Случайные встречные едва ли обращали внимание на двух таких же случайных путников. Все эти встречные были, конечно, мужчинами. Талла даже на секунду горделиво подумала, не единственная ли она женщина, которая видит ночной город. Вряд ли, конечно. И уж точно она не первая, ведь Соланиру тысячи лет, он видел времена, когда всё было иначе. Когда женщинам не приходилось смотреть на мир сквозь густую вуаль! Как же хорошо свободно дышать, видеть камни и лица, барельефы и ползущие по стенам цветы – просто так, а не через вечную дымку ткани. Даже простому нищему мальчишке, которым нарядилась Талла, эта восхитительная роскошь была дозволена. Но не женщинам. Даже не дочери самого Великого.

Думали ли об этом другие жительницы Соланира? Или считали обычным порядком, ведь о другом не слышали? Талла, наверное, тоже бы не думала, считая свою судьбу завидной. Жизнь холёной жемчужины в запертой шкатулке. Но мама рассказала ей, как бывает. Мама знала, и Талла теперь тоже – знала.

Смогут ли они что-то изменить?

Слепырь молча брёл рядом, его, казалось, совсем не интересовали ни покоящийся на холме бриллиант дворца, ни сама Талла. Он лишь жадно вглядывался в рассеянное сияние рассыпанных вдоль дорог фонарей. Талла боялась, что вытащить его одного из парка богов будет ужасно трудно, что придётся собрать в горсть все свои самые убедительные слова. Ещё бы, ведь богов и богинь там по меньшей мере с десяток, а она не пыталась освободить остальных. Но Слепырь даже не оглянулся на собратьев, заточённых в клетки, и теперь Талла гадала, почему. Спрашивать такое прямо сейчас было глупо, вдруг он слишком измождён, чтобы думать о чём-то другом, кроме свободы, а её вопрос заставит вспомнить про сородичей. Потом, всё потом, когда они доберутся до безопасного места.

При мысли о том, что скоро можно будет хотя бы ненадолго расслабиться и не озираться по сторонам каждую минуту, Талле захотелось бежать бегом. Но чуть ускорив шаг, она ощутила, что её спутник – скорее уж её ноша – не стал двигаться даже чуточку быстрее. Талла обречённо вздохнула. Ничего, пусть и медленно, но они доберутся до укрытия, дождутся её маму, и всё будет хорошо.

– Плохой путь.

Голос из-под капюшона прозвучал глухо, потусторонне. Талла едва не подскочила, будто её больно схватили за локоть.

– Что? – пролепетала она, поняв, что слова произнёс Слепырь.

– Тот путь, которым мы идём – плохой, – повторил он, прочистив горло.

Талла плотно сжала губы. Тёплая, звенящая голосами насекомых ночь вдруг стала неуютной, колкой и одинокой. Хотелось сказать богу что-то резкое, злое, что он висит на ней мешком, не испытывает благодарности за спасение, а потом ещё и недоволен тем, куда его ведут. Талла шмыгнула носом. И вообще, откуда Слепырь знает, куда они направляются?

– Почему? – спросила она вместо заготовленной тирады.

Как же сложно было заставить голос звучать спокойно! И всё же удалось – мама бы ей гордилась.

– Ни почему. Я просто знаю, вижу это.

– Ну и какой же тогда хороший? – как Талла ни старалась, вопрос показался ей самой возгласом обиженного ребёнка.

– Хорошего я не вижу, – Слепырь произнёс это так, будто в отсутствии благополучных вариантов не было ничего страшного. – Почему мы удаляемся от ворот? Разве не лучше сбежать из города, пока мою пропажу не обнаружили?

Как же сложно было не признать его правоту! Талла и сама бы с радостью оказалась сейчас за воротами с огромными золотыми щитами, чтобы бежать, бежать, бежать, как можно дальше от Соланира, стражи, влияния отца и преследования, которое немедленно начнётся после того, как обнаружится пропажа глаза. Но в укрытии Талла должна была дождаться маму, таков был их план. А даже если та и не придёт – ох, как не хотелось даже представлять такую возможность! – пересидеть в укрытии было правильным решением. Маминым решением, а мама рассуждала очень убедительно. Её доводы Талла немедленно и изложила Слепырю:

– Мы движемся слишком медленно и никак не успеем добраться до ворот раньше, чем Великий объявит нас в розыск и велит тщательно досматривать каждого, кто выходит из города. А даже если мы и опередим его указ, то далеко уйти всё равно не успеем, нас найдут. Там, куда я веду нас, можно прятаться очень долго. Переждать облавы и те первые дни, когда выезд будет закрыт. Понимаешь, Слепырь?

Произнеся слух оскорбительное прозвище, данное богу людьми, Талла поджала губы. Наверное, не стоило так… Знает ли он, как его нарекли? Слепырь ничем не выразил негодования или обиды. Неужели ему вообще безразлично?! И собственное имя, и задумка Таллы? Весь риск и их с мамой безумный план строились на том, что бог станет союзником, направляющим и ведущим. А ему всё равно. Даже в мелочи – всё равно.

– А ещё там мы должны встретиться с кое-кем – “мамой”, не сказала Талла. И без того сейчас она чувствовала себя малым ребёнком. – В общем, если тебе нечего предложить получше, тогда просто иди за мной и не надо всё портить.

А ведь он так помог там со стражником… Даже не просто помог – спас их обоих. Но после всего сказанного Талла никак не могла заставить себя извиниться, тем более Слепырь по-прежнему казался равнодушным, будто её излияния ничуточки его не задели. Ну и зачем тогда?

Внутри всё распирало от злости на бога, на себя, даже на маму за то, что она сейчас не рядом, что ей, Талле, приходится справляться со всем одной. И тут же – ядовитый укол стыда. Пока она тут идёт по улице, собираясь вот-вот укрыться в надёжном месте, мама остаётся в самом логове льва. Готовая, в случае чего, принять на себя весь его гнев. Талла на мгновение представила ярость отца и то, что он мог бы сделать, попадись дочь ему в руки после всего. Ей стало страшно. За себя, за маму...

– Пожалуйста, оправдай наши надежды… – одними губами промолвила она, искоса глянув на скрытое капюшоном лицо.

Улицы, по которым они шли, стали заметно уже, пропали дорожки, выделенные для пеших, дома шагнули друг к другу. Фонари стали попадаться реже и казались тусклыми, будто их давно не мыли. В голову сама по себе пробралась мысль: встреча со стражником тут вовсе не самое страшное, что может случиться. Раньше ей доводилось прогуливаться лишь по верхней части Соланира, сверкающей витринами чистеньких магазинов, пахнущей свежим хлебом и цветущими деревьями. Здесь же пахло опасностью. Даже вездесущих знамён и полотнищ тут почти не было, будто Великий стыдился отмечать своими знаками убожество. А ведь они даже не добрались до нищенских кварталов и Крысятника. К счастью, туда их путь и не лежал.

Талла не сразу заметила грубую вывеску самой простой питейной. Если ей и показался странным такой выбор маскировки, то совсем ненадолго. Куда ещё в любое время дня и ночи могут заходить самые разные личности и не вызывать подозрений? Как только мама – военный трофей и супруга Великого, благородная и утончённая – вышла на этих людей? На тех, кто за деньги укрывает воров, убийц и… беглецов. Что самое главное – не задавая вопросов.

За высоким забором прятался небольшой, но крепкий каменный дом, больше напоминавший миниатюрный форт, а не питейное заведение. Сходство усиливали манекены для обучения фехтованию, рядком расположившиеся за небольшой конюшней. Таллу кольнуло разочарование: она-то представляла себе нечто более внушительное, просторное. Что-то… Дура! Может, нужно было здесь дворец отстроить?

Обитые железом двери на мощных петлях казались совсем уж избыточными для обычной дешёвой питейной. Плохой или нет, но это был их единственный путь сейчас. Талла смело вошла внутрь, бегло огляделась. Зал – совсем маленький, будто посетителей здесь не особо и ждали. Только один – усталый и старый – полудремал над кружкой. Вряд ли он притворялся, но Талла всё же постаралась обогнуть его стол, пробираясь к стойке.

– Мне сказали отдать это вам, – негромко произнесла она, доставая из-за пазухи знак.

Мама дала его в последнюю минуту перед прощанием – кружок, связанный из разноцветных ниток хитрым узором. Талла рукодельничала с детства, как любая девушка из хорошей семьи, но, даже в точности запомнив рисунок, не была уверена, что смогла бы повторить его.