Закинул руки за спину, выпятил челюсть. Какая-то далекая, печальная мысль выразилась на лице.

— Моральный аспект… — протянул он. — Возможно, вы вправе меня осуждать. Возможно. Ускоряя ход вещей, я знал, что это опасно. Но! Хорошо быть моралистом в теории. А на практике? Кто упрекнет полководца, посылающего в бой своих солдат и знающего, что они погибнут?.. Как мог поступить я, видя близость зари, новой жизни, счастья всего человечества?! И зная, что не ускорь я этот ход, ничего этого может не быть, все потащится на Земле по-прежнему — войны, кровь, грязь… Пусть прекраснодушные гуманисты бросят в меня камень. Пусть! Я спокоен. Совесть моя спокойна, чиста. И я уверен, что в своих невольных прегрешениях я дам ответ Ему. — И показал глазами в небеса.

Перевел дух и в самом деле успокоился. Улыбнулся криво, продолжил:

— В общем, я сделал что мог, дабы форсировать ту самую экспедицию, что закончилась так драматически.

Смолянинов успел удрать, а Белкин потерял там свою голову, в буквальном смысле. Жаль, что так вышло, но… На войне как на войне. Вот тогда-то его тело и выпало, и вы, Игорь, обнаружили его. Потом мы сумели вернуть его в межпространственный коридор и… ну, это уже не важно. А дальнейшее все так же стало делом техники. Мне не составило большого труда навести Смолянинова на мысль о том, что Артемьев и Палыч смертельно опасны для предприятия, и он поручил мне убрать вас. Чем я и занялся. Как вы, очевидно, догадались — я имитировал охоту за вами, и довольно удачно. Это, разумеется, стоило вам какого-то числа нервных клеток… но искусство требует жертв! Я взял в обработку Сергея и спровоцировал его нападение на Игоря. Правда, я не рассчитывал, что Игорь прихватит Сергея с собой, но что он рванет к Александру Павловичу, я был уверен. Н-ну… на девяносто процентов. И когда, Игорь, вы с Сергеем ринулись именно туда, у меня отлегло от души. Дальнейшее мне было совершенно ясно. Кореньков на взводе, нужен один толчок, чтобы пружину с боевого взвода сдернуть. Так и случилось. То потрясение, которое испытал наш уважаемый Александр Павлович, оказалось последним камнем, стронувшим лавину. Процесс стал необратимым, вы просто не могли не выйти на книгу. Когда вы устремились к цыганам, я, грешным делом, возликовал, подумал: вот он, верный след!.. Но потом стал проверять — нет, не то. Не скрою, это озадачило меня. Начал проверять окрестности — и вот тогда-то впервые заметил домик сторожа, находящийся прямо на линии…-

Но тут одно непредвиденное обстоятельство. Эти мои гоблины перестарались, и я не успел за ними уследить. Открыли стрельбу. Ну и сами подставились. Двоих Игорь ухлопал. А двое других…

— Слетели с моста под поезд, — мрачно закончил Палыч. В глазах его блеснул непонятный огонек.

— Совершенно так, — нисколько не удивился оборотень. — И больше уже не мешали нам. А я занялся домиком сторожа… и мне не составило труда выяснить биографию почтенного Федора Матвеевича… Я уверен был, что я на верном пути, но, честное слово, я был восхищен тем, как распорядился своим наследством Карп Сидорович. Настоящий профи! Была бы шляпа у меня — снял бы в знак восхищения!..

И, великолепный артист, он сделал рукой над головой своей роскошный жест.

— …Вот так. Нажим на двух фронтах принес плоды. Смолянинов впрягся как буйвол, у вас же дело пошло так, что я только руками разводил: не ждал такого яркого эффекта. Как вы вышли на Федора Матвеевича! Вы, Александр Павлович, и сами не знаете ваших способностей — вот разве что Лев Евгеньевич понимает, что это значит… Но и это оказался не последний для меня сюрприз! Я, конечно, внимательно следил за тем, что вы делаете… книгу-то я ожидал увидеть, но печать… да-да, вот этот самый диск — а это не что иное, как легендарный перстень Соломона! Ну, тут я едва дара речи не лишился. Чтоб еще и он!.. Его даже тогда, в Риме, считали навсегда потерянным, а он — вот, целехонек, пожалуйста. И тут, конечно, меня разобрало мучительное любопытство: раз есть перстень — значит где-то рядом, в двух шагах, должен быть и камень. Камень Соломона! Я еще раз выверил все по карте, уточнил. Все сходится! Ошибка исключена. Тогда я подождал, когда вы убудете, и отправился туда, к вам. Потолковал с вашим исполняющим обязанности… хотя мог бы и не толковать. Все стало ясно. Я понял, что камень в бане. Вот, собственно, и все. Вы здесь. Я тоже.

