Ради этих бронеавтомобилей, собранных буквально со всех уголков Германии, и снятых даже с французского фронта, и была столь значимая задержка. Их ждали. На них надеялись. Так-то Мольтке раньше начал бы свое наступление.

Но ничего не получилось.

Максим не стал подставлять свои бронеавтомобили под технику противника, приличная часть которой оказалась пушечной. Он решил задействовать африканские штуцеры и трофейные крепостные ружья Дрейзе. Эти «слонобои» вполне надежно ломали броню всей бронетехники, примененной немцами в условиях городского боя. Сколько там? Двадцать-тридцать метров? Да из окна дома. Да в боевое отделение. Раз. И тяжелая пуля вошла внутрь, оставив аккуратную дырочку. Заброневое действие слабое. Но много и не надо – убить водителя – и ладно. А это удавалось буквально с первого-второго выстрела.

Не везде «охотники на слонов» добивались такого эффекта. Местами германская пехота толково прикрывала свою технику. И открывала огонь из винтовок по всем странным людям в окнах. Но и на таких управа оказалась проста. Несколько бутылок с бензином, брошенных из окно, решали очень многие проблемы. Бронеавтомобили останавливались, охваченные огнем. Пытались даже сдавать назад. Но куда там? Да, бензин был слишком жидким и легко стекал. Но на каменных мостовых это оказалось неважно. Он натекал вниз, образуя пылающую лужу, куда эти «колесные» и въезжали.

Обычные гранаты тоже шли в ход. Ими отгоняли пехоту, чтобы «охотник» мог высунуться со своим оружием да засадить тяжелую пулю в бронеавтомобиль.

Немцы злились. Не без этого. Пытались штурмовать дома. Но врываясь на первые этажи встречали растяжки. А потом получали еще и «гостинцы», скидываемые им сверху. Тепло, сухо и мухи не кусают. А главное – с минимальными потерями в личном составе эскадрона.

Потеря всей задействованной бронетехники ознаменовала кризис «западного штурма». Бойцы откатились. Столкнувшись с новой, незнакомой тактикой обороны, германская пехота оказалась деморализована и обескуражена. Она просто не знала, как противодействовать противнику. Куда стрелять? Кого колоть штыком? Куда наступать? А тут еще гранаты отовсюду ссыплются да бутылки с бензином, которые пугали. Сильно. Практически всех.  Раз. И ты в море огня. В маленьком филиале ада. Ты даже можешь оттуда выскочить и выжить без сильных ожогов. Но страх… ужас… он уже с тобой. От него просто так не избавиться. И тут уже не до стрельбы по противнику. Тем более прицельной.

После поражения этого общего штурма Мольтке просто не смог заставить людей атаковать снова. Это было нужно. Он прекрасно знал – можно измотать крайне малочисленного противника. Можно его сточить. Можно задавить, завалив трупами. Но солдаты боялись. Солдаты смотрели на город с каким-то мистическим ужасом.

Офицеры говорили им, что там, внутри, их ждет всего лишь один дерзкий кавалерийский эскадрон. Да, он окопался. Но он ничто перед ними. Однако очень быстро солдаты поняли – все не так… все совсем не так.

Не удалось утаить и гибели двух броненосцев. Это были мелкие, архаичные корыта, канонерские лодки, лишь по недоразумению называемые броненосцами. Но у страха глаза велики. Среди людей пошла молва о том, что там, на Одере, кавалерийским эскадроном были потоплены чуть ли не новейшие дредноуты.

Да и журналисты со своими газетенками тоже подлили масла в огонь. Успели. Как командование ни боролось, но в войска, осадившие Штеттин, эта пакость все равно попала… и пошла по рукам. Солдаты читали и приходили в ужас от того, с кем они тут столкнулись. Журналисты ведь старались… красиво все расписывали... Чего только стоило уничтожение пехотного полка силами эскадрона в сабельной атаке? Нет лошадей? Не беда. Они атаковали на грузовиках и мотоциклах, размахивая этим страшным оружием. Конечно, серьезные издания такой мути не писали. Но кроме них имелось масса всяких дивных газетенок, жаждущих тиражей.

