– Не, я туда не полезу! Лучше я тут, на травке, посплю!

Гариэль улыбнулась:

– Не волнуйся, Тартак! Ты не первый гость. Для таких гостей у нас построены апартаменты на земле.

На одной из полян я увидел интересную сцену. На стульчике сидел эльф в строгом черном камзоле. Вокруг него расположилась на траве группа молодых эльфов. Он негромко о чем–то рассказывал. Меня поразили тишина и внимание, с которыми молодежь его слушала. Гариэль остановилась и вежливо поклонилась эльфу. Тот ответил кивком, показывая, что увидел и оценил вежливость Гариэль. Мы двинулись дальше. Я догнал принцессу:

– Кто это? Он единственный, кому с таким уважением ты поклонилась.

– Это Форинтиэль, старейший и мудрейший эльф среди нас. Он уже хотел начать свое путешествие, но мы его упросили остаться. Его знания и мудрость нужны нам.

– Я не думал, что он старый. На вид он не очень отличается от других.

– О! Он уже начал свое шестое тысячелетие! Никто не жил с нами столько. А вот здесь вы и будете жить в течение всего времени!

Мы подошли к нескольким домикам, расположенным на земле. Аккуратные и изящные – впрочем, здесь всё аккуратное и изящное, – домики были окружены низенькой оградкой и походили на огромные корзины с цветами. Небольшие окошки проглядывали за виноградными лозами. Над крылечками висели эльфийские фонарики. Около крылечек стояли уютные лавочки с небольшими столиками. Я похожие видел на старинных немецких открытках, которые остались моей маме от бабушки. Значит, вот здесь и будем существовать ближайшие дни.

Вокруг поляны, на которой должно было происходить главное действие праздника, собралось множество эльфов. Уже стемнело. К обеду погода прояснилась, и сейчас над нашими головами раскинулось ночное небо с множеством звезд, которые складывались в созвездия, в чем–то знакомые, в чем–то отличающиеся от земных. Ночь была безлунной. Хотя, честно говоря, я как–то не удосужился узнать, есть ли тут вообще луна. Надо будет обратить на это внимание.

Наверное, всем знакома обстановка в зрительном зале кинотеатра или театра, неважно, перед началом представления. Негромкие, а порой и громкие разговоры, шум, скрип, шорох разворачиваемых оберток. Здесь была тишина, полная. Если закрыть глаза и слушать, то полное впечатление, что стоишь один в лесу. Хотя глаза можно и не закрывать, все равно ни зги не видать. Во! В рифму загнул. Итак, все готово к началу.

Среди деревьев, где–то в кронах, загорелись маленькие разноцветные огоньки. Они стали постепенно приближаться. Легко и незаметно появилась музыка. Журчанием летнего ручейка, несущего прохладу и обещание утоления жажды, коснулась она слуха. С приближением огоньков музыка усиливалась, приобретала новые оттенки, подключались новые инструменты. Да, это была МУЗЫКА. Огоньки начали хоровод среди листвы деревьев. Музыка вторила причудливому узору их траекторий. Скорость кружения огоньков увеличивалась, и музыка убыстрялась. В ней чудилась радость и печаль, потери и приобретения, поражения и победы. Ком застрял в горле, а на глазах выступили слезы, хотя я никогда не считал себя сентиментальным. Как можно создать такое чудо? Каким гением надо быть, чтобы вплести все эти чувства в единую мелодию? Огоньки плели свою вязь уже над нашими головами. Мелодия приобрела бравурные оттенки. Она ликующе гремела, утверждая торжество жизни, и вдруг стихла, перешла в другое звучание. Полились тихие и светлые аккорды, и почти реально я ощутил то непередаваемое словами состояние природы на пороге осени, когда еще тепло, но нет–нет да протянет прохладным ветерком, проглянет среди зеленой листвы желтизна да покроется тонким ледком заморозков лужица. И вот уже застучала капель осенних дождей, начался полет желтых осенних листьев и засыпает, готовая принять зимние холода, природа. Прозвучал последний аккорд, и музыка стихла. В этот миг огоньки взметнулись вверх и ярко вспыхнули. Свет, подобный дневному, залил все вокруг. Из моей груди вырвался изумленный вздох. По листьям, от черенков к краям, стремительно разливалась желтизна. Очень быстро картина природы изменилась. Теперь нас окружали деревья в осеннем убранстве. В зеленом наряде остались только ели и сосны.

