– Всё равно ж сидим, Рыжуля, за разговорами-то оно веселей, нет?

Но добродушная усмешка Расса её только рассердила. Агнесса порывисто поднялась – так, что аж подол взвился – и зашагала прочь.

– Чего она такая? – спросила Талла.

Истории о богах может и были интереснее, но что теперь проку с них, давно прошедших и забытых. А эта рыжая была здесь и сейчас.

– Да кто ж её знает, молодая ещё, норовистая. Хотя и правда я за ней такого раньше не замечал. Но ты на неё не сердись, она девушка хорошая, таких ещё поискать.

Он сказал это так просто, будто сообщил, что у Агнессы рыжие волосы. А Талла почему-то позавидовала. Ещё и глянул так вслед тугой косе, маятником ходящей по спине, как будто погладил. А ведь у самого вокруг глаз морщинки, не зря на воротах им за отца сошёл. Талла мягко ему улыбнулась:

– Постараюсь не сердиться. Смотри-ка, все уже собираются.

Жрецы и правда начали подниматься. Вереницей потекли к морю.

– Давно пора.

Расс легко вскочил, и они догнали остальных.

Море… Каждый вдох Талла делала всё глубже, пытаясь распробовать – далеко ли ещё? Полоса впереди становилась всё шире, шире... Даже не верилось, что бывает столько воды. Слепящие блики мешали смотреть на бугристые полосы волн, но Талла всё равно не отрывала взгляд. Наверное, потому она первая и заметила что-то странное. Нервное злое движение впереди.

Жрецы увидели позже. Лишь когда до них донёсся полный негодования вопль. А потом ещё, и ещё один. Они побежали вперёд, хотя надо было – назад. Конечно же назад, думала Талла, путаясь в слишком длинных юбках служанкиного платья. Запнулась. Разве кто-то может смотреть под ноги, когда там…

Над самой кромкой, где волны наскакивали на берег, опаляя его шипящей пеной, кружила Вестница. Её крылья перестали напоминать драные тряпки, заблестели перья и глянцевые перепонки. Только глаза вращались всё так же безумно, а движения казались дёргаными, точно у больного животного.

Она пикировала на волны, будто собиралась яростно разорвать их когтями, но у самых белых гребешков замирала. Кричала – бессильно, зло. А потом снова взмывала в воздух.

Жрецы разом застыли, и никто больше не смел шевельнуться. Талла же сжала пальцами собственное предплечье, ещё помнившее когти Вестницы. Даже утихшая боль будто бы вернулась. Что она делает? Неужели безумие победило последнее разумное, что в ней оставалось? А в ней оставалось! Талла точно знала, разве выпустила бы иначе Вестница её из когтей?

И тут напитанный морем воздух раскололся от гласа богини, словно в стекло с размаху врезался меч:

– Люди! – лазоревые глаза метнули ненавидящий взгляд в толпящихся жрецов. – Из-за вас! Из-за вас!

Вестница устремилась к ним – завидевший полевую мышь ястреб. Кто-то из девушек в толпе вскрикнул, кто-то закрыл голову… Будто руки могли защитить. Сама Талла просто смотрела. На широко раскинутые крылья, на когти, хищно выставленные вперёд. Вспомнит ли Вестница, что уже видела её? Защитит ли снова имя Итера? А остальных?..

– Я буду швырять вас в море одного за другим! – бушевала богиня. – Как они бросили! Быть может, кто-то всплывёт с моими птицами?!

Она хохотала. Кто-то истошно крикнул:

– Бежим!

Попятился даже, но остальные не двинулись. А что им оставалось? Если жрецы начнут бояться богов – всё обречено. Вдруг из толпы взвился голос. Он легко взрезал и шум крыльев, и возгласы Вестницы. Талла с удивлением поняла, что говорил седой Симеон.

– Мы не те люди. Выслушай прежде, чем убить.

Вестница резко выбросила крылья в стороны, ветер ударил в них, и она зависла в воздухе. Поза по-прежнему оставалась грозной, будто богиня готова вот-вот снова сорваться и разить уже без пощады, но склонённая набок изящная голова выдавала любопытство.

– Тех самых людей нет. Давно-о-о, – она почти пропела это “о-о”. – Разве я безумна настолько, чтоб считать и вас бессмертными?

Вестница снова расхохоталась.

– Нет, мы… Не такие, – с нажимом произнёс Симеон, – люди. Мы твои люди. Жрецы.