Для начала XX века, пронизанного мистикой самым отчаянным образом, эти рассказы оказались крайне важными. Пусть даже все это ложь. Пусть. Но люди своими глазами видели, что в город въехало двадцать три бронеавтомобиля. И не вернулось ни одного. Да и бойцов изрядно недосчитались. Как так возможно? Что может так легко крушить, казалось бы, несокрушимые бронеавтомобили? А самолеты? Даже самый последний Ганс из глухого села обратил внимание на то, что первые два дня самолеты уверенно и много кружили над городом. На третий же день как отрезало - редко и словно украдкой. Как так? Почему? Да и «цеппелин» вон – жмется. Не подлетает близко.

Но на этом германские беды не закончились.

Уже днем второго дня Максим велел спаять из листов жести «уши», для «чебурашек», которые станут искать «друзей». И выдал их наблюдателям. Обычная шапка с прилепленной по бокам «лопухами» аудио-локаторов.

Так что теперь у наблюдателей добавилась новая задача - определять направление звуков артиллерийских выстрелов. Услышали начало обстрела. Надели «уши». Взяли компас. Выявили азимут. Передали по телефону в «замок». А там уже бывшие пленники сидели и считали по картам. Определяли весьма примитивным, но действенным методом триангуляции расположение артиллерии противника.

Эта батарея стоит тут. Та – вон там. Ну и так далее. Визуально – не наблюдаемо. Но все равно – прекрасно ясно кто и где. А в окна между полетами аэропланов, артиллеристы наносили по выявленным точкам гаубичные удары. Или шрапнелью, если трубки хватало для дистанции, или фугасами.

Немцы, не привыкшие менять позиции после выстрелов, умылись кровью по полной программе. Там ведь прилетала шрапнельная «дура» на сорок килограмм, способная при удачном попадании положить до батальона пехоты. А тут какая-то вольготно расположенная батарея… или дивизион. Точность в счислении была очень приблизительная. Поэтому работали по площади.

Азимут такой-то. Прицел выставлен на столько-то. Бам! Ушел снаряд. Прицел выкрутили на одно деление. Бам! Ушел новый снаряд. Еще на одно деление сдвиг. Еще один снаряд. Соседнее орудие делало тоже самое, но по другому азимуту – «пропалывая соседнюю грядку».

Немцы сообразили, хоть и не сразу, начав только на пятый день боев переезжать после нанесения артиллерийского удара. Но не быстро. И их все равно удавалось накрывать. Хотя это уже и не так важно – артиллеристов и лошадей тяжеловозов к тому времени там побило массу. Как на западном, так и на восточном полукольце блокады.

И вот теперь Максим стоял на балконе старинного замка и наслаждался закатом. Этот замок был для него знаковым местом. Символичным. Когда-то, давным-давно здесь родилась Екатерина II Великая. Самая славная Императрица России. Женщина, которая сделала для державы много больше, чем львиная доля иных монархов. А теперь рождалась его победа. Его Виктория .

Из трех с половиной сотен человек, вышедших в рейд, у него оставалось двести семьдесят девять. Из которых девяноста два было ранено. В основном легко, но семнадцать «тяжелых» тоже имелось. Да и убыль не вся пришлась на Штеттин.

Патронов было воз. Снарядов к гаубицам – тоже. А вот с минометными минами – засада. Поэтому приходилось беречь. Как и гранаты, таявшие слишком стремительно.

Но ничего. Меншиков смотрел в будущее уверенно. Неделю простоял без всяких проблем. И рассчитывал еще парочку продержаться. В крайнем случае он попытается прорваться к своим. Потеряв до полка только одной пехоты немцы, стоявшие к востоку, сильно ослабли. Ведь вон какой фронт им приходилось держать. Еще и артиллерия на том фланге тоже немало пострадала от контрбатарейной борьбы. Так что, с потерями, возможно и значимыми, он мог выйти, наверное. Впрочем, об этом он старался особенно не думать. Тем более, что с утра оттуда, с востока доносилось эхо взрывов…

Максим допил кофе. С грустью посмотрел на пустую чашку. И пошел обратно в подвал. Имея столь незначительные силы требовалось держать руку на пульсе. Любая ошибка могла быть фатальной.

Но просидел он в подвале недолго. Раздался звонок одного из телефонных аппаратов и возбужденный голос Владимира Маяковского прокричал: