Вместе с тем барон установил самый строгий контроль за кругом ее общения, говоря, что созревшее яблоко следует тщательно охранять от жадных пчел, червей и библейских змиев. Он вставал по ночам, чтобы послушать ее дыхание, он ловил каждый подозрительный шорох, напоминая львицу, опекающую своего новорожденного детеныша.

Когда Жанне исполнилось пятнадцать, у барона появилась новая забота — разгонять толпы женихов, которых, как мух к меду, притягивали в равной мере и красота невесты, и состояние ее любящего отца.

Все предложения решительно отвергались, так как ни одного из претендентов барон не считал достойным его дочери.

Большое беспокойство причинило ему посещение их провинции королем. Барон, разумеется, вместе со всеми дворянами участвовал в торжественной церемонии приветствия их блистательного сюзерена, но Жанна при этом оставалась дома под самым строгим присмотром, дабы ищущий взгляд «короля-солнце» не опалил этот свежий бутон…

Так продолжалось еще несколько лет, но в один прекрасный день ситуация резко изменилась. Из дальних колоний возвратился на родину старинный друг барона, шевалье S, тоже вдовец, вместе с сыном, двадцатилетним юношей со светлыми волнистыми волосами и мечтательным взглядом широко распахнутых голубых глаз. Поместье шевалье располагалось по соседству с владениями барона L, и в первый же день своего возвращения друзья встретились за праздничным столом в доме барона, где и познакомились их дети.

Шарль — так звали сына шевалье S — был с первого взгляда очарован Жанной, которая также, как заметили оба старых друга, не осталась равнодушной к достоинствам голубоглазого мечтателя.

Буквально через несколько дней после этого ужина барон, к немалому удивлению своего друга, знавшего, насколько высоки его требования в отношении кандидатов в женихи его дочери, сам завел разговор о желательности брачного союза между их детьми. Спустя примерно неделю состоялась помолвка.

Молодые люди поцеловались в присутствии своих родителей, и отныне Шарль получил официальное право самостоятельно посещать невесту в доме ее отца.

Деталь, которая будет иметь большое значение в дальнейших перипетиях…

В кабинете барона стоял дубовый шкаф, запертый на крепкий замок, ключ от которого всегда находился при хозяине. Никто из обитателей дома никогда не видел его раскрытым, и лишь однажды барон, позвав дочь в кабинет, отворил дверцу шкафа и сказал:

— Здесь, в этих склянках, находятся различные зелья. Некоторые из них — смертельные яды. Очень тебя прошу никогда, ни при каких обстоятельствах, что бы ни случилось, не прикасаться к этим сосудам без моего ведома, потому что это крайне опасно. Ты поняла меня?

— Да, — ответила Жанна, — но зачем вам эти яды, отец? Ведь вы же не собираетесь никого отравить?

— Яды нужны не только для этого, дорогая моя. Как-нибудь я расскажу тебе о науке, которая называется химией… когда-нибудь… А пока запомни: никогда не прикасаться к этим склянкам. Никогда!

Возможно, барон сам изготавливал эти зелья, возможно, обращался к услугам мадам де Вуазин… впрочем, в каждой местности есть своя мадам де Вуазин, но не в этом дело…

В день рождения своей невесты Шарль принес огромный букет цветов. Немного погуляв с Жанной в саду, он уже собрался было откланяться, но барон начал настаивать на том, чтобы он остался обедать, если, конечно, будущий зять не считает это приглашение чем-то унижающим его достоинство.

Юноша горячо заверил его в обратном, после чего барон, улыбаясь в усы, указал ему на место за столом, сказав, что отныне и навсегда оно будет принадлежать только ему.

Выпив за обедом немного вина, Шарль неожиданно для себя почувствовал сонливость. Он попытался было преодолеть это состояние, но какая-то неумолимая сила погрузила его в глубокий сон тут же, за столом. Барон наблюдал за ним с видом человека, хорошо знающего причины происходящего, а также воспринял как должное то, что дочь стала жаловаться на головокружение и сонливость.

Служанка отвела Жанну в ее спальню, раздела и уложила в постель, а Шарля устроили в гостевой комнате на том же этаже.

