Слова про раздачу мне понравились – косвенная благодарность, поскольку именно я и настоял на Опекунском совете о выплате задолженностей государевым людям, но почему часть? Помнится, выплатили все полностью. Списки, как тут именовались выплатные ведомости, вопроса не прояснили – согласно им каждый получил сполна, до последней полушки. Подьячие мекали, блеяли, но на откровенность не шли. Ответ дал Зиновьев, правда, в завуалированной форме, посоветовав спросить о том князя Гундорова. Что ж, мне хватило и такого.
А уж коли он не гнушается обирать и своих людей, то, сдается, с казенными суммами вообще не церемонится, посему и от полутысячи не отщипнет – отломит, и не кусок – кусище. Но ничего страшного – пускай хоть уполовинит. Ему же хуже, а мне… легче. В смысле выгонять, ибо с таким начальником каши не сваришь. Куда проще поставить на его место Зиновьева. С пожарами-то в Москве и впрямь последнее время проблем не возникало, значит, дьяк управляется со своим делом успешно. Да и его люди оставляли куда лучшее впечатление, нежели остальные. Один внешний вид чего стоил – опрятные, чистые, и одежонка не сносившаяся. Значит, если и отщипывает у них, как прочее начальство, то аккуратно, малыми кусочками, а то и вообще ничего не берет.
Заодно и покажу, что шутить не собираюсь и намерен карать, не глядя на чины и титулы, благо, на сей раз я вправе так поступать – начальник Приказа одновременно является судьей и князю от моего приговора, в отличие от Шереметева, ускользнуть не удастся.
Но взял с Гундорова слово, что полученное от меня серебро он полностью и в тот же день, не мешкая, передаст Княжеву. А Игнатия, оставшись с ним один на один, я строго-настрого предупредил: без свидетелей деньги от окольничего ни в коем случае не брать и сразу в их присутствии посчитать полученное. Ну а далее завести себе приходно-расходную книгу, приставить к ней особого подьячего, и пускай тот заносит в нее каждую полученную и истраченную полушку. Но и тут не забывать контролировать правильность записей, а саму книгу хранить у себя, никому не доверяя. И еще одно. Если он получит от Гундорова не пятьсот рублей, а меньше, скандала не поднимать. Достаточно сказать мне, а остальное – не его забота.
– А ежели урвет часть?
– Вот и хорошо, – загадочно улыбнулся я. – Поверь, они у него колом в глотке встанут. И давай, пробеги по своим знакомцам из сурьезного народца, а то время поджимает.
Последнее вечернее совещание, касающееся уборки мусора, прошло организованно. Меня старосты и сотские знали хорошо, да и я их тоже. Мы ж с Федором встречались с ними в марте, и я всякий раз, вернувшись к себе на подворье, заносил в особую книжицу их имена, фамилии, прозвища, семейное положение и прочее. Словом, что удалось запомнить. Теперь мои записи пригодились. Когда цельный князь вопрошает, сделал ли первые шаги внучок или помогло ли лекарство, переданное его жене, да как она здравствует, такая забота, знаете ли, обязывает. Ну и репутация победителя ляхов сказывалась.
А потому, не взирая на то, что я затевал нечто неслыханное и на их взгляд никчемушное (и без того всю жизнь прожили, а вонь – пустяк, авось, принюхались давно), перечить мне никто не отважился. Да и вопросы задавали исключительно по делу. К примеру, как быть со… стадами.
Да, да, я не оговорился. Сам не раз видел, заглядывая к своим гвардейцам в одну из казарм, расположенную близ Чертольских ворот Белого города, как через них бредет на выпас коровье стадо. А вы говорите – Москва. Но Годунов потребовал привести в божеский вид эту здоровенную деревню, значит, будем приводить….
Словом, обговорили мы, кому подбирать навоз на дорогах.
Правда, покладистыми оказались одни «черносотенцы», а представители белых слобод поначалу заартачились. Мол, они от посадских повинностей освобождены, а потому не с руки им это, а то сегодня одно поручат, завтра второе, а там пошло-поехало. Меж тем от уроков[21] их никто не освобождал.