– Дней через десять листья облетят, – негромко сказала Гариэль. – Потом начнет падать снег. Сугробы вырастут выше меня.

– А как же вы по таким сугробам передвигаетесь? – с улыбкой и так же негромко спросил я. – Или вы ныряете в снег и выныриваете там, где вам надо?

– Мы передвигаемся по дорожкам, – укоризненно покосилась на меня Гариэль. – Вот их как раз снегом не засыпает ни при каких условиях.

Тем временем верхний свет потух. На поляне в разных местах зажглись разноцветные светильники. Начались выступления местных бардов. Качество игры, звучание музыкальных инструментов были выше всяких похвал. Ну а голоса!!! Песни были на эльфийском языке, так что, ясен день, я не понимал ни слова. Впрочем, мне оно и не надо было. Я воспринимал эти голоса как дополнительный инструмент, умело вплетающий свое звучание в общую канву мелодии. Это было такое пение, что все земные исполнители, за редчайшим исключением, могли со спокойной совестью начинать искать веревку и мыло. Короче, вешайтесь, ребята! Концерт длился несколько часов. Один исполнитель сменял другого, но ни разу я не слышал, чтобы кто–нибудь сфальшивил. Конечно, они старались, ведь такой праздник.

Ребята затерялись среди толпы эльфов, окружающих поляну. В поле зрения оставались только Гариэль, Аранта, восхищенно внимавшая каждой песне, да Тартак, сидевший на траве спиной к дереву. Эгей, да он, кажется, готовится заснуть! Храпящий Тартак – это совсем не то музыкальное сопровождение, которое украсит этот праздник, лучше будет, если он выдаст его подальше от этого места. Когда я услышал храп Тартака в первый раз, у меня было полное ощущение, что рядом работает бульдозер. Бульдозер, который, надрываясь, ворочает землю с причмокиванием и бормотанием. Я, слегка запаниковав, тронул Гариэль за рукав и указал на Тартака. Она моментально осознала степень опасности и умоляюще взглянула на меня. Ладно! Меня в общем–то уже слегка утомило празднество, и тоже хотелось если не прилечь поспать, то заняться чем–то другим. Я подошел к Тартаку и потряс его за плечо. Ага! Потряси такую тушу. Тартак, голова которого уже начала клониться к груди, даже не отреагировал на мои попытки. Может, его шарахнуть его же палицей? Я потянул палицу из рук Тартака. Вот чувство ускользающего из рук любимого оружия мгновенно его разбудило. Он, крепче ухватив палицу, мгновенно оказался на ногах и угрожающе поднял ее над головой. На палице, не успев убрать руки, мирно висел я (по–моему, Тартак даже не заметил этого). Гариэль мужественно встала перед Тартаком, показывая знаками, что не надо шуметь и размахивать оружием. Вот с этим я был полностью согласен. Оружием размахивать не надо! Тартак сфокусировал взгляд на Гариэль. Потом, почувствовав, что палица стала несколько тяжелее, посмотрел на нее, вернее, на меня. Криво улыбнувшись в знак приветствия, я отпустил руки, левитируя. Вовремя мы научились этому занятию! Боюсь, что ноги, спрыгни я на землю просто так, меня бы не удержали. Стресс, господа, стресс! Тартак, нахмурившись, пробормотал что–то вроде извинения. Я, отмахнувшись – мол, бывает, – предложил ему пройтись в гостиницу.

По дороге Тартак бурчал, что это похоже на дискриминацию. Тихий, мирный, белый и пушистый троллик прилег отдохнуть под деревце, и на тебе, будят, не дают подремать, гонят. Это как называется? Я, благоразумно не упоминая о музыкальности его храпа, соглашался. Но все же я постарался донести до Тартака мысль, что, мол, кто этих эльфов знает; они вот стараются, поют и играют, а кто–то, не обращая на них внимания, ложится под дерево и засыпает. Они ведь могут и обидеться. Кто–нибудь знает, что такое обиженный эльф? А желает узнать?

Благополучно доставив Тартака в гостиницу, я пошел к недалекому лесному озерцу. Хотелось просто посидеть на берегу возле воды, обдумать полученную информацию.