– А твой братик прав, Малта, – сказала Кефрия. – Никакое платье не украсит тебя так, как простая улыбка. Ну скажи, что не так? Ты все еще дуешься, что мы шьем сами, а не поручили твое платье модной портнихе?

«Дуешься»!… И как только мать могла слово-то такое употребить? Когда они с Дейлой годами – годами! – обсуждали свой первый летний бал и как они пойдут туда уже не девочками, но юными дамами. Они заранее рисовали немыслимые платья, обсуждали украшения, туфельки и, конечно, портних. Ибо им предстояло удостоиться со стороны Удачного такого внимания, которое потом не повторится уже никогда. Ну и что же в итоге?! В этот звездный час ее жизни все увидят ее в платье, сшитом руками домашних, и в бальных, с позволения сказать, туфельках, переделанных из старья!!! Лето шло своим чередом, и не было такого мгновения, чтобы она не мечтала о чуде. И это при том, что она не могла даже вслух высказать свои чувства. Чтобы мать снова расплакалась, а бабка принялась объяснять, как она должна гордиться жертвами, которые принесла?… Спасибочки. Она же понимала, что лучшего они для нее все равно сделать не могут. Ну и какой смысл обсуждать разочарование, выпавшее на ее долю?

– Трудно нынче улыбаться, маменька, – только и сказала она. – Я всегда мечтала войти на свой первый летний бал под руку с папой…

– И я мечтала о том же, – негромко ответила Кефрия Вестрит. – У меня сердце разрывается, когда я думаю, как скверно все получилось, Малта. Я ведь тоже помню свой первый взрослый бал… Когда обо мне объявили, я так распереживалась, что думала – вот сейчас упаду! И тогда папа взял мою руку и положил на свой локоть. Так мы с ним и вошли… Он очень мною гордился… – Кефрия вдруг задохнулась и быстро сморгнула. – Где бы ни был твой папа, родная моя, я уверена – он тоже все время о тебе думает.

– Иногда мне кажется, что это неправильно – мечтать о летнем бале и всяких вечеринках, беспокоиться о платьях, шляпках и веерах, пока он сидит в плену на Пиратских островах, – сказала Малта. – Может, отложим мое представление еще на год? К тому времени он уже, наверное, вернется.

– Теперь уже поздно думать об этом, – подала голос бабушка. Она сидела в кресле у окна, где было светлее всего, и пыталась смастерить веер из оставшейся ткани. – А ведь я здорово умела когда-то это делать! – сердито пробормотала она. – Должно быть, пальцы стали уже не так ловки, как в молодости…

– Думаю, родная, твоя бабушка права. – Мать возилась с кружевами на рукавах. – Все уже ждут, что ты будешь представлена. И потом, если отложить дело, наши отношения с семьей Хупрусов станут еще более двусмысленными…

– А Рэйн мне все равно перестал нравиться. Если бы я была ему вправду небезразлична, он обязательно еще приехал бы меня повидать! – Малта повернулась к Кефрии, тем самым мешая Рэйч должным образом примерить на нее шляпку. – Его мать больше никаких писем не присылала?

Рэйч взяла ее за подбородок, поворачивая голову как надо, и стала шпильками прикалывать к волосам шляпку.

Кефрия, присмотревшись, нахмурилась:

– Шляпка получилась великовата. Не по лицу. Надо сделать ее поизящней. Снимай, в другой раз попробуем! – Рэйч принялась вытаскивать шпильки, и Кефрия спросила: – А что еще она могла нам написать? Она очень сочувствует нашему горю, и все они молятся, чтобы твой отец счастливо вернулся домой. А Рэйн с нетерпением ожидает летнего бала…-Тут Кефрия вздохнула и добавила: – И еще она намекнула, со всей мыслимой деликатностью, что недели через две после бала следовало бы обсудить вопросы дальнейшей выплаты нашего долга.

– Что в переводе означает: она желает посмотреть, как у нашей девочки с Рэйном все пойдет на балу, – хмуро высказалась бабушка. Она щурясь разглядывала премиленький веер, который все же сумела соорудить. – Им, как и нам, тоже приходится считаться с внешней стороной приличий, Малта. Если Рэйн примется слишком часто навещать тебя еще прежде, чем ты будешь представлена взрослому кругу, люди в этом усмотрят не слишком-то приличную спешку. Опять же и от Чащоб до Удачного путь не настолько близкий, чтобы без конца туда-сюда ездить.

Малта еле слышно вздохнула. Точно то же самое и она сама себе не раз говорила. Вот только ей все равно упорно казалось, что Рэйн в итоге счел ее недостойной своего сватовства. Может, и драконица сыграла какую-то неблаговидную роль… Со времени ее первого появления драконица стала часто ей сниться. Сны были разные: от просто беспокоящих до кошмарных. Иногда драконица говорила о Рэйне. Она сказала, в частности, как глупо было со стороны Малты дожидаться его. Он все равно не придет и не поможет. А значит, у Малты осталась единственная надежда – самой отправиться туда, где пребывала драконица, и освободить ее. Малта вновь и вновь пыталась объяснить ей: это невозможно.

Когда ты так говоришь, – однажды высмеяла ее драконица, – на самом деле ты рассуждаешь о невозможности выручить твоего отца. Ты вправду так думаешь?

Помнится, услышав этот вопрос, она просто утратила дар речи.

Однако она не сдалась, нет, она не сдалась! За последнее время она очень, очень многое узнала о мужчинах. И оказалось, что именно тогда, когда ей более всего нужна была их сила или власть, они тихо линяли. И Сервин, и Рэйн попросту испарились, стоило ей попросить одного и другого о чем-то большем, нежели побрякушки или горстка конфет. А коли так, пришлось ей, пускай и с величайшей неохотой, признать следующую посылку. Ее собственный папа. Как раз когда его сила и власть были ей нужнее всего, он взял да и уплыл из ее жизни. И пропал где-то. Да, да, конечно, она понимала – не по своей вине. Только что от этого менялось? Малта уже сделала вывод: нельзя рассчитывать на мужчин. Даже на облеченных взаправдашней властью. Даже на тех, кто тебя действительно любит.

Чтобы спасти отца, ей самой придется обзавестись властью. И применить ее так, как она сочтет нужным.

А применив, она удержит ее. Она свою власть никому не отдаст.

Тут ее осенила еще одна мысль, и она спросила:

– Мама! Но если папы здесь не будет и он не сможет повести меня на летний бал… Тогда кто?

– Ну…-Кефрия даже поежилась. – Давад Рестар предлагал свои услуги, конечно… Сказал, что почтет за честь… Мне сдается, он полагает, будто мы ему до некоторой степени обязаны, ведь он устроил покупку «Совершенного»…

Она замолчала. Вид у нее был извиняющийся.

Рэйч фыркнула – едва слышно, но с отчетливым презрением. И принялась разрывать непрочные швы шляпки так, будто рвала на части ненавистную физиономию торговца Рестара.

– Ничем мы ему не обязаны! – твердо заявила Роника Вестрит. Подняла глаза от шитья и посмотрела на внучку: – Так что и у тебя, Малта, нет перед ним никаких обязательств. Никаких!

– Ну… тогда… если нет папы… Тогда я хотела бы войти туда одна.

– Деточка моя, – забеспокоилась Кефрия. – По-моему, это будет не вполне хорошо!

– Хорошо или нет, но к нашему случаю очень даже подходит, – сказала Роника. – Пусть делает так, как сочтет нужным.

Малта в изумлении уставилась на бабку. Роника почти с вызовом смотрела перед собой.

– Удачный оставил нас пропадать или выживать в одиночестве, – продолжала Роника. – Пусть видят, что мы еще держимся на ногах! Все, вплоть до нашей наследницы! – Они с Малтой встретились глазами, и нечто вроде понимания блеснуло у обеих в зрачках. Роника негромко добавила: – И пусть в Дождевых Чащобах тоже это увидят!

Альтия шла по причалам восточной стены гавани. И через два корабля на третий мало не спотыкалась, путаясь в юбках. На некоторое время она придерживала шаг, но потом забывалась и опять чуть не падала. Пока возились с «Совершенным» на берегу, она слишком привыкла к роскоши свободных штанов. Но теперь, когда он стоял, как порядочный корабль, у причала, ей приходилось в большей степени считаться с общественным мнением. Вот только взаимоприемлемого компромисса так и не получилось. Она облачалась в юбку из грубого хлопка, предназначенную для работы. Эта юбка приводила Кефрию в ужас, Альтии же казалась слишком сковывающей движения. Как хотелось ей поскорее назад, в море!… Там хоть одеваться можно будет, как душа пожелает…