– Потрясающая невеста, верно?

За последние полчаса эти трое мужчин радостно поздравляли себя с той ролью, которую сыграли они лично, чтобы эта свадьба состоялась, а спиртное делало Дункана и Джейка все более и более общительными.

– Изумительная, – согласился Дункан.

– Она станет Яну отличной женой, – сказал герцог. – Мы хорошо поработали, джентльмены, – снова поздравил он всех, поднимая бокал. – За тебя, Дункан, – с поклоном сказал он, – за то, что помог Яну.

– За тебя, Эдвард, – сказал викарий герцогу, – за то, что заставил свет принять его. – И повернувшись к Джейку, добавил, – И за тебя, старина, за то, что пошел за служанками и деревню и забрал с собой старого Атиллу и мисс Трокмортон-Джонс.

Этот тост заставил их с запозданием вспомнить молчаливую дуэнью, которая с абсолютно бесстрастным лицом стояла подле них.

– И за вас, мисс Трокмортон-Джонс, – сказал Дункан с глубоким галантным поклоном, – за то, что приняли лауданум и выложили мне всю правду о том, как Ян поступил с этой девушкой дна года назад. Именно это, и только это, сдвинуло, как говорится, поз с места. Но, – сказал Дункан, жестом подзывая лакея с шампанским, – я вижу, у вас нет бокала, моя дорогая, чтобы присоединиться к нашим тостам.

– Я не пью спиртного, – сообщила Люсинда Дункану. – Более того, мой дорогой, – добавила она с неопределенной гримасой, являющейся чем-то средним между улыбкой и ухмылкой, – я никогда не принимаю лауданум. – И сделав это поразительное заявление, она подхватила свои неизменно серые юбки и ушла прочь, чтобы испортить настроение кому-нибудь еще. Онемевшие мужчины молча смотрели ей вслед, затем обменялись вопросительными взглядами и наконец разразились взрывами хохота.

Элизабет приняла у Яна бокал с шампанским.

– Спасибо, – сказала она и указала ему на Дункана, герцога и Джейка, которые громко предавались веселью. – Кажется, они чудесно проводят время, – заметила она.

Ян отсутствующим взглядом посмотрел на группу смеющихся мужчин, затем на нее.

– Как ты хороша, когда улыбаешься. Он говорил тихим голосом, и в глазах его Элизабет заметила усталость. Неверно истолковав причину этого, она мягко спросила:

– Может быть, нам пойти отдохнуть?

Она сама буквально валилась с ног, но поскольку до этого ей не приходилось присутствовать на свадебных приемах, она считала, что протокол этого мероприятия такой же, как всегда: хозяин и хозяйка не могут уйти до тех пор, пока последний гость не уедет домой или не отправится спать в отведенную ему комнату. Сегодня все спальни в доме будут заняты, так как на утро был запланирован свадебный завтрак, после которого собирались устроить охоту.

– Меня совсем не тянет в сон, просто я немного устала от такого количества улыбок, – сказала она мужу, улыбнувшись и кивнув очередному гостю, который в этот момент на нее посмотрел. Повернувшись к Яну, она заботливо предложила: – У тебя был сегодня трудный день. Я уверена, все поймут, если ты уйдешь отдохнуть.

– Не сомневаюсь, – сухо ответил он, и Элизабет с удивлением заметила, как внезапно заблестели его глаза.

– А я останусь и постою за тебя, – вызвалась она. Его глаза заблестели еще сильнее.

– А тебе не кажется, что если я удалюсь один, это будет выглядеть несколько странно?

Элизабет знала, что это может показаться если не странным, то по крайней мере невежливым, но занятая пришедшей ей мыслью, она успокоила его:

– Предоставь это мне. Если кто-нибудь спросит, я извинюсь за тебя.

У него задрожали губы.

– Чистое любопытство – какое извинение ты найдешь для меня?

– Я скажу, что ты плохо себя чувствуешь. Конечно, я не буду приписывать тебе ничего серьезного, а то нас уличат во лжи, когда утром ты как ни в чем не бывало появишься за завтраком, а потом поедешь на охоту. – Она немного поколебалась, затем решительно заявила: – Я скажу, что у тебя болит голова.

Ян с трудом удерживался от смеха.

– Я очень благодарен вам, миледи, но эта ложь вынудит меня весь следующий месяц провести на дуэльной площадке, защищаясь от клеветы относительно моей… э-э… мужественности.

