- Успели. Забрались к черту на рога. Теперь, успеть бы свить тут гнездышко, пока он ищет средство против наглых блох…

Час. И центр Штеттина занят. Здесь ротмистр вел себя не в пример жестче других городов и пленных не брал. Куда их девать в столь сложной обстановке? Поэтому личный состав комендатуры просто перестреляли «при штурме», а тела выбросили в реку. Как, впрочем, и всех убитых во время боя на левом берегу. Чтобы избежать гниения и антисанитарии.

Дальше идти было нельзя.

Дивизия, занявшая оборону на правом берегу Одера, была очень крепко окопавшейся. Одной из немногих, отрабатывавшей такие методы в этой редакции Первой Мировой войны. Кроме того, она была очень серьезно усилена артиллерийскими орудиями, расположенных широким фронтом. Момент внезапности упущен. Так что, у него не было никаких шансов прорваться, не попав под перекрестный артобстрел. И под пулеметы. Которых там было немало.

Да и стратегически это было неправильно. Прорыв – это не провокация. Прорыв – это просто прорыв. Слишком быстро для того, чтобы Николай Николаевич успел наворотить дел и окончательно себя дискредитировать. Поэтому лейб-гвардии ротмистр весь свой эскадрон, включая освобожденный комсостав привлек к работе по организацию оборонительных позиций.

Он выпустил ровно половину – десяток почтовых голубей. Не зря же он столько дней возил их с собой. За день до отбытия он прихватил несколько клеток с этими пернатыми созданиями у связистов Ренненкампфа. И вот – пригодились. Наконец-то. Каждый голубь, улетая в расположение частей Павла Карловича, уносил с собой короткое послание: «Захватил Штеттин! Держу круговую оборону. Максим». А с захваченного телеграфа отбил дублирующие телеграммы всюду. Чего уже стеснятся? В Швецию и Данию полетели сенсационные новости. День. Может быть два. И эти сведения начнут просачиваться в Россию. Недостоверные. Скудные. Но вполне достаточные, чтобы Николай Николаевич, и без того склонный к импульсивным, необдуманным поступкам, совершенно потерял контроль над головой и начал «ломать дрова».

Это была игра ва-банк.

Ставки сделаны. Крапленые карты сданы. Осталось лишь уповать на удачу. Капризную стерву. Но Максим верил в нее.

Организовывал импровизированные доты из бронеавтомобилей, обкладывая их мешками с песком, и верил. Отдавал распоряжения об оборудовании огневых точек в крепких домах, и снова верил. Размещал трофейную артиллерию так, чтобы можно было прикрывать все основные направления, и опять верил.

И вера эта была основана не на пустом месте.

Меншиков знал, что тяжелых мясорубок с преодолением позиционных укреплений никто в этом мире еще не испытал на себе. Даже полевых. Не говоря уже о городских сражениях, которые в полной мере раскрыли себя только в годы Второй Мировой войны. Вот Максим и пытался их удивить, желая явить маленький, крошечный островок Сталинграда. В надежде на то, что он позволит ему продержаться несколько дней. До тех пор, пока не решится судьба Империи…

 1915 год, 1 июля. Штеттин

Несмотря на резкую смену парадигмы рейда, Максим смог удержать в тайне свои истинные мотивы. Всех устроило его вполне логичное и разумное объяснение.

Почему он не пошел на прорыв? Потому что по полю через окопавшуюся пехоту, прикрытую мощной артиллерией им не прорваться. С этим все согласились. Ведь там, впереди, судя по материалам Генерального штаба, была сплошные полосы колючей проволоки, десятки километров траншей и много… очень много пушек.

Даже ночной прорыв исключался. Если гнать с фарами, то можно превратиться в прекрасную мишень. А если нет – то по тем буеракам груженым грузовикам не пройти.

Оставалось только окопаться, перекрыв ручеек снабжения той дивизии на правом берегу, и ждать, когда наши войска их деблокируют. Почему же не уйти в рейд дальше? Что мешает попытаться прорваться, например, на юг и вновь выйти к Бреслау? Автомобили. У них за эти четверо суток пробег составил тысяча триста километров. Примерно. И они начали сыпаться, требуя вдумчивого ухода и ремонта. Особенно сейчас, груженные под завязку.

