Женщина умолкла, явно ожидая ответа.

Совершенный промолчал.

– Может, отведаешь, когда они будут готовы? Я знаю, ты не нуждаешься в пище, но хотя бы ради нового ощущения?

Он зевнул. Потянулся. И скрестил руки на груди. Кое в чем Янтарь не могла с ним равняться. Тридцать лет, что он провел вытащенным на берег, научили его истинному терпению. Он знал, что переупрямит ее. «Интересно, чем у нас сегодня кончится? Она опечалится или рассердится?…»

– Ну и кому лучше от того, что ты отказываешься говорить со мной? – задала она совершенно справедливый вопрос. Он слышал по голосу, что ее терпение на исходе. Он даже не позаботился передернуть плечами.

– Совершенный, я начинаю думать, что ты попросту безнадежен. Почему ты не желаешь со мной разговаривать? Неужели ты не понимаешь, что только я способна спасти тебя?

«Спасти – от чего?» – мог бы он поинтересоваться.

Если бы он с нею разговаривал.

Он услышал, как она поднялась и обошла его форштевень* [Форштевень – передний брус по контуру носового заострения судна, соединяющий обшивку правого и левого борта.], остановившись прямо напротив него. Он не торопясь отвел изуродованное лицо в сторону.

– Ну и отлично, – сказала она. – Валяй, притворяйся, будто не слышишь меня. Мне в общем-то плевать, отвечаешь ты или нет, но слушать, что я говорю, тебе все равно придется. Тебе грозит опасность! Самая что ни есть настоящая! Я знаю, ты был недоволен тем, что я предложила твоей семье выкупить тебя у них… Но я все равно сделала им предложение. Так вот: они мне отказали.

Совершенный позволил себе чуть слышно презрительно фыркнуть. Естественно, они ей отказали! Он был фамильным живым кораблем семейства Ладлаков. А значит, как бы ни был он унижен и обесчещен, они нипочем его не продадут. Да, они целых тридцать лет продержали его вытащенным на берег и закованным в цепи, но продать – ни за что! Ни «новым купчикам», ни этой Янтарь. Не продадут – и все тут. Он с самого начала знал это.

– Я напрямую переговорила с Эмис Ладлак, – упрямо продолжала Янтарь. – Не так-то легко было добиться с ней встречи… Когда же в конце концов мы побеседовали, она изо всех сил притворялась, будто ее потрясло мое предложение. Она всячески настаивала, что ты не продаешься – ни за какие, мол, деньги. Она говорила прямо как ты: дескать, ни один торговец Удачного, происходящий из старинного рода, ни за что не продаст свой живой корабль. Что-де так у них просто не поступают…

Совершенный не сумел удержать медленно проявляющейся на лице улыбки. «Значит, я до сих пор не безразличен им… Да как я вообще мог сомневаться в этом?» Он был в некотором роде даже благодарен Янтарь за то, что она сделала-таки его семье это скандальное предложение. «Может, теперь, когда Эмис Ладлак в разговоре с посторонним созналась, что я по-прежнему член семьи, она расчувствуется и решит меня навестить?…» А коль скоро Эмис решится прийти к нему, их свидание может возыметь последствия. Чего доброго, он еще отправится в море, ведомый дружеской рукой на штурвале…

Воображение успело унести его весьма далеко, но голос Янтарь безжалостно вернул его с неба на землю.

– Она якобы очень расстроилась оттого, что вообще появились слухи, будто ты выставлен на продажу. Она сказала – это прямой урон для чести ее семьи. А потом она заявила… – тут голос Янтарь внезапно осел то ли от страха, то ли от гнева, -…заявила, что наняла каких-то людей, которые должны отбуксировать тебя прочь из Удачного. Так сказать – с глаз долой, из сердца вон. Это, мол, будет лучше для всех…

И Янтарь весьма многозначительно замолчала. Совершенный ощутил, как в его груди, изваянной из диводрева, что-то мучительно сжалось и напряглось…

– Ну, – продолжала Янтарь, – я и поинтересовалась, кого же она наняла.

