Он обнаружил, что смутно задумывается об озере в восточном Эссексе, и вспомнил про водоем позади дома Тэйлоров. Это означало, что он чувствовал жажду. К настоящему времени он уже был в Уэльсе, и бледно-зеленые холмы все более круто выростали вдоль дороги. Он показал отличное время, и восславил богов за то, что его путешествие не совпало с воскресеньем, когда была запрещена продажа алкоголя в Уэльсе. Но он проехал по петле вокруг озера Ллин-Teгид задолго до того, как открылись пабы (опять озеро!); потом по многолюдным улицам Портмадога, и мимо музея Ллойда Джорджа[29] в Лланистимдуи, и все еще не хватало нескольких минут до 11.00. И он поехал дальше. Он остановится у следующего трактира. Он миновал последнюю деревню, но в данном месте тракт мало что мог предложить жаждущему путешественнику; он был всего в двух или трех милях к югу от самого Кернарфона, когда увидел указатель: «Бонт-Ньюедд». Не та ли это деревня, где жили Эйкамы? Он съехал с дороги, и посоветовался со своим OED. Да, это была она. А где же Сент-Бенно-роуд? Он обратился к местному старожилу и узнал, что был всего лишь в нескольких «сотнях ярдов от улицы Сент-Бенно, и принц Уэльский бился на поединке как раз за этим углом». Было 11.05 утра.

Пока он пробовал местный самогон, он обдумывал, должен ли он вначале посетить дом Эйкамов. Возможно, учитель французского языка придет домой на обед? Согласно первоначальному плану, Морс собирался отправиться прямо в школу города Кернарфона, предпочтительно во время обеденного перерыва. Но, возможно, не будет никакого вреда, если он немного поговорит с миссис Эйкам в первую очередь? Отложив на время решение, он купил еще одну пинту пива, и обдумал предстоящее интервью. Эйкам соврал, конечно, что не выходил в город во время конференции; миссис Филлипсон не могла иметь ни малейшего представления, что Эйкам был в Оксфорде в тот понедельник вечером. Откуда бы она могла? Если только... но он отбросил причудливую линию мысли.

Пиво было хорошим, и уже в полдень он радостно обсуждал с хозяином паба плачевную воскресную ситуацию в жаждущих графствах и порчу валлийских дорожных знаков националистами. И через десять минут, посидев верхом на унитазе, он встал, обозревая надписи на стенах туалета, оставленные неизвестным лицом или лицами. Большая часть граффити была на непонятном валлийском языке, но те, что были нацарапаны на его родном, задержали взгляд Морса, и он одобрительно улыбнулся, прочитав: «Не чаем единым ссыт человек».

Было 12.15 дня, и если Эйкам возвращался домой на обед, то для Морса была очевидная опасность разминуться с ним. Ну, был один довольно определенный способ выяснить это. Он оставил «Ланчу» на милость принца Уэльского и пошел по Сент-Бенно-роуд. Улица вела вбок от главной дороги. Дома здесь были маленькими. Построенные из квадратных, серых, гранитных блоков, они были покрыты черепицей из пурпурного и синего сланца. Зеленая трава в крошечных палисадниках была на два или три оттенка светлее, чем у английских сортов, а почва выглядела истощенной. Входная дверь была окрашена в светло-синий цвет, черный номер 16 был ловко выполнен в витиеватом викторианском стиле.

Морс постучал уверенно, и вскоре дверь открылась; но открылась лишь немного, а затем появилось нечто странно нелепого вида. Перед ним стояла женщина, ее лицо покрывала белая маска с прорезями, оставлявшими открытыми глаза и рот, кроваво-красное полотенце было обмотано вокруг ее головы. Волосы ее (как, увы, у большинства блондинок) были темными у корней. Любопытно было наблюдать ухищрения, на которые были готовы пойти дамы для того, чтобы улучшить природные дары, которыми Создатель наделил их; и в глубине души Морса шевельнулось тусклое воспоминание о чопорной блондинке с пятнистым лицом на фотографии сотрудников школы «Роджер Бэкон».

Он знал, что это должна быть миссис Эйкам. Тем не менее, это не был образец красоты, с кремовой маской, нанесенной, несомненно, с отточенным мастерством, которая в основном и привлекла пристальное внимание инспектора. Она накинула скудное белое полотенце на верхнюю часть своего тела, и когда она стояла наполовину скрытая дверью, то сразу стало ясно, что под полотенцем женщина была совершенно голая. Морс почувствовал себя, как развратный козел. Валлийский козел, возможно. Должно быть, это было пиво.

– Я звонил вам, мне нужно увидеться с вашим мужем. Э... э-э, вы миссис Эйкам, не так ли?

