Тот голос! Морриган с трудом открыла глаза и испытала шок. Перед ней стояла рыжеволосая женщина в легких одеждах, облепивших тело так, словно она плыла под водой. Лицо, неотличимое от этого, девушка видела на сотнях фотографий. Морриган поняла, что не ошиблась. Незнакомка улыбалась не так открыто, как Шаннон, но по-доброму, хотя и печально.

«Идем, дочь. Тебя ждет твоя судьба. Впереди: много дел».

Рианнон протянула руку. Морриган ухватилась за нее и внезапно почувствовала, что высвободилась из густой удушающей массы и шлепнулась на пол, усеянный острыми камнями. Она ничего не видела, не могла дышать, но уже через секунду сделала болезненный глоток воздуха, подавилась им и извергла из легких всю горечь.

Морриган потеряла сознание, погрузилась в густую и приторную темноту. Перед этим она успела подумать, что умерла, если увидела мать.

Накануне события, разрушившего мою жизнь, я обихаживала Эпи, думая, что таким прохладным осенним утром нам с ней было бы неплохо совершить короткую прогулку.

— Может, мы и старые, — говорила я кобылке, прижавшей серебристо-серые ушки к голове, чтобы меня послушать. — Зато пока еще способны радоваться хорошему утреннему галопу. Я готова, а ты, старушка?

В ответ Эпи фыркнула, повернула голову и тронула губами мои кожаные штаны для верховой езды. Я рассмеялась и нежно оттолкнула ее.

— Что за дерзость! Особенно для такой старой…

— Рия, вы срочно нужны. Прямо сейчас.

Я нахмурилась, отвернулась от Эпи и увидела, что ко мне на всех парах несется Аланна. Когда такое случалось? Лицо ее было настолько неестественно бледным, что внутри у меня все мгновенно сжалось. Произошло что-то ужасное.

Я передала скребницу нимфе, служившей при конюшне — она появилась рядом как по волшебству, — и быстро чмокнула Эпи в нос. При этом я не могла не заметить, что кобыла замерла, притихла и уставилась на Аланну темным неподвижным взглядом, от которого по моему телу пробежала дрожь дурного предчувствия. Я поспешила покинуть стойло. Подруга едва меня дождалась и тут же, не теряя времени, быстро направилась из конюшни. Я с трудом за ней поспевала. Наконец мы оказались на дворе храма.

— Что случилось?

— Мирна!.. У нее начались роды.

Меня пронзили и радость и страх. Стояла середина августа. Я навещала свою очень беременную и столь же строптивую дочь почти ежедневно в ее новом доме у Гранта. Да, я больше не называла его троллем, по крайней мере в лицо, а если и делала так, то нечасто. Земли Макклуресов примыкали к территории храма Эпоны. Мирна давно пребывала в состоянии полной готовности разродиться моей внучкой, и я ее в том не винила. Я прекрасно помнила, как сама когда-то мучилась беременностью и ничего толком не могла сделать. Так что сегодняшний день, по идее, должен был нести радость. Я покосилась на лицо Аланны, в котором не было ни кровинки, и меня посетила первая ужасная мысль.

«С какой стати торопиться в мой храм? Нам сейчас следовало бы носиться как оголтелым, седлать Эпи и всех непарнокопытных подряд — я не имею в виду своего мужа! — и спешить на виноградник Макклуресов, чтобы присутствовать при родах».

— Что не так?

Аланна не взглянула на меня, но ответила:

— Мирну привезли несколько минут назад. С ней Каролан. Он послал гонца-кентавра на стрельбище за Клан-Финтаном. Я пришла за вами.

— Все так плохо? — Я схватила подругу за руку и заставила посмотреть мне в лицо.

Аланна коротко кивнула, и я увидела, что она давится слезами.

— Каролан говорит, слишком большая потеря крови. Что-то… — Она умолкла, с трудом сглотнула, а потом продолжила: — Он сказал, у нее внутри что-то порвалось.

— Нет!.. — едва сумела я прошептать.

Все во мне заледенело. Кровь застыла в жилах. Аланна взяла меня за руку, и мы побежали по двору в ту часть храма, где располагался лазарет. Мои личные охранники молчаливые и суровые, распахнули перед нами двери, поэтому мы оказались в лазарете без дальнейших проволочек.

— Сюда, миледи, — произнесла с каменным лицом сиделка, совсем молодая женщина.

