Теперь, столкнувшись с ним один на один и став старше и мудрее, Элизабет уже не считала его вину бесспорной. Даже его неприязненное отношение к ней не могло служить достаточным основанием для того, чтобы полностью возложить на него вину.

Медленно перемывая посуду, она вспоминала, какой глупой и неосторожной была тогда, как в порыве своего увлечения забыла про все приличия.

Стараясь быть объективной, Элизабет заново пересмотрела свои действия. И его тоже. Первой ее ошибкой тогда было безумное желание защитить его… и побыть хоть немного под его защитой. Во-вторых, в то время как семнадцатилетней девушке полагалось страшиться даже мысли остаться наедине с мужчиной, она всего лишь боялась поддаться тем не объяснимым никакой логикой чувствам, которые Ян Торнтон пробуждал в ней своим голосом, взглядом, прикосновениями.

В то время как ей следовало бояться его, она, видите ли, боялась себя, боялась, что забудет ради него о Роберте и Хэвенхёрсте. «И я сделала бы это», – с горечью подумала Элизабет. Если бы она провела с ним еще один день, хотя бы несколько часов, то поступилась бы всем, что ей дорого, и вышла бы за него замуж. Она и тогда это поняла, потому и послала за Робертом.

Нет, поправила себя Элизабет, ей никогда не грозила опасность стать женой Яна Торнтона. Хотя он и сказал ей тогда, что хочет на ней жениться, в действительности он не собирался этого делать, в чем и признался Роберту.

И как раз в тот момент, когда в ней снова начала закипать злость, Элизабет вдруг вспомнила нечто, что произвело на нее неожиданно успокаивающее действие: впервые за эти два года она вспомнила предупреждение Люсинды перед ее дебютом. Люсинда придавала особое значение умению девушки всегда и во всем дать понять мужчине, что ожидает от него поведения джентльмена. Очевидно, она полагала, что, хотя мужчины, с которыми будет встречаться Элизабет, условно считаются джентльменами, при случае они могут вести себя не по-джентельменски.

Допуская, что Люсинда была права, Элизабет начала задумываться, а не виновата ли она сама в том, что случилось в тот уик-энд. В конце концов с самой первой их встречи она никак не производила впечатление гордой недоступной леди, которая ожидает уважительного к себе отношения. Более того, она обратилась к нему с просьбой пригласить ее на танец. И, может быть, любой другой джентльмен при подобных обстоятельствах вел бы себя точно так же, как Ян? Возможно, Ян посчитал, что она уже опытная женщина, и решил немного развлечься. Теперь, с высоты своего возраста, Элизабет увидела, что Ян Торнтон вел себя ничуть не хуже любого из светских волокит. Она видела, как замужние женщины флиртуют на балах и даже была невольной свидетельницей украдкой сорванных поцелуев, но самым большим наказанием, которое за это получал мужчина, был легкий шлепок веером и шутливое предупреждение, чтобы он не делал этого впредь. Элизабет улыбнулась. За свое вольное поведение Ян получил не легкое похлопывание веером по руке, а пулю из пистолета. Улыбка ее была вызвана не злорадным удовлетворением, а просто осознанием иронии самой ситуации. До нее вдруг дошло, что, если бы их не увидели тогда в оранжерее, этот уик-энд остался бы в ее памяти только как легкое увлечение. Яном Торнтоном. Воспоминание о нем немного помучило бы ее, но и только. Теперь Элизабет уже стало казаться, что все ее беды были следствием ее собственной наивности.

Как ни странно, но ей почему-то стало легче от этих мыслей, она словно сбросила с себя тяжкий груз, который носила два года, и теперь ощущала необычайную легкость, почти невесомость.

Элизабет снова взялась за полотенце, но остановилась, подумав, не ищет ли она оправданий для него. «Но с чего бы мне делать это?» – спросила она себя, медленно вытирая глиняные тарелки. Ответ заключался в том, что, избавившись от враждебности к Яну Торнтону, она, возможно, легче справится со своими собственными проблемами. Объяснение казалось настолько разумным и вероятным, что Элизабет посчитала его правильным.

