько минут ее слезы высохли, и вскоре рыдания утихли.

– А от чего будет, инспектор?

– Вот на это легко ответить, – сказал Морс бодрым тоном. – Скажите мне правду, миссис Филлипсон. Скорее всего окажется, что я и так ее знаю.

Но Морс был неправ – он был ужасно неправ. Миссис Филлипсон мало что могла сделать, кроме как повторить свою странную историю. На этот раз, однако, с поразительными дополнениями – дополнениями, от которых Морс, пока он сидел, кивая недоверчиво, получил апперкот в челюсть. Она не хотела говорить об этом, потому что... потому что, ну, это выглядело так, будто она пытается обелить себя, подставив кого-то другого. Но она могла сказать только правду про то, что произошло потом, и она подумала, что лучше сказать Морсу. Как она сказала, она побежала по улице после того, как вышла из дома Бэйнса и перешла к отелю «Ройал» у железнодорожной станции; и как раз перед этим, она увидела того, кого она знала – знала очень хорошо – он вышел из двери отеля и пошел через дорогу к Кемпийски-стрит. Она колебалась, и ее заплаканные глаза умоляюще и проникновенно смотрели на Морса.

– Вы знаете, кто это был, инспектор? Это был Дэвид Эйкам.

На следующее утро в 6.20 Морс был в дороге: она займет около пяти часов. Он наслаждался бы поездкой больше, если бы было с кем поговорить, особенно с Льюисом, и он включил радио в «Ланче» в 7.00 и послушал новости. Мир казался странно мрачным: за границей появились слухи о войне и голоде, а у себя дома все больше банкротств и увеличение числа безработных – и пропавший лорд, которого выудили из озера в восточном Эссексе. Но утро было свежее и яркое, небо спокойное и безоблачное, и Морс ехал быстро. Он оставил позади Ившем и был на пути к Киддерминстеру, прежде чем сколько-нибудь заметно увеличилось движение на дороге. Новости в 8.00 утра пришли и ушли, не принеся заметного облегчения космически бедственному положению в мире, и Морс переключился на Радио-3 и с удовольствием послушал Бранденбургский концерт № 5. Путешествие продвигалось хорошо, и он довольно быстро миновал Шрусбери по кольцевой дороге к 9.00 утра.