Она провела нас во внутренние покои и перед последней дверью почтительно, но твердо тронула мое плечо.

— Приготовьтесь, миледи. Вашей дочери нужно, чтобы вы были сильной.

Я машинально прищурилась, собралась ответить резко, дать тем самым выход своему ужасу и гневу — мол, не тебе решать, что нужно моей дочери! — но посмотрела в ее глаза и промолчала.

Я прочла в них неминуемость смерти, отвернулась от сиделки и Аланны и прислонилась лбом к светлой стене.

«Эпона! — молча взмолилась я. — Не дай этому случиться! Мирна не может умереть. Я не должна ее потерять. Умоляю тебя как твоя Возлюбленная и Избранная. Если тебе нужна жизнь, возьми мою! Но только не забирай у меня ребенка».

Голос Богини, прозвучавший у меня в голове, был невероятно добр:

«Иногда судьба избирает такой путь, который даже Богиня не в силах изменить, моя Возлюбленная. Но знай, что Мирна не только твоя, но и моя дочь. Она навечно поселится на моих мягких лугах».

— Нет! — закричала я, заткнув уши, как ребенок. — Нет! — Я прерывисто всхлипывала.

Аланна обняла меня. Я позволила себе на секунду приникнуть к ней, потом отстранилась и вытерла лицо рукавом шелковой рубашки. У меня еще будет время для слез. Сиделка права. Мирна нуждалась в моей силе, а не истерике.

— Все в порядке, идемте, — кивнула я.

В палате было безукоризненно чисто. Она показалась мне меньше, чем была на самом деле, из-за толпы женщин, окружившей узкую кровать, стоявшую в центре. Я не обратила ни на кого внимания, хотя где-то в глубине сознания отметила, что все присутствующие тихо напевали вариацию партолонской песни, которая исполняется при родах. Прежде я ее не слышала. Это был тихий и нежный вариант того радостного приветствия, что звучало восемнадцать лет назад при рождении Мирны. Прекрасная мелодия подстраивалась под древний ритм сердцебиения, только на этот раз не было смеха и спонтанных танцев. При моем появлении женщины тотчас расступились и пропустили меня к Мирне.

Я застала дочь в перерыве между схватками. Глаза ее были закрыты, она тяжело дышала. Лицо Мирны вовсе не горело ярким румянцем. Оно оказалось таким же бледным, как у Аланны. Губы дочери отливали синевой. Она была раздета. Под тонкой льняной простыней вздымался огромный живот.

В ногах кровати стоял Каролан, седой, усталый, с непроницаемым лицом. Он передал помощнице кусок плотной льняной ткани, насквозь пропитанный кровью. Наши взгляды встретились, и ему не понадобилось ничего говорить. Я уже знала, что происходит.

В изголовье стоял Грант, такой же бледный, как его жена. Когда я улыбнулась ему и приблизилась к Мирне, мне показалось, что он сейчас расплачется от облегчения.

Я взяла руку Мирны, поцеловала ее в лоб, прижалась щекой к щеке и прошептала то, что очень часто говорила давным-давно:

— Привет, мамино солнышко.

— Мама! — Веки моей девочки слегка дрогнули, она открыла глаза. — Как я рада, что ты здесь. Я хотела, чтобы за тобой послали еще раньше, но все случилось так быстро, а потом… — Она умолкла на полуслове, когда начались очередные схватки.

Ее пальцы сжали мою руку, как тиски. Мирна закричала от боли. Глаза дочери расширились и в панике остекленели.

— Все в порядке, милая. Посмотри на маму, дыши со мной, моя девочка. Мама здесь. Все будет хорошо. Посмотри на маму…

Мирна вцепилась в мою руку, жадно вслушиваясь в каждое слово. Мне казалось, что она держалась за меня, как за якорь, пытаясь вынырнуть из невыносимой боли. Когда схватки закончились, мы обе тяжело дышали. Я взяла у женщины, стоявшей рядом, кусок мокрой ткани и вытерла Мирне лоб. Грант убрал с ее лба взмокшие пряди, нашептывая ласковые слова.

— Я вижу твою дочь, Мирна, — спокойно и уверенно сказал Каролан. — Уже сейчас ясно, какая она уникальная. Девочка настойчиво идет в этот мир, но не головой вперед, а попкой, поэтому следующая стадия будет самой трудной для тебя. Я хочу, чтобы ты сосредоточилась и тужилась изо всех сил, как только придут очередные схватки.