Он быстро поднял руки и заткнул пальцами уши. Он не желал ничего слушать и слышать! Он не позволит ей сыграть на его тайных страхах!… «Значит, моя семья намерена меня переместить… Но это же ничего не значит. Даже интересно будет оказаться где-нибудь в другом месте…» Может, хоть в этот раз, вытаскивая его снова на берег, они установят его на ровный киль. Уж как ему надоел этот постоянный крен на один борт…

– Она ответила, что это не мое дело! – повысила голос Янтарь. – Тогда я спросила ее, являются ли эти люди торговцами из Удачного. Она наградила меня таким злым взглядом! А я спросила, куда же именно Мингслей потащит тебя на разборку…

Совершенный в отчаянии принялся напевать. Поначалу без слов, но зато громко. Янтарь продолжала говорить. Он не мог и не желал слушать ее. Он покрепче всунул пальцы в уши и запел что было мочи:

– …Она велела выставить меня за дверь! – прокричала Янтарь. – А когда, стоя перед воротами, я пообещала выступить по этому поводу на Совете Торговцев, она спустила на меня собак. Я от них еле спаслась!

изо всех сил горланил Совершенный детскую песенку. Янтарь была кругом неправа! Потому что она просто не могла, не смела быть права! Его семья собиралась только отбуксировать его на новое место. В хорошее, безопасное место. И все!!! И какая разница, кого они для этого наняли! Он на все согласен, только бы опять оказаться на плаву. Он покажет им, как на самом деле легко и просто с ним управляться. Он покажет им, как он раскаивается во всем том скверном, что его когда-то заставили совершить…

Янтарь умолкла. Осознав это, Совершенный сперва понизил голос, а потом, убедившись, что более ничто не нарушало тишины, и вовсе перестал петь. И наконец даже вытащил из ушей пальцы. По-прежнему вокруг не раздавалось ни звука – только приглушенно бормотали волны, да шелестел под ветром береговой песок, да потрескивал костерок, разведенный Янтарь. Совершенному захотелось кое-что знать, и он спросил вслух, совсем позабыв, что не разговаривает с ней:

– Когда меня переправят на новое место, ты по-прежнему будешь навещать меня там?

– Ох, Совершенный… Хватит уже обманывать себя! Если они тебя стронут отсюда, то только затем, чтобы разобрать на кусочки и использовать твое диводрево!

– А мне наплевать, – заявило корабельное изваяние. – Я не возражаю против того, чтобы умереть.

– Я что-то не уверена, что ты умрешь, – тихо, устало ответила Янтарь. – Боюсь, они первым делом отъединят тебя от корабля. Если это тебя не убьет, они тебя, скорее всего, отвезут в Джамелию и там продадут как диковинку. Или поднесут в дар государю сатрапу… в обмен на разные милости и привилегии. И почем знать, как там с тобой будут обращаться…

– Будет больно? – поинтересовался Совершенный.

– Не знаю. О твоей природе мне слишком мало известно. Ну вот, например, было ли… было ли больно, когда тебе изрубили лицо?

Он снова отвернул изуродованную голову прочь… Потом поднял руки и прошелся пальцами по торчащему месиву щепок на том месте, где когда-то были глаза.

– Да, – сказал он, и его лоб собрался морщинами. Но тут же добавил: – Нет, толком не помню. Я, знаешь ли, очень многое позабыл. У меня ведь все бортжурналы пропали.

– Не помнить – это иногда проще всего…

– Думаешь, я вру, да? Думаешь, я все помню, просто признавать этого не хочу? – завелся он, надеясь на хорошую ссору.

– Послушай, Совершенный. Вчерашний день мы все равно не в силах изменить. Мы с тобой говорим о том, что будет завтра.

– Так они прямо завтра придут?

– Откуда я знаю! Я просто так выразилась! – Она вдруг подошла вплотную к нему, дотянулась и прижала к его корпусу обе ладони. Ночь стояла прохладная, на руках у нее оказались перчатки… и все же это было прикосновение. Совершенный ощутил ее руки как два пятнышка теплоты на своей обшивке. – Мне невыносима сама мысль о том, что тебя куда-то уволокут и разрежут, – сказала она. – Даже если это не причинит боли и не убьет тебя… Все равно не могу!