Талла вспомнила Итера, его ненависть. Ох, нет. Можно было говорить, что угодно, только не это! Не это – если хотелось жить. Но Вестница почему-то не разъярилась. Она лишь посмотрела на Симеона, как на муравья, примеряющего корону Великого.

– Мои жрецы? Это те, что позволили забрать Её? Те, которые ничего не делали, пока их боги веками сидели в клетках? Те самые?

– Те, которые освободили тебя, – ответил Симеон, не тая гордости, будто идея принадлежала ему и только ему.

– Ну надо же, какой героизм после стольких-то лет! Вы должны были – да, должны были! – костьми лечь, чтобы спасти нас всех. Ещё давным давно! Она бы… Моя Кайла, она бы точно…

– Да если бы не она, вообще ничего бы не случилось! – рыжий всполох в толпе.

Все жрецы уставились на Агнессу. В своём ли уме? Даже Талла обомлела, хоть и выхватила эту историю со случайной страницы книги, хоть и самой доводилось грызться с богом. Но с другим. С другим, не с безумным, не с тем, кто грозится утопить тебя в море просто так, потому что ты человек.

– Значит, ты первая хочешь искупаться? А жаль, очень уж волосищи у тебя знатные! – Крылья Вестницы незаметно шевельнулись, и она оказалась ещё ближе, бросая тень на кучку жрецов.

– Ты не можешь нас трогать! – набралась смелости Талла и в награду получила благодарный взгляд Агнессы. Краткий, словно мелькнувшая в листве дикая птица.

– Это почему же? – пророкотала Вестница. – Я похожа на ту, кто чего-то не может? А… Это же ты? Подружка Странника? Где же он сам?

– Он… Мы идём к нему, чтобы помочь. Разве не об этом ты говорила? Что жрецы слишком долго бездействовали. Сейчас они идут делать то, для чего предназначены. Неужели ты станешь мешать?

Талла смотрела в лазоревые глаза Вестницы и с каждым своим словом всё сильней ощущала, что не убеждает богиню. Та лишь сощурилась и медленно оглядела жрецов. Снова выбирает, на кого кинуться?

– Так вы все бросились помогать ему? А меня вытащили из проклятой скорлупы и всё? Думаете, что достаточно послужили, чтобы искупить вину?

– Ты улетела, – заговорил Симеон. – Мы не могли и слова тебе сказать. А Странник нуждается в помощи, чтобы вернуть второй глаз.

– Может, я тоже нуждаюсь? У него хотя бы один глаз есть, а у меня – ничего! Из-за всех вас – ничего! Если вы принадлежите и мне тоже, тогда я, здесь и сейчас, требую, чтобы вы помогли мне!

– Но, – прошептала Талла, хотя даже закричи она сейчас, никто бы не услышал.

Жрецы принялись шумно переговариваться, спорить. Вестница настойчиво и громко требовала, чтобы все немедленно бросились на её зов.

– Что именно ты от нас хочешь? – наконец спросил Симеон, прерывая нескончаемый гомон.

– Своих птиц, конечно! Что ещё я могу хотеть? Чтобы вы мне тут станцевали?

– Но они же…

– Разумеется, – насмешливо отозвалась Вестница, – иначе бы я и без вас давно их достала.

Талла не сразу поняла, почему бы ей, действительно, не достать свои бусы из птиц самой. Только потом вспомнила стеклянный шар, зарытый в землю парка. В глубине моря – почти как там? Но ведь Итер не страдал ночью, даже самой тёмной. Зато Талла вспомнила, как сама вновь оказалась под вуалью. Нет, она не смогла бы нырнуть в это море…

– Я хочу, – продолжала богиня, – чтобы вы немедленно отправились со мной.

Талла её понимала, но от требований Вестницы внутри закипала злость – вот-вот ошпарит всех и вся вокруг.

– Мы шли помогать Страннику! – выкрикнула она. – Почему ты лучше, и нам нужно бросить его, чтобы помогать тебе? Твои бусы никуда не денутся со дна, а его глаз…

Теперь уже на Таллу смотрели предостерегающе. Симеон захватил разговор, чтобы не позволить ей разгневать богиню.

– Вы оба важны, мы не откажем в помощи, Вестница. Но кое в чём эта девушка права, если ты позволишь нам закончить начатое, после мы бросим все силы, чтобы…

– Нет! – гаркнула та. – Я уже ждала слишком долго. Вы поможете мне немедленно, или моего прощения вы не получите никогда!