Она вспомнила, что следовало делать в таких случаях: сняла зеркало со стены, поднесла к губам девушки. Потом повернула зеркало к себе. Увидела свое отражение, мрачное в восходящем свете фонарика. И едва заметное пятнышко влаги на стекле.

Она стянула тонкое одеяло и увидела вокруг шеи и запястий Бетани синяки, ставшие желто-фиолетовыми; значит, появились они давно.

Наташа наклонилась, убрала волосы с уха, приложила голову к груди Бетани. Почувствовала едва уловимые движения вверх-вниз.

Мобильный телефон был у нее в кармане. К счастью, позвонить можно было даже из этой глуши. Сбросив пальто и укрыв им Бетани, Наташа набрала 999, вызвала «скорую помощь», подробно объяснила дорогу, потом спустилась, чтобы открыть переднюю дверь.

Наташа, дрожа, наблюдала за минутной стрелкой каминных часов, стоящих над маленьким железным очагом. Это означало, что недавно кто-то, – возможно Бетани, – позаботился их завести.

Она позвонила Эндрю Уилдингу и попросила его приехать туда, куда должны были доставить Бетани, – в больницу Джона Рэдклифа. Невероятно, но он воспринял новость чуть ли не безмятежно, словно не услышал ее или не поверил сказанному. Выключив телефон, Наташа ярко представила себе, как он упаковывает пару запасных носков, бритвенный прибор, отменяет заказ на молоко, проверяет, заперта ли входная дверь, едет по направлению к Стоу в своем сверкающем «Ауди». Даже в состоянии тревожного беспокойства старается не превышать скорость. Потом действительность медленно доходит до его сознания, и он с трудом нажимает на педаль акселератора. Страдание, которое он так тщательно прятал глубоко в душе целых двадцать лет ради дочери, наконец прорывается наружу.

Наташа звонила, стоя около окна спальни, спиной к кровати, меняя положение телефона, чтобы поймать самый сильный сигнал. Из окна открывался вид на заросший сад. Должно быть, он был очень красивым, когда Бетани ребенком играла в нем.

Наташа села на край кровати, посмотрела на Бетани. Она не могла отделаться от мысли, что Бетани действовала по заранее разработанному плану, что ее пребывание здесь в таком виде было совсем не случайным. Затемненная спальня с единственной железной кроватью – идеальная композиция для картины прерафаэлитов.

Она спросила себя, чувствовала ли Бетани, что рядом с ней кто-то есть.

Врачи из кинофильмов и телесериалов всегда советовали разговаривать с потерявшими связь с действительностью пациентами, как будто те были в полном сознании. Действительно ли от этого больному лучше? Или это делается для обострения драматического эффекта, просто для того, чтобы дать героям возможность высказать самые сокровенные мысли? Наташа наклонилась и взяла руку Бетани в свои ладони. Рука была маленькой и легкой, как у ребенка. Наташе показалось, что ее пальцы прошли сквозь эту руку.

Она выглядела такой умиротворенной... Наташа постаралась выкинуть из головы это слово – стандартный эпитет для описания смерти.

Однако смерть витала в этой комнате – сладковатый, нездоровый запах, словно призрак, заполонивший собой пространство и затаившийся в ожидании. Привидения, чьи ряды могут с минуты на минуту пополниться. Лиззи, Элеонора, Бетани. Их образы так перемешались в сознании Наташи, что она уже не могла с уверенностью сказать, чью именно руку держит в своих руках.

Она когда-то слышала теорию о том, что тот, кто рано сталкивался со смертью, притягивал ее к себе, словно часть его навсегда осталась по ту сторону бытия. Она подумала о маленькой Бетани, которая, должно быть, горько плакала от того, что мама покинула ее. И еще крепче сжала маленькую руку. Вскоре ей показалось, что кожа постепенно становится теплее.

Она представила Габриэля Россетти, который подходит к гробу Лиззи Сиддал, пытается сделать то же самое, убеждая себя, что кровь по-прежнему движется по ее венам.

У меня слабое сердце.

Синяки на ее теле. Желто-фиолетовые, старые, появившиеся приблизительно неделю назад. До Рождества.