— А Смолянинов? — сквозь зубы процедил Палыч.

— Смолянинов?.. — переспросил оборотень так, словно не мог вспомнить, о ком речь. Припомнил: — Ах да… Ну, этому не повезло. С ним то же сталось, что и с Белкиным. Потерял голову. Не от любви, правда, — и подмигнул развязно. — Хотя, может, и от любви. К власти.

Он сузил глаза. Рот его сомкнулся жестко.

— Любовь не сделалась взаимной. И не должна была. Не тот калибр. Власть выбирает лишь достойных. Тех, на ком остановился взор судьбы.

Умолк. Остановил взор на Палыче, словно и был судьбой. Однако ответил ему Огарков. С усмешкой:

— На нас, по-видимому, он стоит и стоит…

— Да! — выкрикнул вдруг тот, да так, что все вздрогнули. — Только так! Смотрите же!

— Он обернулся, вскинул руки — и, повинуясь их движению, зашевелился, закипел весь мир.

— Смотрите же! — прокричал он пронзительно и страшно.

Там, где только что был тихий, залитый светом склон холма, пространство разверзлось, и странные, исполинские фигуры поперли оттуда вверх; призрачные, как дым, они с чудовищной стремительностью обретали, заслоняя небо, плоть — и вот армада сверхъестественных существ, ужасная и покорная, ждет приказа.

— Вот она, власть, — молвил оборотень, повернувшись к ним. — Это все ваше. — Голос взлетел до неба. — Вы — хозяева вселенной! Вот они, смотрите! — все, вся сила Соломонова, вся его рать — ифриты, джинны, золотые львы и сам непобедимый Асмодей — вот они, ваши слуги и рабы — приказывайте им!..

И глухой шум пронесся по толпе чудовищ.

— Это они нам присягу дают, — не растерялся Огарков, пошутил.

— Присяга,.значит… — нехорошо оскалясь, пробормотал Палыч. — Торжественно, значит, обещаю и клянусь… — и вдруг заорал свирепо: — Нет, мужики, вы слыхали? Какого Лазаря пропел тут нам этот акын?!.

“Акын” побледнел. А Палыч бесстрашно, как Сократ перед ареопагом, взметнул руку.

— Самая страшная ложь — полуправда, мужики! Все, что вы слышали сейчас!.. Слыхали?! Ложь! Все ложь! Гамлет хренов! Вранье!..

Эту филиппику Палыч проорал сердито, надувая жилы на шее, перекрикивая шум — потому что монстры взроп-тали громче, грозно пришли в движение. Задрожала под ногами земля.

Оппонент Коренькова натужно засмеялся. И монстры притихли.

— Александр Павлович, вы умный человек. И ничего не поняли?.. Значит, я плохой оратор. Ну хорошо, я повторю…

— Да нет, не стоит.

Палыч сглотнул, обернулся изумленно.

Игорь подмигнул ему, неторопливо вышел вперед.

— Что… — только и пробормотал Палыч. — Игорь, что…

— Да очень просто, — сказал Игорь. — Я ведь один на этом свете. Да и во всех… светах, белых и не очень. — Он улыбнулся. — Так что сделать это должен я.

— Игорь… Игорь! — отчаянно крикнул вслед Палыч. Но Игорь Артемьев уже шагал вниз, крупным шагом, он почти бежал.

И оборотень понял. Он изменился в лице. Да не только в лице — изменился весь!

— Игорь!!! — успел взвыть он.

И крылья запоздало плеснули за его спиной, страшно исказился лик, провалились глаза, сверкнули клыки во рту…

Поздно, поздно!

Палыч выхватил ТТ, вскинул его, пальнул в небо. Выстрел здесь грохнул с раскатом, как-то особенно радостно.

Оборотень взвыл так, что у мужиков уши скрутились — так, наверное, орет попавшийся в капкан упырь.

И это все, все тоже было поздно! Игорь швырнул пистолет в толпу тварей — и сильным прыжком сам ринулся в нее, в самую эту гущу — и пропал в ней.

— Бог мой! — выдохнул кто-то.

А что стало вслед за тем…

Вся орда монстров дрогнула, и дрогнуло небо над ней. И твердь земли разверзлась. Миг — и она поглотила всех.