– Вы ж не за кем-то, а за собой убираться станете, – веско ответил я. – А коли так, какая это повинность? Разница лишь в том, что вашим бабам с помоями и прочей дрянью надо их не под забор вывалить, а пройти лишних пять-десять саженей до бочки, и все.
Кажется убедил. Фу-у…
А теперь, дождавшись Князя, сообщившего о двух логовищах, разработать план предстоящей операции и вперед, в Сретенскую слободу, к заранее предупрежденным стрелецким головам. Я не поскупился, задействовав аж два полка. Зато хватило людей, чтобы выстроить возле обоих бандитских укрытий три кольца оцепления. И не зря. В ту ночь, ставшую для каждого второго татя последней в жизни, работы хватило для всех, начиная с моих спецназовцев и заканчивая стрельцами, стоящими в последнем третьем кольце. Удалось-таки нескольким особо ушлым бандюкам просочиться по заранее прорытым подземным ходам через два стрелецких круга, а вот на третий они никак не рассчитывали.
Сработали мы надежно – не ушел никто. Среди моих людей погибших не имелось – двое легкораненых и все. Зато у бандитов семеро убитых, и столько же арестованных – трое с ранами, а остальные с изрядно намятыми боками. Глядя на последних, я поневоле вспомнил Россию двадцать первого века и пришел к выводу, что и в этом отношении порядок здесь гораздо лучше. Никто не заставляет стражей порядка отписываться за каждого покойника, тратя кучу собственных нервов и тонны бумаги, ибо в отношении всех покойных бандюков действует одна краткая формулировка: «Во пса место», то бишь собаке собачья смерть. Сдох и славно. Да еще похвалят того, кто убил. Мол, молодец, не растерялся, не упустил татя.
Правда, поутру я получил очередной нагоняй от престолоблюстителя. Оба логовища располагались недалеко от Кремля, и выстрелы слыхали все обитатели царских покоев. Разумеется, Марина Юрьевна не упустила случая ехидно осведомиться у Годунова, когда, наконец, князь Мак-Альпин займется татями. Вроде обещал, а на деле выходит хуже прежнего. Раньше-то хоть резали, а ныне и вовсе за пищали взялись, да такую пальбу учинили, она потом всю ночь уснуть не могла.
Угомонил я Федора быстро. Стоило мне поведать ему, сколько бандитов больше никогда не смогут грабить прохожих, как он сменил гнев на сдержанную милость, но спасибо так и не сказал. Да и известие, что эта операция далеко не последняя, он воспринял с кислой физиономией, настоятельно порекомендовав впредь пользоваться исключительно арбалетами.
– Непременно, – кротко пообещал я. – И татям твои слова передам, а то не дай бог снова разбудят наияснейшую.
Он крякнул, поняв мою издевку, но ничего не ответил, вяло махнув рукой – мол, ступай себе, пока он добрый. И я пошел, благо, дел невпроворот. Предстояло заглянуть к боярину Нагому – не Салматову же договариваться с ним о лошадях, не тот уровень; посмотреть место, выбранное для общегородской свалки; заехать к Головину и получить по боярскому приговору выделенную тысячу; встретиться с дьяками и подьячими из Разбойного приказа – авось сыскали хоть одно бандитское лежбище; поговорить с Игнатием, чтоб не расхолаживался, ибо острожники острожниками, а о поисках головорезов забывать не след. Одна снежинка еще не снег, а одна «малинка», в смысле два найденных лежбища с семью душегубами в каждом, не конец разгула бандитизма. Да и с объезжими головами провозился изрядно. Деваться некуда – они ж, можно считать, и впрямь мною назначены, потому и курсы повышения квалификации мне с ними проводить. У меня и самого знаний не ахти, но с учетом их уровня нашлось чем поделиться, дабы впредь до подобного в столице не дошло.
Словом, возни хватало, и последующие дни я крутился-вертелся как белка в колесе, стараясь как можно быстрее все сделать, заодно решая и возникающие на ходу проблемы. К примеру с рабочими по вывозу, ибо затребованное Салматовым количество оказалось в полтора раза больше, чем общее число арестантов. А нанимать недостающих со стороны – никаких денег не напасешься.
