И внезапно Тинталью растрогала сама быстротечность их жизней. Как ни кратко было их мимолетное существование, и он, и она все-таки пытались помочь ей. И он, и она на время отрешились от присущей их племени тяги к размножению, чтобы попытаться освободить ее. Бедные маленькие жучки!… Она-то немногим пожертвует, если уделит им несколько мгновений из бесконечной череды лет, ожидающих ее впереди… Тинталья лениво легла на крыло, скользя в душистом воздухе лета. Один сильный, решительный взмах – и вот уже она мчится назад, в сторону погребенного города.

– Я спешу! – окликнула она сразу обоих. – Ничего не страшитесь. Я вас спасу!

– Теперь мы знаем, куда мы плывем и зачем. Зачем же нам так торопиться, зачем так себя гнать? И так подолгу?

Изящный зеленый певец бессильно обмяк в плотных объятиях Клубка. У него не было сил даже придерживаться за остальных. Доверяя собратьям, он мотался по воле течения, как вялая водоросль. Шривер было жаль его. Она набросила на хрупкое тельце еще виток, чтобы ему удобней было лежать.

– Я думаю, – негромко прогудела она, – Моолкин так гонит нас оттого, что боится, как бы наша память снова не начала угасать. Нужно достичь цели, пока мы хорошо помним о ней. Пока опять не запамятовали, куда странствуем и ради чего!

– И не только поэтому, – добавил Сессурия. У него тоже был усталый голос, однако к усталости примешивалось и довольство: как все-таки хорошо, что на свете есть не только вопросы, но и ответы. Он сказал: – Лето кончается. Мы и так уже ближе к его концу, чем к началу. Мы должны были бы уже достичь цели…

– И уже закапываться в ил и воспоминания, позволяя солнцу хорошенько вжечь их в нас, пока мы переживаем свое изменение…-вставил Киларо.

Нужно создать прочные и твердые оболочки, способные выдержать осенние дожди и зимние холода. Иначе мы погибнем, так и не совершив обновления, – напомнил собратьям алый Силик.

Остальные змеи Клубка негромко заговорили на разные голоса.

– Вода должна быть теплой, чтобы получались хорошие нити…

– Нужны тепло и солнечный свет, чтобы скорлупа хорошенько затвердела.

– И она должна пропечься насквозь, стать сплошной и надежной. Только тогда изменение станет возможно…

Наконец открыл глаза и Моолкин. Вереницы ложных глаз вдоль его боков засияли радостным золотом.

– Спите, маленькие, спите, – проговорил он ласково, и кому какое дело, что несколько змеев Клубка было гораздо крупнее его, да и равных вожаку было немало. – Спите, смотрите добрые сны и утешайтесь тем, что нам стало известно. Разговаривайте о том, что познали. Делитесь воспоминаниями, что подарил нам Драквий. Так мы вернее их сохраним…

Они негромко затрубили, выражая согласие. И плотнее свернулись, прижимаясь друг к другу. Клубок Моолкина заметно разросся. Великая жертва, принесенная Драквием, имела еще и то последствие, что многие из прежних неразумных змеев стали являть признаки возвращения памяти. К некоторым пока еще не вернулась речь, но в глазах время от времени вспыхивали искры разума, да и вели они себя теперь не как безмозглые дикари, а как настоящие члены Клубка: даже сворачивались вместе с остальными на отдых. Увеличение числа даровало приятное чувство защищенности. Ныне, когда им доводилось встречать посторонних змеев, те либо избегали Клубка, либо начинали следовать за ним и постепенно вливались в него. Моолкин даже поделился с ближайшими сподвижниками сокровенной надеждой: к тому времени, когда они достигнут устья реки и двинутся в верховья, к иловым полям преображения, возможно, остатки памяти пробудятся даже у самых диких и хищных!

Шривер прикрыла глаза веками, погружаясь в глубины сна. Сон был еще одним новообретенным источником удовольствия. Во сне она снова летала – так, как леталось ее предкам, запомнившим все это. Во сне она видела себя уже преображенной в великолепную драконицу. Владычицу трех стихий…

– Не следует, однако, слишком полно доверяться воспоминаниям, – неожиданно вновь подал голос Моолкин. Говорил он очень негромко. Только Шривер, Сессурия и еще несколько змеев открыли глаза и стали прислушиваться.