Голова кивнула, и морщинки на тщательно нанесенной маске появились в уголках белого рта. Неужели она смеется над ним?

– Он вернется домой на обед?

Голова дрогнула, и верхняя часть полотенца сползла, соблазнительно показав красиво очерченную грудь.

– Он в школе, я полагаю?

Голова кивнула, глаза смотрели кротко сквозь щели.

– Ну, мне очень жаль, что побеспокоил вас, миссис Эйкам, особенно, гм, э... э-э... Мы говорили с вами до этого, знаете ли, – по телефону, если вы помните. Я Морс. Главный инспектор Морс из Оксфорда.

Красное полотенце покачивалось на ее голове, маска почти треснула в улыбке. Они пожали друг другу руки через дверь, и Морс ощутил пьянящий аромат ее кожи. Он задержал ее руку дольше, чем требовалось, и белое полотенце упало с ее правого плеча; и в течение короткого и прекрасного момента он смотрел на бесстыдное обаяние ее наготы. Сосок торчал высоко и так вызывающе, что он почувствовал почти непреодолимое желание потрогать его, а затем пропустить его между пальцами. Было ли это приглашением? Он снова посмотрел на пассивную маску. Полотенце теперь снова было на месте, и она отступила немного назад от двери; это был шанс пятьдесят на пятьдесят. Но он слишком долго колебался, и шанс (если и был шанс) уже был упущен.

У него не оказалось, как всегда, мужества, чтобы продемонстрировать свою собственную испорченность, и он отвернулся от нее и пошел медленно обратно к принцу Уэльскому. В конце улицы он остановился, и оглянулся; но светло-синяя дверь была закрыта для него, и он проклял совесть, которая неизменно делает всех нас такими мягкотелыми трусами. Возможно, надо было что-то делать со статусом. Люди просто не ожидали такого поведения от главного инспектора, как будто выдающиеся люди чем-то отличаются от общей массы непристойного человечества. Как же они ошибались! Как это неправильно! Потому что, даже великие имели свои маленькие слабости. Помилуйте, да. Просто вспомните старину Ллойда Джорджа. Что только не говорили о Ллойде Джордже! А он был премьер-министром...

Он забрался в «Ланчу». Боже, какие прекрасные груди! Он неподвижно посидел за рулем, а потом улыбнулся. Он подумал, что констебль Диксон, возможно, сумел бы повесить на них свою фуражку! Это была непочтительная мысль, но она заставила его почувствовать себя гораздо лучше. Он осторожно выехал с автостоянки и направился на север, к заключительной цели своего пути.

Небольшая группа мальчиков пинала футбольный мяч в стороне от большого здания с классными комнатами, которые примыкали к широкому спортивному полю. Для игроков в регби и хоккей поля были разграничены травой на аккуратные белые ровные прямоугольники. Остальная часть школьников обедала. Двое мужчин обошли три раза вокруг игрового поля, руки в карманах, головы слегка наклонены, глаза опущены. Они были примерно одного телосложения, не выше среднего роста; и футболистам они казались недостойными внимания, почти анонимными. Тем не менее, один из двоих мужчин, расхаживавший медленно по траве, был главным инспектором полиции, а другой, один из их собственных учителей, был подозреваемым по делу об убийстве.

Морс с сомнением выслушал рассказ Эйкама о себе и своей преподавательской карьере; о Вэлери Тэйлор, и Бэйнсе, и Филлипсоне; о конференции в Оксфорде, о времени, и о местах, и о людях. И он ничего не узнал, что, казалось, представляло бы особый интерес или имело бы значение. Наставник детей казался достаточно приятным, когда нарезал вместе с ним круги вокруг поля; он отвечал на вопросы инспектора свободно и с тем, что выглядело в достаточной степени честностью. Итак, Морс сказал ему, сказал тихо, и при том, довольно категорично, что он был лжецом; сказал ему, что он в действительности покинул конференцию в понедельник около 9.30 вечера, сказал ему, что он приходил на Кемпийски-стрит, чтобы увидеть своего бывшего коллегу, мистера Бэйнса, и что его там видели; сказал ему, что, если он будет упорно отрицать такой простой, неопровержимый факт, у него, у Морса, не останется выбора, кроме как отвезти его в Оксфорд, где он будет подвергнут допросу в связи с убийством мистера Реджинальда Бэйнса. Это было так просто! На самом деле, все оказалось намного проще, чем даже Морс смел надеяться. Эйкам больше не отрицал простой, неопровержимый факт, перед которым его поставил инспектор. Они в третий и окончательный раз прошли вокруг игровых полей, вдали от основных школьных зданий, у каких-то заброшенных наделов, где покосившиеся сараи проржавели и пришли в отчаянную негодность. Здесь Эйкам остановился и медленно кивнул.