Далее барон отправил со слугой записку, в которой предупреждал своего соседа о том, что Шарль немного захмелел (видимо, с непривычки) за обедом, и он, барон, счел за лучшее не позволить ему садиться на коня в таком состоянии, а уложить проспаться до утра.

Перед рассветом барон с помощью своего доверенного слуги перенес беспробудно спящего Шарля в спальню своей дочери и уложил в кровать рядом с ней. После этого он поехал к своему другу, извинился за столь ранний визит и объяснил его чрезвычайными обстоятельствами, которые требуют незамедлительного вмешательства. Больше барон ничего не стал объяснять.

Обеспокоенный шевалье S последовал за ним в его имение, затем — в спальню Жанны, где его взору предстали обрученные, сладко спящие в одной кровати.

Шевалье не сдержал гневного восклицания, отчего молодые люди проснулись и с крайним изумлением, что было вполне объяснимо, взглянули друг на друга и на своих отцов, казалось, воплощающих оскорбленную добродетель.

После этой сцены, столь искусно спланированной бароном, было принято решение провести свадебную церемонию как можно скорее, чтобы ребенок, если он был зачат в эту ночь, не родился слишком рано после свадьбы. Все уверения молодых людей в том, что между ними не было близости, вызывали лишь саркастические улыбки их отцов.

Когда шевалье с сыном уехали, Жанна, рыдая, снова начала умолять отца поверить ей, на что барон ответил обещанием впредь не корить ее безнравственным поведением. За обедом она снова начала жаловаться на непреодолимую сонливость, и служанка, как вчера, уложила ее спать.

Ночью барон вошел в ее спальню и овладел спящей девушкой, после чего спокойно уснул.

Проснувшись, Жанна не поверила своим глазам, увидев рядом с собой обнаженного отца, но, обратив внимание на незнакомые раньше ощущения и пятна крови на простыне, она осознала страшную правду.

Разбуженный ее рыданиями барон нимало не смутился, выслушав горькие упреки дочери, которой он, по его постоянным уверениям, посвятил всю свою жизнь. После того, как он еще раз овладел ею, от отчаяния впавшей в прострацию, барон промолвил:

— Ты напрасно полагаешь, что произошло нечто из ряда вон выходящее. Редкая семья не знает подобного, просто об этом не принято говорить, только и всего… И перед будущим мужем ты чиста, как ангел, так что стоит ли сокрушаться? Смотри на жизнь веселее, и она ответит тебе тем же.

Вскоре состоялась свадьба, и Жанна, казалось, забыла о случившемся, погрузившись в новые для нее радости и заботы.

Но, как выяснилось, барон желал продолжения, и как-то, во время своего посещения дочери и зятя, улучил момент, чтобы назначить Жанне свидание в своем имении. Она ответила категорическим отказом, а он пригрозил сделать всеобщим достоянием историю их отношений.

— Послезавтра. В три пополудни. Ты успеешь вернуться к семейному ужину, а кроме того, будешь хорошо разогрета перед ночью любви с твоим голубоглазым супругом, — проговорил он тоном, не допускающим возражений.

Нужно отдать должное характеру Жанны: она не пала духом, не пришла в отчаяние, а рассказала мужу если не всю, то, по крайней мере, ту часть истории, которая касалась теперешних отцовских домогательств.

Шарль вначале отказывался верить, говорил, что все это ей почудилось, показалось, что такое попросту невозможно, но когда Жанна потребовала посвятить в это дело его отца и умудренный опытом шевалье S, сокрушенно покачав головой, признал вероятность такой ситуации, молодой муж взглянул на происходящее совсем иными глазами…

В назначенный день и час Жанна приехала в отчий дом. Барон встретил ее на пороге, поцеловал в лоб и повел по парадной лестнице на второй этаж, не подозревая, что по лестнице черного хода туда же поднялись и спрятались в нише Шарль и его отец.

— Куда вы меня ведете, отец? — громко спросила Жанна.

— В спальню, разумеется. Я же говорил, что намерен хорошо разогреть тебя перед супружеской ночью!