– О чем это ты? – спросил Сессурия не без испуга.

И в самом деле, неужели они еще недостаточно настрадались? Они же теперь помнили! Какая сила могла помешать им достичь заветного рубежа?…

– О том, – сказал Моолкин, – что все идет совсем не так, как следовало бы. О том, что теперь все не так, как было прежде. Поэтому мы и должны плыть как можно быстрей и подолгу. Нам нужно выиграть время, чтобы преодолеть возможные препятствия на пути. А препятствия появятся обязательно, не сомневайтесь…

– Что ты имеешь в виду? – жалобно спросил Сессурия, Шривер же показалось, что она уже угадала ответ. Она, впрочем, смолчала, предпочтя послушать пророка.

– Оглядитесь, – велел Моолкин. – Что вы видите вокруг?

– Доброловище, – за всех ответил Сессурия. – Развалины древних зданий на дне. Вон там, вдали, видна Арка Ритоса…

– А твои воспоминания что говорят? – спросил Моолкин. И сам же ответил: – Что на Арке Ритоса хорошо посидеть вечерком солнечного дня, отдыхая после долгого перелета через Пустоплес. Арка, горделивая и высокая, господствует над входом в гавань Ритоса… Почему же она разбита, повалена и поглощена Доброловищем?

Никто не ответил ему. Все ждали, что он скажет еще.

– Я тоже не знаю, почему так, – тихо пророкотал Моолкин, когда молчание затянулось. – Подозреваю, однако, что эти-то перемены и сбивали нас с толку так долго. Вот почему все казалось нам почти знакомым и в то же время чужим. Вот почему мы почти узнавали дорогу, но не могли ее одолеть…

– Но только ли мы одни виноваты? – спросил Теллар. Шривер даже удивилась: она успела решить, что усталый певец спал. Но он заговорил, и в его голосе звучало негодование: – Воспоминания, что завещал нам Драквий, призывают искать змей, которые помнят. Тех, чья память осталась свежей и несокрушимой. Предполагается, что они должны нам помочь. И те, другие, призванные стать нашими провожатыми. Где же взрослые драконы, которые должны стоять на страже при устьях рек, ограждая наши плывущие стаи? Почему мы ни разу не видели никого из прежнего поколения?…

Голос Моолкина был исполнен тихой жалости.

– Неужели ты сам еще не понял, Теллар?… Драквий ведь рассказал нам, что с ними произошло. Одни из них погибли в те дни, когда всюду был дым и с неба сыпался пепел. Немногие уцелевшие были убиты, а их память – похищена. Они-то и стали теми серебристыми существами, что попадаются нам время от времени. Потому они и издают запах Тех, Кто Помнит: ведь они и должны были ими стать. Но все, что осталось от них, – это украденные воспоминания…

На некоторое время опять воцарилась тишина. К Шривер медленно приходило скорбное осознание: их Клубок – вот и все, что осталось. И они любой ценой обязаны выжить, чтобы не дать навеки угаснуть своему племени. Они должны самостоятельно вызнать, которая река ведет к иловым полям окукливания. А потом достичь верховий, отбиваясь от хищников, которые, скорее всего, на них нападут. И опять-таки самостоятельно, без любовной помощи взрослых драконов, создать себе коконы. И, заключив себя в них, беспомощные и недвижимые, надеясь лишь на удачу, – пережить зиму. Взрослые драконы не придут стеречь и оберегать их… Скольким же из тех, что собрались сегодня в Клубок, удастся весной расправить разноцветные крылья?… Достаточно ли их выживет, чтобы со временем каждому удалось найти спутника или спутницу?… А многие ли смогут устроить гнезда и уберечь их до той поры, пока из яиц вылупятся малыши?… А когда молодь отправится в море, чтобы там начать свой первый цикл путешествия и кормления, с ними опять-таки не будет взрослых змеев, способных обучить детей премудростям жизни в море…

Обстоятельства, все как одно препятствовавшие выживанию ее племени, внезапно показались Шривер совершенно неодолимыми. Даже если ей самой удастся превратиться в драконицу, ее, скорее всего, ожидала долгая-долгая жизнь, полная сплошной скорби: ведь она своими глазами увидит, как последние драконы и змеи постепенно исчезнут из всех трех стихий.