Маленький кусочек тонкой бумаги. Записка написана небрежным, прыгающим почерком, который Наташа не знала.

Однако слова были знакомыми. У Наташи замерло сердце:

Наташа направлялась в центр города, намеренно выбрав дорогу, проходящую как можно дальше от колледжа Эксетер.

Выставка откроется сегодня.

Корнмаркет скоро заполнится завсегдатаями январских распродаж, но рано утром здесь были только ранние пташки со своими большими сумками. Наташа пересекла Бомонт-роуд и заблаговременно, до открытия, подошла к дверям музея Эшмолин. Другой ранний посетитель поднимался по широким ступеням между дорическими колоннами, и Наташа поспешила вслед за ним.

Она с трудом сдерживала нетерпение. Ее ожидала находка, о которой мечтает каждый историк. Разгадка тайны, которая искушала исследователей более ста лет.

В справочном бюро, находившемся у мраморного входа, ей сказали, что рукописи и наброски Лиззи Сиддал хранятся в зале гравюр и эстампов, что необходимо подать заявку по телефону, если она хочет увидеть их. Она наблюдала, как девушка набирала номер, объясняла, какой экспонат понадобился посетительнице, затем положила трубку. «Следуйте за мной».

Наташа хорошо знала этот музей. Ее провели по главной лестнице на второй этаж, мимо Египетского зала, выставки древнегреческих ваз, памятников материальной культуры из Европы эпохи инквизиции, затем вниз по черной лестнице в маленький коридор и фойе с несколькими дубовыми дверями. Провожатая открыла одну из них и показала длинное тихое помещение. Вдоль стен стояли полки с ящиками, наполненными старыми книгами и гравюрами в рамках.

В дальнем конце комнаты Наташа снова увидела Лиззи, взирающую на мир из своего позолоченного окна. Это был оригинал портрета, включенного во все сборники эскизов Россетти. Копия этой картины висела в углу комнаты в Блэкфраерс.

Наташа представила, как Лиззи, подняв свои большие печальные глаза, с интересом наблюдает за происходящим.

Читатели, натянув на руки белые нитяные перчатки, делали записи в своих тетрадях, рассматривали содержимое больших ящиков, выставленных на длинном полированном деревянном столе в центре комнаты. Рукописи и наброски, акварели и карты в деревянных рамках были расставлены тут же.

Девушка поднялась по стремянке, достала какой-то ящик, который затем отдала Наташе вместе с парой белых перчаток.

Наташа подошла к столу, поставила ящик и осторожно сняла крышку. Ее взгляду предстали несколько картин и набросков.

От прикосновения к рисункам впечатление было намного более острым, чем от простого созерцания, когда они висят под стеклом на стене галереи. В них была незавершенность и непосредственность. У Наташи закружилась голова от возможности в одиночестве и на таком близком расстоянии рассматривать беглые наброски и памятные зарисовки, которые Лиззи наверняка не собиралась выставлять на всеобщее обозрение. Именно здесь можно было легко представить, как она торопится найти свой блокнот с листами рисовальной бумаги, как рисует каждый штрих, стараясь запечатлеть мгновенный образ, прежде чем он исчезнет.

Смотреть на эти рисунки – было равнозначным заглянуть в мозг Лиззи.

Наташа внимательно рассматривала тонкие наброски один за другим, складывая каждый листок в крышку коробки. Вот силуэт девушки, лежащей на земле, выполненный карандашом. Над ее телом поднимается призрак. Другой набросок, изображающий ту же девушку стоящей в лодке, нарисованный неистовыми линиями.

Стихотворения лежали под набросками. Они тоже были вставлены в рамки. Почерк на разных страницах отличался, отражая неустойчивое состояние здоровья и психики Лиззи. Не стоило забывать и о том, что она принимала настойку опия.

Две странички были склеены вместе и взяты в черную рамку. Лиззи написала одно из стихотворений на траурной бумаге.

Почерк был почти неразборчивым, к концу страницы строчки сбегались под углом. У Наташи был с собой клочок бумаги из письма доктора Маршалла, аккуратно сложенный в маленьком плотном конверте в ее блокноте, но не было никакой необходимости доставать его. Истина лежала перед ней.

Лиззи Сиддал покончила жизнь самоубийством. Она оставила записку.

Однако один кусочек мозаики по-прежнему выпадал из общей картины. Бетани, которая была потомком Лиззи, каким-то образом написала те же слова, не зная о существовании оригинала.

Она уже собиралась все сложить обратно, когда на дне коробки увидела законченную картину. Она перевернула ее. Это была акварель под названием «Мадонна и младенец». Только ребенок был не Иисус, а маленькая девочка, повернутая к окну, за которым цвели цветы. Малышка вытянула руку, пытаясь дотронуться до розы. Картинка была невинной, хотя в ней проскальзывало что-то тревожное. Руки Мадонны поддерживали ручки девочки, раскинутые в форме креста. Но самое поразительное – у ребенка были ярко-рыжие волосы.

Интересно, Лиззи нарисовала эту картину, будучи беременной? Наташа осторожно перевернула картину, чтобы прочитать надпись на обратной стороне.

«Коллекция В. М. Ротенстейн

Выставлена в галерее Лейчестер-сквер

Июнь 1946 г., приобретена Дж. Н. Брайсоном. Передана в дар музею в 1977 году».

Другой даты не было.

В том месте, где под рамкой художники обычной ставят свои инициалы, в правом нижнем углу, Наташа обнаружила буквы Э. Э. С.

Наташа мысленно вернулась к могильному камню в Хайгейте. Э. Э. С. Элизабет Элеонора Сиддал. Ну конечно! Все это время она была поглощена мыслями об именах детей Маршалла, о сходстве имен Лиззи и Бетани. Хотя выбор имени, сделанный доктором Маршаллом для малышки, которую воспитывал как младшую дочь, был очевидным и трогательным. Или явился еще одним способом сохранить в своей жизни напоминание о Лиззи?

Элеонора была названа в честь своей матери, но не Эллен Маршалл старшей, жены доктора, а в честь Элизабет Элеоноры Сиддал.

Наташа позвонила Эндрю Уилдингу с просьбой сообщить ей, как только Бетани даст о себе знать.

– Обязательно. Она дала свой номер телефона.

– Я и не подозревал, что моя дочь так популярна, – сказал он. – На следующий день после того, как вы с Адамом побывали у меня, звонил еще один парень и спрашивал о Бетани. Он тоже представился ее другом.

– Джейк Ромилли?

– Именно так.

Она старалась, чтобы голос звучал нормально и весело.

– Чего же он хотел?

– Просто спросил, не получал ли я в последнее время от нее вестей. Не знаю ли я, где она. Все ли с ней в порядке. Смешно, но, когда я спросил, как он узнал мой адрес, он ответил, что его дала сама Бетани. Такое произошло впервые.

Бетани ничего не могла ему рассказать. Должно быть, он следил за ними.

Эндрю Уиддинг повторил Наташин номер телефона.

– Где вы живете?

– В Сноузхилле. Котсволдс.

– Прекрасный уголок. Мама Элейн жила в Келмскотте. Вероятно, вы знаете это место.

– Очень хорошо.

– Бетани любила там бывать. По правде говоря, я сам туда не добрался, но оставил дом после смерти Мэй для того, чтобы проводить там уик-энды и Рождество. Ради Бетани.