Можно было, конечно, попытаться вырваться через Западный фронт. Что ряд генералов и предложил. Но Максим возразил, отметив очевидность ловушки. Техника уже находилась на грани. Поэтому можно было отходить кратчайшими путями… где их легко могли заблокировать. Это ведь от Шверина до Штеттина было каких-то двести с гаком километров. А вот до Западного фронта пришлось бы нестись «под всеми парусами» пару суток… или даже трое. За это время немцы наверняка бы сумели вычислить их положение, курс и заблокировать превосходящими силами. И оторваться как раньше «заячьим скачком», было бы уже невозможно из-за технического состояния транспорта.

Так что, после небольшой, но короткой и емкой летучки, личный состав занялся организацией обороны. Не самостоятельно. Нет. Отнюдь. Под самым деятельным руководством лейб-гвардии ротмистра. Он даже освобожденных пленных «припахал». Генералы они или нет. Но сейчас требовалась их помощь. А так как ни бригад, ни корпусов под рукой не валяется, придется как простым бойцам потрудиться. Не на грязной работе. Но все же.

Максим не жадничал, размещая узлы обороны достаточно просторно. Чтобы можно было свободно маневрировать. Наблюдательные пункты выносил еще дальше. И все связывал телефонными кабелями в единую сеть.

Не обошлось, правда, без привлечения местных жителей. Без насилия. У Меншикова вполне хватало «резаной бумаги», которой он щедро оплачивал добровольный труд. Учитывая бедность рабочих многочисленных предприятий, они охотно разменивали свои усилия на марки… бумажные марки, поднимая за сутки двухнедельную зарплату. Многие из добровольных помощников из-за этих актов «гражданского предательства» впервые за последний год смогли сытно накормить свои семьи. Да, в ближайшие дни в городе станет жарко и голодно. Но это будет потом и в любом случае, помогут они или нет. Зато сейчас – можно покушать… наконец-то нормально покушать…

Буквально с первых часов занятия Штеттина над ним стали кружить германские самолеты. По одному. С приличными окнами. Высоко. Слишком высоко, чтобы его можно было сбить из пулеметов. Но и разведку вести нормально не получалось. Ведь Максиму в один из таких «залетов» удалось загнать пушечный бронеавтомобиль на наклонный деревянный пандус и пострелять немного из 37-мм пушек по аэропланам. Попасть не попал. Но это заметили и оценили, не опускаясь более ниже пары километров. Слишком уж он проредил германскую авиацию за последние дни. Вот и летчики, и их командование дули на воду, опасаясь всего, что связано с этим странным эскадроном.

Карты города были расчерчены на квадраты со сквозной нумерацией. А потом артиллеристы, опираясь на имеющиеся баллистические таблицы, создавали новые – оперативные. Для всех видов доступной артиллерии, как родной, так и трофейной. Чтобы в любой момент времени, понимая, в каком квадрате ты находишься, можно было по компасу взять азимут до цели и наведя орудия по вертикали – ударить без всяких раздумий. Глянул, крутанул и выстрелил.

Немцы же не спешили идти на приступ.

Генерал Мольтке самым тщательным образом обкладывал город. Все грунтовые и шоссейные дороги были перекопаны траншеями. Чтобы эскадрон не проскочил, пожелай он того. Стягивались войска, проводящие перегруппировку. Ведь уводить далеко снятые с французского фронта части было нельзя. Поэтому генерал-полковник подтягивал гарнизонные силы из Силезии, Бранденбурга и прочих регионов. Отсюда роту, оттуда батальон...

Разумеется, ни о какой серьезной боеспособности этих войск и речи не шло. Но оно было и не важно. Заперев Меншикова в Штеттине Мольтке планировал его просто там задавить числом и массой.

С правого берега Одера делали тоже самое. А Максим, пользуясь этими подготовительными делами немцев, готовился их принять. Радуясь, что они не решились на штурм сходу. Вот тогда бы было больно. Но Мольтке слишком боялся вновь проиграть. Поэтому действовал неспешно и наверняка.