– Почему? У мужчины не может болеть голова?

– В свадебную ночь не может, – с шаловливой улыбкой сказал он.

– Не понимаю почему.

– Не понимаешь?

– Нет. И не понимаю, почему они до сих пор не уходят, – добавила она сердитым шепотом. – Я никогда не была на свадебных приемах, но мне кажется, им давно пора в постель.

– Элизабет, – сказал он, стараясь не засмеяться, – на свадебных приемах гости не могут уйти раньше жениха и невесты. Если ты оглянешься, то увидишь, что мои двоюродные бабушки уже клюют носом в своих креслах.

– О-о! – воскликнула она, мгновенно раскаявшись в своих словах. – Я не знала. Почему ты не сказал мне раньше?

– Потому что, – сказал он, предлагая ей руку и уводя к выходу, – мне хотелось, чтобы ты насладилась каждой минутой этого бала, даже если бы для этого пришлось принести из сада подпорки для кустов и предложить их гостям, чтобы они не попадали с ног.

– Кстати, о кустах, – сказала она, бросая с балкона последний признательный взгляд на гирлянды цветов и горшки с цветущими деревьями и кустами, которые занимали добрую четверть залы, – все говорят о том, чтобы взять на вооружение твою идею превратить бальную залу в цветущий сад. Ты стал родоначальником новой моды.

– Ты бы видела свое лицо, как видел его я, когда ты вошла в залу и увидела, что я с ней сделал.

Элизабет вспомнила, как они открыли бал: когда оркестр проиграл вступление к вальсу, Ян увлек Элизабет в глубину залы – в импровизированный сад «их прошлого».

– Наверное, мы были единственной парой, – сказала она, поднимая к нему смеющееся лицо, – которая когда-либо открывала бал, танцуя вальс в углу залы.

– Ты была против?

– Ты же знаешь, что нет, – ответила она, спускаясь с ним по резной лестнице.

Он остановился у дверей спальни, открыл перед ней дверь и уже хотел заключить ее в объятия, но отстранился, увидев появившихся в коридоре, служанок, разносивших по комнатам постельное белье для гостей.

– У нас еще будет для этого время, – прошептал он. – Столько времени, сколько мы захотим.

Не замечая недовольного лица Берты, которая расчесывала ее тяжелые волосы, Элизабет сидела за туалетным столиком в шелковой кружевной рубашке кремового цвета, которую мадам Ласаль посоветовала ей надеть в первую свадебную ночь.

Глубокий треугольный вырез рубашки сильно обнажал ее грудь, а высокий соблазнительный разрез открывал длинную красивую ногу, но Элизабет не думала об этом. Во-первых, она знала, что будет скрыта одеялом, а во-вторых, теперь, когда впервые после утреннего визита Вордсворта она осталась наедине с собой, ей было куда труднее отмахнуться от его обвинений в адрес Яна.

Безуспешно пытаясь переключить свои мысли на что-нибудь другое, Элизабет взволнованно вскочила со стула и наконец разглядела свою ночную рубашку.

Наклонив голову, чтобы Берте было удобнее расчесывать ее волосы, она вдруг вспомнила объяснение Люсинды того, как появляются дети. Так как Ян выразил горячее желание иметь детей, не исключено, что он захочет начать сегодня же ночью, и если так, то они, видимо, будут спать в одной постели.

Она нахмурилась, раздумывая над объяснением Люсинды, теперь оно показалось ей каким-то несерьезным и мало похожим на правду. Она выросла в деревне и имела представление о том, как размножаются животные, но, с другой стороны, понимала, что для людей такой отталкивающий способ вряд ли приемлем. И все же: только от того, что супруг целует в постели? Тогда почему появляются скандальные слухи, что та или иная женщина родила ребенка не от своего мужа? Очевидно, существуют и другие способы зачатия детей, и Люсинда располагает неполной информацией.

Это привело ее к мысли об их спальных комнатах. Ее апартаменты были смежными с его, и она не знала, в чьей спальне они будут спать, если он захочет лечь вместе с ней. Словно в ответ на ее невысказанный вопрос дверь, соединявшая ее спальню со спальней Яна, отворилась, и Берта испуганно подпрыгнула: как и большинство слуг Элизабет, она все еще побаивалась Яна и сердилась на него.