Расставив посуду по местам, она выплеснула воду из кастрюли на улицу и стала бродить около дома, размышляя, чем бы себя занять. Потом поднялась в свою комнату, достала письменные принадлежности и спустилась с ними вниз. Устроившись за кухонным столом, она начала письмо Александре, но через несколько минут оставила его, чувствуя, что больше не может оставаться в доме. На улице было так чудесно, Ян, должно быть, ушел на рыбалку – стук топора уже давно прекратился. Отложив перо, Элизабет вышла из дома, наведалась в сарай посмотреть больную лошадь и наконец решила прополоть небольшой садик позади дома. Садик был в запущенном состоянии, сорняки совсем задушили немногочисленные цветы. Она вернулась в коттедж, разыскала пару мужских перчаток и полотенце, чтобы подложить его под колени.

Решительно и безжалостно Элизабет вырывала сорняки, не пускавшие к свету храбрые маленькие анютины глазки. К тому времени, как солнце начало клониться к закату, она уже выполола большую часть сорняков и, накопав на холме колокольчиков, пересадила их в сад, расположив ровными красивыми рядами.

Время от времени Элизабет останавливалась передохнуть и смотрела вниз, в долину, где сквозь деревья была видна тонкая голубая лента воды. Иногда она видела там небольшое движение – это Ян забрасывал удочку. Все остальное время он просто стоял, слегка расставив ноги, и смотрел на высившиеся на севере скалы.

Элизабет не знала, сколько прошло времени. Она сидела на корточках и любовалась колокольчиками, которые пересадила. Рядом с ней лежала кучка компоста, который она сделала, перемешав прошлогодние листья с остатками кофейных зерен.

– Ну вот, – сказала она цветам, подбадривая их, – теперь у вас есть и воздух, и еда. Не пройдет и дня, как вы у меня будете совсем хорошенькие и счастливые.

– Вы разговариваете с цветами? – спросил у нее за спиной Ян. Элизабет обернулась и смущенно засмеялась.

– Они любят, когда с ними разговаривают. – Зная, что это звучит несколько необычно, она добавила: – Видите ли, наш садовник говорил, что каждому живому существу необходима любовь, и цветы не исключение. – Она опять повернулась к клумбе и разбросала вокруг цветов компост. Затем встала и отряхнула руки. Утренние размышления настолько ослабили ее враждебность к Торнтону, что теперь она могла смотреть на него совершенно спокойно. Однако Элизабет понимала, что ему может показаться странным, что его гостья занимается черной работой и копается в земле. – Надеюсь, вы не против, – – сказала она, кивая на клумбу. – Эти сорняки так задушили цветы, что им совсем нечем было дышать. Они просто кричали, чтобы им дали немного пространства и света.

На лице Яна появилось непередаваемое выражение.

– Вы это слышали?

– Нет, конечно, – засмеялась Элизабет. – Я взяла на себя смелость приготовить им кое-какую еду – она называется компостом. В этом году он им не очень поможет, но на следующий год они будут чувствовать себя намного лучше…

Девушка умолкла, заметив вдруг, с каким сочувствием он стал смотреть на цветы, после того, как она произнесла слово «еда». – Можете не смотреть на них так, словно они сейчас поникнут прямо у вас на глазах, – успокоила она его. – В отличие от нас им эта еда не повредит. Должна признаться, что садовник из меня куда лучший, чем повар.

Ян отвел глаза от клумбы и посмотрел на нее с каким-то странным задумчивым выражением.

– Пожалуй, я пойду в дом и приведу себя в порядок, – сказала Элизабет и быстро направилась к коттеджу. Если бы она оглянулась, то увидела бы, что Ян Торнтон повернулся на сто восемьдесят градусов и смотрит ей вслед.

Элизабет налила в кувшин воды, которая подогревалась на плите, и поднялась к себе. Ей пришлось спускаться за водой четыре раза, чтобы как следует промыть волосы. После вчерашнего путешествия и сегодняшней работы в саду ей казалось, что она не мылась уже целую вечность.

Вымыв голову, Элизабет надела простое персиковое платье с короткими пышными рукавами и узким пояском под грудью. Сев на кровать, она стала расчесывать мокрые волосы, чтобы они поскорее высохли, сожалея, что все ее наряды так не вяжутся с этим простым шотландским домом. Когда волосы высохли, она встала перед зеркалом и зачесала их кверху, собрав в небрежный узел, который рассыпался бы при малейшем дуновении ветерка. Пожав плечами, Элизабет опять распустила волосы, решив ничего с ними не делать. Весь день у нее было какое-то приподнятое настроение, и она чувствовала, что таким оно теперь будет все время.