Свет фонаря мерцал, как догорающая свеча. Он не погас, но освещение стало совсем слабым – батарейки садились.

– Ты должна проснуться. Все будет в порядке, – прошептала Наташа.

На полу возле кровати лежала коробка спичек, стояла наполовину сгоревшая свечка в деревянном подсвечнике. Наташа молилась про себя, чтобы фонарик не погас. Ей жутко было представить, как она будет сидеть здесь при свечах. Если привидения наблюдают за ней, им будет куда спрятаться.

Наконец на расстоянии послышался вой сирены «скорой помощи», потом замелькали таинственные, беззвучные всполохи синего света. Машина въехала в деревню, и сирена смолкла.

Внизу постучали, потом послышался звук открываемой двери. Мужской голос прокричал: «Есть здесь кто?»

– Здесь, наверху.

На лестнице заметались тени, потом появился яркий свет двух фонарей в руках врачей в униформе – мужчины и женщины.

С отработанной деловитостью и скоростью они обследовали Бетани, задавая одновременно множество вопросов Наташе. Вы родственница? Вы знаете, сколько времени она здесь лежит? Принимает ли они какие-либо лекарства? Есть ли аллергия на какие-нибудь медикаменты? Не знаете, чем она болела?

Наташа почувствовала себя совершенно беспомощной. Она рассказала им, что позвонила отцу девушки, дала им номер телефона, предупредив, что сейчас он направляется в больницу. Все, что ей оставалось делать, – отойти в сторону и наблюдать, как врачи достают из чемоданов, сумок и карманов разные приборы. Гольф на Бетани приподняли, обнажив маленькую детскую грудь, тонкие ребра и худенькие плечи. Обнаружились еще синяки. Медики обменялись взглядами. Потом женщина приложила стетоскоп к груди, открыла веки, посветила в глаза. Проводки и присоски с электродами были присоединены к ее телу. На руку надели прибор для измерения кровяного давления, похожий на большие электронные часы.

– Сто на пятьдесят, – сказала врач. Наташа знала, что давление низкое, но не понимала, насколько это опасно.

Они перенесли Бетани на носилки. На лицо ей надели кислородную маску, закрепили вокруг головы эластичными бинтами.

– Как вы считаете, с ней все будет в порядке?

Женщина ответила с сочувствующей профессиональной улыбкой, которая показалось Наташе искренней:

– Боюсь, сейчас трудно сказать что-то определенное.

Носилки быстро и осторожно снесли вниз по лестнице.

Деревня была по-прежнему пустынной. Даже если ее обитатели и слышали вой сирены, то никто не обратил на этот тревожный звук никакого внимания. У дороги по-прежнему бесшумно мелькали синие огни. Цвет, напоминающий о смерти. Женщина поднялась в машину через заднюю дверцу, Наташа последовала за ней.

Как только они миновали Келмскотт, сирена снова включилась и они устремились по Фэррингдон-роуд в Бефорд.

– Что она могла здесь делать? – спросила у Наташи женщина-врач.

Это был единственный вопрос, на который Наташа могла ответить. Бетани приехала сюда, в дом своей бабушки, чтобы спрятаться от всего мира, чтобы в тишине и покое подумать об Адаме, о том, как она собирается провести остаток своей жизни, какой бы длинной или короткой она ни была.

Только Джейк Ромилли мог помешать ей.

В отделении травматологии и неотложной помощи медсестра из регистратуры еще раз записала те скудные сведения, которыми располагала Наташа.

Ей разрешили присутствовать при том, как Бетани уложили на кровать с колесами, которую затем поставили в углу длинной палаты, предварительно опустив вокруг нее занавески. К кровати тянулись провода кардиомонитора, лицо Бетани по-прежнему было накрыто кислородной маской. Молодой доктор в белом халате вставлял в руку иголку капельницы, зажав ее тонкое запястье между большим и указательным пальцем. Ее рука безжизненно, почти плашмя упала на кровать, когда доктор отпустил ее, чтобы сделать запись в карте.

– Вы знаете, что с ней? – спросила Наташа.

– Пневмония. Могут быть осложнения.